Не подадут вовремя пинцет, и все, человек незряч. И хорошо, если только на один глаз. Поэтому мы, журналисты, всегда на боевом посту и выполняем свою важную и нужную людям работу. Вы и сами можете в этом убедиться, посмотрев на фотографию отдела политики газеты «Невское время».

Сегодня стыдно кому признаться, но я работал в газете «Смена». Когда видишь нынче на лотках это печатное изделие, одолевает скорбь и обида. Утешает лишь то, что современная «Смена» и та, в которой я пописывал в начале 90-х годов прошлого века — две совершенно разные газеты. Та — с тиражом от 300 до 600 тысяч экземпляров, а эта — от силы набирает 20 тысяч в дни активизации сексуальных маньяков. Ту покупали за информацию и позицию, эту — за голые сиськи с топором, торчащим из левого соска. Поэтому гордое звание «журналист» к сегодняшним «сменовцам» не имеет ни малейшего отношения. Кто-то любит кошек, иным нравятся собаки, есть оригиналы, сочетающие в своих жилищах оба этих вида животных. Но утерей, никто из нормальных людей не любит блох и не стал бы специально выращивать и откармливать наглых скачущих кровососущих. Оговорюсь, никто, кроме хозяев газеты «Смена». Все последние годы они культивируют породу блох-воровок, крадущих сюжеты и публикации для любимой газеты из порносайтов, уфологических страниц Сети и с баннеров об извращенцах-убийцах. Заголовок «Червяк-убийца изнасиловал девственницу» — это не из «Комсомольской правды» или гусевского «МК», это родная «Смена» образца 2005 года.

Но были и другие времена. Отдел информации нашей редакции в первой половине 90-х являлся просто рассадником журналистских талантов. Мы и назвали его тогда в честь выдающегося, на тот момент, изобретения человечества — телефакса. Наверно, насмотрелись разоблачительных выступлений тогдашнего шефа 5-го управления питерского КГБ Виктора Черкесова, который в 1989 году демонстрировал в комитетской телепередаче «В паутине лжи» некий механизм, изъятый на обыске у диссидента Евдокимова, и говорил: «У него во время обыска была обнаружена суперсовременная шпионская техника. Вот этот аппарат называется „тэлэфакс“. Действует он следующим образом: нажимаете на вот эту кнопку… и шифровка поступает прямо из Лэнгли».

В отделе «факс» работали лучшие. За каждым были закреплены «зоны ответственности» по бывшему соцлагерю и СССР. Армению и Карабах возделывала Татьяна Лиханова, Грузию, Молдову, Северный Кавказ курировал Александр Горшков, Прибалтика отошла Вадиму Несвижскому, Белоруссия — Светлане Гаврилиной и т. д. Мне же достались наши питерские ленсоветовцы, Собчаки, путины, немного московских ельцинских дел и дорогая сердцу Литва (в той части, где не было пересечений с Вадимом Несвижским).

Редакционное утро начиналось с того, что уборщица выносила весь сор из нашей избы — большой комнаты с 10 рабочими столами. Потом приходила девушка Шекия и спускала армянский флаг на маленьком флагштоке, который стоял у спецкора по Армении и Карабаху Татьяны Лихановой. Тем самым коллега Шекия демонстрировала свое отношение к известному межнациональному конфликту и была олицетворением внутрисменовского плюрализма. Ее азербайджанское происхождение и флегматичный питерский характер в сочетании давали только такое внешнее проявление национальнопатриотических чувств.

В центре комнаты обычно возвышалась груда коробок, расположенная таким образом, чтобы отделить прибалтийский стол от всего остального «совка». На самой верхней коробке высился флаг Эстонской Республики, по бокам были нарисованы карты стран Балтии и сделаны проемы для обзора близлежащей территории. В центре крепости находилось место Вадима Несвижского, с которого он совершал опустошительные набеги на стол коллеги Александра Позднякова (ведавшего проблемами Центральной, Восточной, Западной России, и питерскими делами заодно) и на лениздатский буфет (требующий отдельного описания). «Хозяин Прибалтики» — веселый молодой человек с «роскошными локонами» (определение коллеги Анны Полянской), появлялся в редакции предельно точно, ровно в начале рабочего дня (сказывалось военно-морское образование). Все остальные особенности его поведения объяснялись членством в партии «Демократический союз» Леры Новодворской (кстати, я тоже родом из этой организации). Вадим обходил дозором соседние объекты и в строгом соответствии с текущими событиями пакостничал на столах от имени «союзного центра», в строгом соответствии с «национальной ориентацией» коллег по «факсу». Замечу, что все мы восторгались его изобретательностью и чувством юмора, сопряженным с тактом.

