Она встала, превозмогая боль. Штаны были порваны. Нога в крови, но хоть сгибалась как надо. Комната вокруг напоминала старый склад — крыши давно не было, а вместо запасов теперь росли сорняки и лужи. Вокруг звучали гневные крики: рев, удары, грохот. Битва все еще кипела. Санни шагнула к дверному проему и замерла.

— Где ты?.. — прозвучал мерзкий голос, нечто среднее между рычанием и напевом. — Я знаю, ты здесь… — Он мурлыкал, словно пел, но кто станет так мурлыкать добровольно? — Не прячься… — Она слышала этот голос у костра, когда впервые увидела Саббаса, и теперь отчаянно хотела спрятаться. С трудом вдохнув, она прижалась к стене, приняв боевую стойку.

Сперва показалось острие его копья. Вильчатое, с зазубренными лезвиями. Напоминало крюки для ловли крупной рыбы, и Санни не хотела на них попасться. Она прилипла к стене, словно свежая штукатурка.

Хозяин копья был еще отвратительнее оружия. Высокий, тощий, с жидкими волосами, спадающими на рябое лицо, и грудью украденных цепей на жилистой шее.

— Хитрюга, да? — Его глаза метались, полные подлой бдительности. Двигаться в сорняках и лужах было сложно, поэтому Санни застыла. — Очень хитрая хитрюга, но ты не одна такая…

Он взмахнул копьем, острие скрежетало по стенам, затем еще раз — ниже. Санни уклонилась от первого удара отпрянув в угол и, скосив глаза, наблюдала, как лезвия проносятся у самого носа. Ветерок от них щекотал кончик, и она судорожно сморщила его, отчего щекотка усилилась. Боже, ее подмывало чихнуть, а воздух стремительно заканчивался. Лицо горело, уцелевший кончик уха пылал.

— Там, откуда я… — напевал охотник, медленно отворачиваясь, — меня зовут Ловцом Людей, ведь никто не ускользает от моих рук.

Он яростно колол воздух — влево, вправо, выше, ниже. Санни извивалась, втягивая живот, стиснув зубы от боли в ребрах, пока лезвия пролетали в сантиметре от нее, едва не зацепив свободный край рубахи.

— Почему не покажешься? — снова замурлыкал он, крадусь по комнате. — Выйди.

С какой стати она бы это сделала? Для человека с таким голосом? С такой ухмылкой? С таким копьем? Не самое заманчивое предложение. Он начал отходить, пробираясь сквозь сорняки, копье в руке, шаги бесшумные.

Ребра Санни горели. Голова раскалывалась, а в глазах мельтешили пятна. Она заставила себя не дышать, пока он медленно, очень медленно отворачивался. Наконец, когда он повернулся спиной, она жадно глотнула воздух.

Лишь легкий вздрог его головы. Возможно, уголком глаза он что-то заметил. Но она уже снова замерла. Однако он с торжествующим рыком развернулся, выхватив что-то из-за спины.

В воздухе распахнулась сеть, словно паутина. В другой день Санни успела бы увернуться. Но сейчас она была избита, истощена, голодна и едва дыша. Сеть накрыла ее, оказавшись тяжелее, чем выглядела. Она билась, но запуталась еще сильнее, сжавшись в углу на коленях. Острие копья уперлось в бок, и она перестала сопротивляться.

— Тсс, тсс, тсс. — Он ткнул ее копьем, заставив крякнуть. Теперь глупо было задерживать дыхание. Видит он ее или нет, сеть-то он точно видит. Она позволила себе хрипло дышать.

— Не лучше ли? — Санни определенно так не думала, пока он присел рядом, просунув длинные пальцы сквозь сетку. — Ну посмотри-ка… — Гад напевал еще слащавее, запрокидывая ей голову, отодвигая волосы, сжимая уцелевший кончик уха. — Может, теперь… меня назовут Ловцом Эльфов.

— У меня для тебя предложение! — рявкнул Якоб, пока охотники рассредотачивались у дальнего конца нефа. Шансы были ничтожны, а его товарищи жались за алтарем с одним арбалетным болтом на всех. Пришло время хвататься за малейший шанс.

— Что ты можешь предложить, чего я не возьму с твоего трупа? — фыркнул Саббас, и несколько его прихвостней хихикнули.

Якоб выпятил грудь, вытянувшись во весь рост. — Честь! — прогремел он, и слово, отразившись от руин стен, мгновенно оборвало смех.

