На следующий день главному редактору на стол легла заявка от отдела «Ночная смена»:

«В связи с тенденцией оборудовать редакционные кабинеты в соответствии со спецификой и направленностью отделов, прошу оснастить помещение, занимаемое отделом «Ночная смена», следующим оборудованием:

Постель двухспальная — одна штука

Набор двухспального постельного белья — две штуки

Подушки — две штуки

Одеяла — две штуки

Полотенца — четыре штуки

Биде — одна штука

Плетка — одна штука

Зеркала — четыре штуки (большие)

Журналы и кассеты эротического содержания — десять штук

Видеомагнитофон и телевизор — один комплект

Пилон — одна штука

В целях экономии редакционных средств наручниками готовы пользоваться посменно с «криминальным отделом».

Однако «криминальщики» оказались людьми прижимистыми и лишенными нездорового чувства юмора. Из-за их нежелания делиться наручниками весь проект реконструкции отдела «Ночная смена» так и остался на бумаге.

У главного редактора была мода расплачиваться со своими бывшими подругами рабочими местами в газете. Но из-за того, что не все места были заняты его девушками и на ключевых позициях трудились все-таки профессиональные и талантливые журналисты, иногда возникали недоразумения и комичные ситуации.

Редактор привел очередную девушку в отдел политики к Татьяне Ивановне (одному из лучших авторов и корреспондентов Санкт-Петербурга).

Редактор: Татьяна Ивановна, я вот тебе привел Свету. Она хочет политикой заниматься, может еще и культурой…

Татьяна Ивановна: А что она умеет?

Редактор: Еще не знаю, посмотришь…

Татьяна Ивановна: Но так же нельзя! Сколько это может продолжаться? Она хоть писать-то умеет?

Редактор: Сложно сказать, но может, распишется со временем…

Татьяна Ивановна: А ты не пробовал ее предварительно в Мариинский театр, в балет устроить? Может, она еще и растанцуется?

Редактор выслушал Татьяну Ивановну, взял за руку гламурную блондинку Свету (которая молча присутствовала при диалоге) и удалился.

Десятью минутами позже он опять вернулся к Татьяне Ивановне, но уже без «сопровождения».

Редактор: Ты что себе позволяешь? Это жена хозяина нашей газеты!

Отпустил сегодня комплимент одной одухотворенной девушке, которую многие мои питерские друзья знают как Липу. А вот теперь сижу и переживаю. Разве так можно? Боже, какой я жестокий!

И ведь хотел просто доставить ей радость. Ужасно! Буду всю ночь себя казнить. А как завернул! Вы только послушайте: «Когда меня попросят написать воспоминания о прошлом веке, я обязательно расскажу о тебе». Ну не сволочь ли я после этого?

Анна Георгиевна предпочитала пешие прогулки быстрой езде на такси. Это было обусловлено несколькими причинами, главная из которых объяснялась бедностью (журналисты в Петербурге 90-х годов XX века зарабатывали жалкие гроши). Друзья провожали Анну Георгиевну от редакции на набережной Фонтанки до Литейного моста, там прощались и каждый раз спорили на интерес: дойдет Анна Георгиевна домой без приключений или ее по пути, в мрачных кварталах проспекта Металлистов и Пискаревки, изнасилуют и ограбят преступники.

Коллеги-пессимисты настраивались на худшее и считали, что Анна Георгиевна непременно станет жертвой какого-нибудь маньяка. Ну а если избежит печальной участи, то это для них будет приятной неожиданностью. Оптимисты утверждали прямо противоположное, им казалось, что ничего экстраординарного с Анной Георгиевной случиться не должно, и ее путешествие домой, безусловно, обязано оказаться очередной приятной романтической прогулкой по ночному городу.

Иногда спорили на пиво, чай или пирожок с курагой. Чтобы установить победителя, поздно ночью делали контрольный звонок Анне Георгиевне домой и неизменно задавали одни и те же вопросы:

— Дорогая, ты добралась без эксцессов? Тебя никто не изнасиловал?

