— Для народа, да?

— Почему нет? Мне нравятся люди. — Санни глубоко вздохнула. — Жаль, я не одна из них.

Алекс уставилась на нее. — Ты лучший человек из всех, кого я встречала.

Это было приятно слышать. Возможно, самое доброе, что ей говорили. Не то чтобы это много значило, но все же.

— Смотри-ка, — Алекс улыбалась сквозь слезы. — Ты все-таки умеешь улыбаться.

Санни дотронулась до щек. Их форма действительно казалась необычной.

— Хм, — пробормотала она. — Кто бы мог подумать?

Вигга лежала в клетке.

Ее не тащили туда силой. Она заползла сама. Зарылась в солому, больше похожая на крысу, чем на волка, и лежала в темноте, не двигаясь, не говоря, не думая — просто кусок мяса, да еще и тухлого.

Ее тело было изрезано, искусано, изодрано. Рваные раны от огромных зубов, грубо зашитые каким-то идиотом. Она срывала бинты, сковыривала струпья, снова открывала раны, потом другой идиот зашивал их, а кардинал Жижка надела на нее железный ошейник и пригрозила содрать татуированную шкуру плетьми, если та тронет повязки. Вигга оставила их в покое.

Ее уже пороли раньше, и это было ужасно.

Нога была разъебана. Может, заживет. А может, и нет. Сейчас она не могла стоять, да и не хотела. Она была животным и не заслуживала того, чтобы стоять. Животное, заслуживающее ошейника, ползающее на брюхе в грязи. Она мочилась прямо в солому, где лежала, даже не отползая в сторону.

Батист была ее другом, но волк убил ее. Волк убил, но кровь Батист до сих пор сохнет под когтями Вигги. Во рту Вигги все еще ощущался привкус ее плоти. Она скребла язык до крови, плевала, рыдала и рвала, набивала рот соломой и выплевывала ее, но этот вкус не исчезал. И никогда не исчезнет.

Она видела чудовище. Жалкое и ужасное, выползающих из-под библиотеки, но сама была страшнее и жалче ее, потому что притворялась человеком. Иногда даже ненадолго обманывала себя.

Но она же ебаный идиот, и ее легко провести.

Она не была чистой. Не была безопасной. Нечистой и опасной, как все, что боги, или что там наверху, позволяют жить. Если там вообще что-то есть.

Она начала в этом сомневаться.

В темноте раздались голоса:

— Она должна быть в клетке?

— Конечно, брат Диас. Вы же видели, что она такое.

— Волк… это не она, ваше преосвященство. Волк это проклятие!

Презрительный смешок.

— Не обманывайте себя мыслью, что это можно исцелить. Даже до укуса она была чудовищем. Викинг, сеющий страх по побережьям Европы, жгущий церкви и убивающий монахов ради забавы.

— Она заслуживает нашей жалости, а не ненависти…

— Она не заслуживает ни того, ни другого. Не больше, чем собаки, охраняющие Небесный Дворец. Из нее можно сделать оружие и поражать нечестивых, вселять праведный ужас во врагов Церкви. Поэтому ей позволено жить. Только поэтому.

Язычники сажали ее в клетку, морили голодом, дразнили и использовали для убийств. И теперь Вигга поняла: язычники и Спасенные ненавидят друг друга не из-за различий, а из-за того, как они похожи.

— Ты спасла нас, — сказал Диас. Она услышала, как он приблизился, заговорил тише. — Ты спасла меня. — Его пальцы сжали прутья клетки. Еще тише, почти шепот: — Во многих смыслах.

— Рада, — хрипло бросила она в солому. — Но себя спасти не могу. — Она не повернулась. Не хотела его видеть. Жижка была права. Ей нельзя помочь, и она не заслуживает ни жалости, ни ненависти. Внутри скулил волк, требуя свободы. Не спал. Не унимался. Скулил, скулил, скулил.

— Я не безопасна, — прошептала она. — Я не чиста. — Вигга глубже зарылась в солому, пряча лицо. — И никогда не буду.