Следом за прибалтами в отделе возникали армяне — Татьяна Лиханова. Она, в торжественной обстановке и под звуки эстонских гимнов и финской песни «Нет Молотов! Нет Молотов!», поднимала над своим столом любезно спущенный Шекиёй армянский флаг, садилась за телефон и начинала звонить в Ереван: «Алё! Ашот! Вы почему Шушу не берете?

Что? Приказа не было? Так вот я звоню. Мне же в номер писать… Ну, вы там хотя бы к вечеру… Мне материал сдавать к полуночи. Ну, целую. Пока».

В такие моменты я любил наблюдать за Шекиёй.

Она нервно пила кофе, судорожно разматывала телетайпную ленту и пыталась шутить в прорези коробок прибалтийского коллеги…

«…Некоторые газеты не существуют дольше одного дня. Они интересны читателю как некролог со сведениями о месте отпевания, захоронения и полезной информацией о том, что по покойному скорбят безутешные вдова и семеро детей. Некролог — самая необъективная статья о субъективном явлении. Через несколько минут после прочтения уже не помнишь ни имени, ни звания, ни родственных связей усопшего, ни тем более дат его жизни, если, конечно, скончавшийся не являлся хорошим врагом или близким родственником…»

Больше всего редактору издания следует опасаться авторов, которых с порога рекомендуют «немедленно взять с руками и ногами, ибо являют они собой Гиляровских и белинских наших дней». Новоиспеченных «гениев» тяжело редактировать. За них или приходится переписывать тексты целиком, или выкидывать «высокую литературу» непосредственно в мусорное ведро, так и не оценив полет мысли, величину и многогранность таланта «мастера художественного слова».

Жажда облагородить творческое пространство вокруг себя литературным цветником отвратительным образом сказывается на сорных культурах и литературном укропе. Они безжалостно выкорчевываются, оставляя на клумбах пятна для розариев и альпийских горок. На газетных полосах редакторская прополка всегда грозит появлением «белых пятен», которые желательно заполнить чем-нибудь пристойным.

Только крайне непритязательный и невзыскательный читатель не изумится логике и стилистике повествования об открытии очередного мемориала «памяти жертв похода ливоно-тевтонцев на Русь святую». «Современный классик» написал в заметке для редакционной рубрики «Новости» следующее: «В парке собрались люди. Их было в избытке, и к доске не удавалось протолкнуться. Много депутатов, работников администрации района и города. Священник с кадилом исполнил мессу. К полудню публика полностью разошлась, и осталась на земле одиноко лежать доска, окропленная священнослужителем».

Придирчивый и вредный дежурный по номеру, выпускающий редактор, обязан проявить бдительность, перекроить письменное проявление потока гипертрофированного авторского сознания, секвестировав его до разумных пределов и форм, или вырезать очаг буквенной опухоли из тела будущей газеты. Оставаясь последовательным сторонником радикальных мер в отношении графоманов, я, как нетрудно догадаться, без замешательства удалял подобные шедевры с полос, и они не имели шанса увидеть изумленное лицо читателя. Высвободившееся от неопубликованных образцов эпистолярной мастурбации непризнанных сочинителей пространство предстояло украсить чем-то читабельно-осмысленным. В то позднее ночное время, что отведено было для исправлений, изменений и дополнений, «выпускающему» не оставалось ничего иного, кроме как самому писать материалы «на замену», что иногда было несколько затруднительно, особенно при усталости и опустошенности из-за утомительного творческого процесса минувших суток. Это толкало на незаурядные уловки: звонки какому-нибудь известному человеку (способному связно излагать свои мысли, дабы расшифровка интервью не требовала дополнительной серьезной корректуры). Позднее обращение к интервьюируемому обязательно объяснялось «экстренными событиями в стране» и читательским интересом именно к мнению потревоженного собеседника.