Было время, когда Якоб ценил честь выше добродетели, дороже драгоценностей. Его жажда чести завела его во тьму, и там, среди тел друзей, он понял ее истинную цену. Но всегда найдутся те, кому этот урок нужно усвоить самостоятельно.

— Ты и я! — Он указал мечом вдоль разрушенного нефа. — Здесь и сейчас! До смерти. — Он не упомянул, что смерть приходит к разным людям с разной легкостью. Он давал клятву честности, а не клятву болтливости.

Саббас окинул взглядом наемников. Все смотрели на него. Все судили. Принимать вызов не было смысла. Разве что из гордыни. Но Якоб знал о гордыне больше многих. В юности он сам страдал от ее смертоносной дозы. И за всю долгую жизнь не видел никого, кто бы раздулся от нее сильнее, чем этот дурак в золотом плаще.

Саббас поднял подбородок, сузил глаза. Тишина затянулась.

— Господин, — пробормотал его слуга, — нельзя…

— Тихо. — Не отводя взгляда, Саббас щелкнул пальцами, и Якоб понял: он угадал. Те, кто рожден со всеми привилегиями, страстно жаждут доказать, что достойны их с рождения. Слуга резко вдохнул, затем вложил копье в руку господина.

— Твои… соратники… — Саббас усмехнулся в сторону алтаря, — не вмешаются?

— Клянусь их честью, — сказал Якоб. Поскольку среди них были вор-признанник, осужденный еретик и Батист... Он сомневался, что их «честь» вообще на что-то способна.

Одна из колдуний фыркнула с отвращением. — Никогда не доверяй некроманту. Давай…

— Если они сыграют в подлость, — отрезал Саббас, — можете обрушить на них церковь. А пока — не мешайте. — Он повернулся к Якобу, надменно вскинув голову. — Что ж, до смерти!

— Без нее и дуэль — не дуэль. — Якоб медленно оглядел наемников Саббаса, шумно втянул воздух и плюнул на покореженную плитку. — Честно? Твои приспешники разочаровывают. Твой брат Марциан набирал их на скотном дворе, а брат Констанс на дне лужи. — Он принял боевую стойку. Ну, или насколько позволили колени. — Разве мать не дала тебе игрушек?

— О, я получил все дары Евдоксии сполна. — Улыбка Саббаса была улыбкой человека, никогда не признающего ошибок. — Братья, как мелкие божки, хотели перекроить ее эксперименты под себя. Марциан делал из них мясников, чтобы завоевывали для него. Констанс наряжал пиратами, чтобы воровали. Амбиций им не занимать. — Свободной рукой он расстегнул застежку позолоченного плаща. — Но видения у них не было. — Одним движением он сбросил плащ, и с шорохом, взметнувшим ветер, распахнул могучие крылья, чьи белоснежные перья почти касались колонн, опутанных плющом.

— Ну что… — Саббас упер кулак в бок, грохнув древком копья о пол.

Человек. С крыльями. В позе статуи.

— Теперь понимаешь, почему меня зовут Ангелом Трои!

Якоб расхохотался. Сдержаться не вышло. Он закашлялся, сглотнул тошноту, поднял щит, будто прося прощения за эту слабину. — Я видел ангелов и демонов, мальчишка. — Вздохнул, вытер рукавом глаза. — Ангелы пугали меня больше. Их я понимал куда меньше. — Он окинул Саббаса взглядом и фыркнул. — Не станешь ангелом, просто пришив к спине обрезки с птичьего рынка.

Улыбка Саббаса медленно сменилась яростной гримасой.

— Посмотрим, — сказал он.

Последние месяцы жизни Алексис безумное стало нормой, ужасное — обыденным, невозможное — рутиной. Но даже она не смогла сдержать удивления.

— У него крылья, — пробормотала она. Иногда нужно услышать это своими ушами. Теперь понятно, зачем ему этот странный плащ. Наверное, сложно найти одежду по размеру с такими прибамбасами.

Саббас отклонился назад, затем рванул вперед, сжав кулаки и уперев ноги, пока его белые крылья били, били, били все сильнее.

Алекс прищурилась, защищаясь от вихря пыли, песка и случайных перьев. Якоб вцепился в щит, изо всех сил удерживаясь под натиском урагана, а Саббас разбежался и взмыл в воздух. Мощный взмах крыльев поднял его над нефом.

Он спикировал с оглушительным визгом, копье врезалось в щит Якоба, раскрошив край и ударив рыцаря в челюсть. Того отшвырнуло на покрытые мхом плиты.