Бальтазар, осторожно ступая по сходням, морщился в ожидании язвительной насмешки. Неуклюже спрыгнув на палубу, он поднял взгляд, ожидая увидеть ту раздражающую усмешку, блеск золотого зуба в прорези шрамов…

Но ничего этого, конечно, не было. И уже не будет. Сколько раз он желал, чтобы ее не стало? Теперь, когда ее не было, ее отсутствие казалось опустошающим. Он ловил себя на мыслях о том, что должен был сказать. Репетировал возможные действия. Выстраивал все более невероятные сценарии. Он всегда представлял, как одержит над ней сокрушительную победу. Или что они, возможно, поймут, станут уважать, восхищаться друг другом. Или… кто знает? Что-то. Любой исход. А теперь остался лишь дразнящий пролог, оборванный на полуслове, брошенный на полях рукописи, который никогда не завершится.

Бальтазар вытер глаз, делая вид, что его раздражает ветер. Нужно было вырваться из этих самобичующих, сентиментальных блужданий. Он же один из величайших некромантов Европы, черт возьми, мастер тайн могил! Почему одна смерть так сбила его с толку?

Он сжал кулаки, вдохнул полной грудью соленый воздух. Раньше он презирал море. Презирал все запахи природы, кроме манящего смрада кладбищ. Но его взгляды, как и многое другое, радикально изменились за последние месяцы.

Он — перерожденный человек, движимый новой целью! Теперь он понял, что за долгие годы учебы сделал себя мелким. Загнал свой потенциал в узкие рамки зависти и жалких амбиций. Но служба Папе, по иронии, достойной античного философа, освободила его из этой самозваной тюрьмы. Теперь он готов расти! Мир полон возможностей, и он намерен схватить их!

Он направился к Якобу из Торна, прислонившемуся к перилам с вечно страдальческим выражением лица.

— Когда Святейшая назначит нам новую миссию?

— Когда понадобятся наши таланты, — буркнул древний рыцарь. — Обратный путь в Святой Город займет минимум две недели. Может, три.

— Но не тревожьтесь! — Кардинал Жижка последовала за Бальтазаром на палубу, двое крепких слуг тащили ее багаж. — Вы путешествуете с комфортом.

— Неужели, ваше преосвященство? — оживился Бальтазар.

— Для вас подготовлена лучшая каюта.

— Серьезно? — Он не смел надеяться, что другие, особенно глава Земной Курии, так легко примут его «перерождение». — В духе сотрудничества, я готов поделиться важной информацией! Извиняюсь, что из-за событий… с Батист… — В горле запершило. Он стукнул себя в грудь и продолжил: — Раньше момент был неподходящим, но это касается леди Северы…

— А, та, что сбежала, — сказала Жижка.

— Именно, но удивительное дело…

— Та, которую ты отпустил, — поправила Жижка.

Бальтазар сдавленно откашлялся.

— Думаю, вы захотите услышать…

— Тогда тебе стоит одеться подобающе, прежде чем рассказывать.

Лицо Бальтазара исказилось, когда старший из слуг (теперь он понял, что это скорее тюремщики) достал массивные железные кандалы с грубо выбитыми рунами на браслетах. Руны сдерживания и контроля. Оковы, лишающие магов силы. Или магистров, естественно.

— Руки, — буркнул тюремщик.

Бальтазар попытался изобразить жидкую улыбку.

— Это совершенно излишне.

— Но целесообразно, — парировала Жижка.

— Ваше преосвященство, умоляю! Позвольте мне сказать пару слов?

— Ты можешь быть краток?

Бальтазар фальшиво хихикнул. Даже после недавних триумфов нервы брали свое.

— Я пережил прозрение, ваше преосвященство. Эпифанию, если угодно! Признаюсь: по пути из Святого Города я трижды пытался разорвать узы Святейшей. В последний раз, у камней близ Никшича…

Якоб резко вдохнул, и Бальтазар понял, судя по сузившимся глазам Жижки, что упоминание о герцоге Преисподней вряд ли обрадует высокопоставленную клирика.

— Ну, э-э… Не будем углубляться… в детали доказательств, но я убежден: Папа Бенедикта и есть Второе Пришествие Самого Спасителя!

Его признание не вызвало ожидаемого восторга. Жижка медленно вдохнула через нос и подняла бровь в сторону Якоба.

— Наш некромант обрел веру?

— Вера здесь ни при чем, ваше преосвященство! Я человек разума, и разум привел меня к этому выводу! Мне больше не нужно принуждение, чтобы служить Святейшей!

— Потому что ты трижды пытался разорвать ее узы и трижды провалился.

— Именно!