Эта книга — литературное арт-деко. Она продукт смешения стилей и социально-технологических новаций конца двадцатого — начала двадцать первого века и сочетает в себе обзор политического неоклассицизма российской имперскости и аморфных форм демократической эклектики, грациозности и игривости либерализма, монументальной помпезности национал-патриотизма и элегантной традиционности аристократического консерватизма. Ее стиль вобрал в себя стремление к новаторству модерна с отрицанием аскетизма. Он сознательно ориентирован на роскошь совокупности экзотических форм текста и примитивной поэзии с кубизмом портретных композиций, изображающих основных героев. Яркие, смелые и в то же время исключительно подобранные цветовые гаммы, прямые и ломаные линии, определенная четкость и графичность отдельных рассказов и сюжетов производят впечатление суммы компонентов, в которой ценитель изящного всегда отыщет слоновую кость, черное — эбеновое дерево, перламутр, бриллианты, шагреневую кожу и даже искусственные шкурки ящериц. Иными способами, не уходя в художественную гиперболизацию или научно-примитивистскую фантастику, сложно было бы воссоздать и воспроизвести всю прелесть пережитого и происходящего

Издатель пошел нынче неразборчивый. Предлагает написать книгу кому ни попадя. Например, мне. А откуда ему известно, что перед ним не графоман, в глубине души затаивший план по уничтожению слов путем их употребления не к месту и без всякой надобности? Представляется сомнительным, чтобы издатель вот так запросто распознавал в первом встречном талантливого автора. Посему в литературных достоинствах этого произведения надлежит усомниться, бегло прочтя уже первые его строки. Или нет, посмотрев на фамилию автора. Правда, я на месте читателя вообще судил бы по обложке. Если на ней нет голой бабы или детородных органов кашалота, с помощью которых слон из питерского зоопарка сдувает с себя клубы пыли, такую книгу пусть читают автор, корректор и владелец издательства сами, втроем, друг другу, интонируя каждый знак препинания.

Поставив точку в предыдущем предложении, живо себе представил комнату, драпированную сукном благородного темно-зеленого цвета. На стенах портреты великих. Они одобрительно смотрят на фигуры трех пожилых мужчин, сидящих в креслах подле камина, — членов высокой комиссии по чистоте литературного наследия. В функции этих уважаемых людей входит утилизация печатного мусора. На полу перед сановными авторитетами лежат свежеупакованные новинки прозы и поэзии, отобранные специально для ликвидации через сожжение. Михаил Евграфович. Федор Михайлович и Лев Николаевич поочередно запускают руки в разные пачки, вытаскивают из них творения современных авторов и бросают их в топку камина… А Лев Николаевич, как председатель комиссии, наделен еще обязанностями контрольного ворошения золы кочергою. Ранее литературных гуру с правом решающего голоса и исполнения наказания было четыре, но Николая Васильевича вывели из их числа за безответственное и расточительное отношение к особо ценным памятникам письменного творчества (сжег что-то лишнее).

Так вот, оставшаяся троица полномочных мэтров поздним петербургским вечером вершила публичную гражданскую казнь графоманов дня. Первым делом они предавали огню новинки от книгоиздателей, а потом приглашали в залу на аудиенцию авторов поделок и ломали над их головами шарикоьые ручки. Некоторых били компьютерной клавиатурой по черепу с силой, лишавшей подвергавшегося экзекуции не только разума, но и способности слагать буквы в слова, слова в предложения, предложения в абзацы и т. д. К столь жестокой мере классики начали прибегать после того, как выяснилось, что многие нынешние писатели разумом не были наделены с детства, а буквы подбирать научились, делая это с помощью специальной программы «Hot book». Мне так и не удалось освоить столь трудно постижимую технологию, тем более печально было наблюдать стопку книжек с моей фамилией на обложке среди тех, что нашим гениям предстояло уничтожить в первую очередь. Еще тревожнее казалось томительное ожидание встречи с мастерами художественного слова. Ничего хорошего она не сулила.

Пребывая в состоянии перманентного самоуничижения и одолеваемый предчувствием собственного провала на поприще, где прежде уже оглушительно рухнули амбиции сотен, тысяч бездарей, невзирая на неизбежность серьезных репутационных издержек, поразмыслив о вреде, который я могу принести себе, отказавшись от написания книги и тихого сидения перед монитором электронной вычислительной машины, я подвел себя к следующей мысли: пусть стыдно из-за этой книги будет не мне, а издателю, разбудившему сей вулкан словоизвержения.

Начинать книжку лучше всего с конца. Она могла не увидеть свет, если бы 1 апреля 2007 года, в 5 часов утра, автора зарезали неизвестные негодяи прямо возле его собственного дома. Ей не грозило бы появиться, если бы увенчались успехом разбойное нападение прохладной питерской осенью 2003 года и удар в темной подворотне на Гороховой улице бутылкой по голове весной того же 2003-го. Сомневаюсь, что кто-либо держал бы ее в руках после более серьезного столкновения мотоцикла с грузовиком в апреле 1999 года. Не пылилась бы она на полках книжных магазинов, погибни ее создатель в результате покушения и двух огнестрельных ранении в голову в ноябре 1998-го. И уж тем более не суждено было бы ей подвергнуться нападкам и придирчивому чтению критиков, коли застрелили бы автора во время осады московского Белого дома в октябре 1993-го или у Вильнюсской телебашни в январе 1991-го. Но не случись со мной множества событий, писать было бы совсем не о чем и никакой литературы не появилось бы вовсе.

Каждый день из разных источников — уст, мест и звукоиздающих предметов, слышен вопрос «доброжелателей»: «Почему же его еще не добили?» Попробую ответить, сохраняя определенное чувство юмора: по той причине, что жизнь «спрашивальщиков» потеряет всякий смысл и станет неинтересной, исчезни из их скучной, однообразной повседневности объект страсти и приложения культивируемой ими ненависти, коим Господь наградил их в моем лице.

Любимого Ленина демонтировали первым. Он стоял подле парадного входа в питерский ДК пищевиков и убеждал тогдашних общепитовских работников, которые иногда тянулись к культуре, в свой храм отдыха, в том, что не зря они пекут пирожки с капустой и варят в масле беляши. Вождь мирового пролетариата выглядел весьма откормленно и диспропорционально. Миниатюрная го нова лидера большевиков снизу, от основания постамента, совсем не обнаруживалась. Это было сплошное тело с мощным сальным животом по его окружности. Ленинское брюхо с пышными ягодицами шириной не уступало высоте монумента. И вверх и в стороны он был равно громоздким и служил доказательством теоремы Пифагора: пифагоровы штаны во все стороны равны — два на два метра. Ленсовет (первый демократический парламент Петербурга), победивший в 1991 году гэкачепистов, принял решение о демонтаже сытого основателя ВКП(б). Очень скоро Ильича сдернули тросом, а за ним пала и цитадель культуры советского общепита — ДК пищевиков. Здание катастрофически разрушалось его же собственниками, затем случился пожар, и на долгие годы руины очага культуры оставались отхожим местом для бомжей и собак.

С другими Лениными тоже довелось познакомиться в конце 80-х годов XX века (практически в детстве) лично. У Варшавского вокзала занимал много места полый десятиметровый истукан с протянутой рукой и недобрым оскалом. Таким на улицах не подают. Но он громко звучал. Банка с краской разбивалась об него с таким грохотом, что просыпались жильцы дальних юго-западных окраин Петербурга. Колокольное прошлое церковного железа, использованного для отливки монумента, напоминало о себе.