— Да, я уже дома.

— То есть мы имеем очередную радость от приятной неожиданности, заключающейся в том, что ни один сексуальный маньяк на тебя не покусился?

— Нет, я бы это все-таки назвала трагической закономерностью, превратившейся в печальную традицию.

— Не отчаивайся, — утешали Анну Георгиевну друзья, — все у тебя наладится, завтра опять пойдешь на Пискаревку одна. Нам гораздо тяжелее, проигравшему нужно проставляться…

Анна Георгиевна учинила в собственной квартире на Пискаревке грандиозный ремонт. Сняла дверь вместе с косяком и приготовила ее к отправке на дачу. Во время уборки мелкого производственного мусора зашел сосед.

— Аня, я знаю, у тебя наверняка есть косяк, — задумчиво молвил он.

— Да, есть… — озираясь на снятую с петель кухонную дверь, ответила Анна Георгиевна.

— Дай мне его.

— Ну что ты, он мне самой нужен.

— Зачем он тебе?

— Я его специально приготовила везти…

— Хорошо, продай мне его, я куплю.

— Нет, а как я сама на даче без косяка буду обходиться?

— Я хорошо заплачу…

— Нет! — отрезала Анна Георгиевна.

Вечером беседуем с Анной Георгиевной по телефону, и она мне жалуется, что ее сосед, который привык своей супруге кричать: «Жена ты мне или враг какой? Тащи мне бабу!», пытался ее уломать расстаться с косяком для дачи. Выслушав весь диалог между хозяйкой косяка и его предполагаемым покупателем, интересуюсь:

— Анна Георгиевна, а ты не думала, что вы с ним говорили совсем о разных косяках?

Из телефонной трубки доносится:

— Ббблиинннн! Ой, как стыдно! Что он теперь обо мне подумает? Решит, что я жадная и злая…

Так, опять дало о себе знать воспитание, полученное Анной Георгиевной в настоящей петербургской профессорской семье.

Анна Георгиевна увлеклась языкознанием. Отправилась на курсы немецкого языка. И не куда-нибудь, а в Санкт-Петербургский дом офицеров на углу Литейного проспекта и Кирочной улицы. Поупражнявшись в письме, чтении и речи на языке Гете, она облачилась в крашеную шубу из искусственной шерсти, ласково именуемой «шкурой горного щегла», и вышла на улицу к остановке общественного транспорта, чтобы на трамвае четырнадцатого маршрута добраться к себе, в апартаменты спального района на Пискаревке. Установить точный цвет шубы Анны Георгиевны науке не удалось. «Горный щегол» мимикрировал при разном освещении от ядовито-зеленого к фиолетово-розовому. Тем вечером при свете фонарей он казался лиловым. В правой руке Анна Георгиевна держала мундштук с сигаретой, в левой — пакет с суповым набором из продуктового магазина.

Сорок минут холодного одиночества у Дома офицеров прервал мужчина с золотыми зубами, расположенными в шахматном порядке.

— Ну что, пойдем?

— Куда? — удивилась Анна Георгиевна.

— Как, куда? Ты где стоишь? — возмутился гражданин.

— А что, здесь стоять нельзя? Чем это место хуже других? — негодующе бросила Анна Георгиевна.

— Нет, ну ты еще здесь постой немного и сама поймешь, что за место…

— Товарищ, вы не поверите, я не такая, я жду трамвая! — обиженно, но строго отреагировала Анна Георгиевна.

События этого вечера дали ей повод задуматься над тем, что иностранные языки без знания отечественного народного фольклора не наделяют российского гражданина чувством уверенности в себе и не делают его более понятным соотечественникам.

Однажды Александр Сергеевич Пушкин вышел на Невский, заглянул в «Литературное кафе», поехал на Черную речку, вернулся домой на Мойку и отправился в Михайловское. С тех пор его больше никто не видел.