— Всё верно, ты не можешь. Без своей золотой зубочистки ты обычный избалованный мальчонка.

Ария ничего не ответил. Только теперь он понял, что вот сейчас этот несчастный потре́плет своим языком, а там скоро и жизнь его кончится, а он, Корэр, спокойно пойдёт себе дальше. Возможно, чтобы не наживать себе врагов, иногда стоило бы просто помолчать, ведь все эти пустые слова ничего не изменят. Хотя молчать было невыносимо сложно, так и хотелось выпустить Вихрь, да приказать обезглавить нахальца, или ещё лучше, призвать силы миров, да смять пространство вокруг, растирая в пыль и взявшегося наставничать Ремока, и насмехающегося Малого.

— Так успокойся и не кидайся на всех и вся, — продолжил наёмник. — Не станет тебя никто понапрасну трогать. Вот даже сейчас смотришь на меня и готовишься горло чуть что перерезать, а я тебя ещё ни разу не обидел. Думаешь дурень я не видел, что спать ты не ложишься с нами от страха, а не потому что такой могучий. Наверняка ведь и жрёшь где-нибудь втихомолку. А ты пойми, у нас дело общее, и покуда не кончим с ним, друг на друга кидаться повода нет. Кто тебя растил, что замашки барина, а повадки зверя?

— Отец да мать и их, мразь, даже упоминать не смей, — процедил Корэр сквозь зубы, приподнимаясь с места, перебарывая страх, протягивавший к нему лапы из прошлого.

В ушах у него эхом отдавались звуки происходящего вокруг, приглушённые, словно бы всепоглощающая пучина вновь затягивала его. Хотел он быть спокойнее и рассудительнее, но не получалось. Пределом мечтаний для него было, чтобы этот разговор вообще бы не начинался. Будь бы на его месте сестрица, полная заразительной жажды деятельности, к ней бы не пристали с подобными вопросами, не довели бы до очередных самокопаний. Она бы всех этих речей либо не заметила, либо умудрилась как-нибудь извернуться. Но он другой…

Он ни старший, ни младший. Вроде не дурак, но и особо умным не является. Нет у него особого таланта. Нет расположения к какому-либо делу. Он просто болтается где-то по середине, где-то на фоне, одарённого брата и находчивой сестры. И отец с матерью его вроде любовью не обделяли, но всё же чувствовал он себя каким-то не нужным. Он вроде всегда следовал наставлениям приведших его в миры живых, но слышал лишь краткие похвалы, будто так и должно было, вскоре сменявшиеся причитаниями. Ар притащила какую-нибудь гадость, измарала да порвала платье ввязавшись в какую-нибудь драку, сдружилась со змиёнышем из Подземелий, таскает за собой какого-то забитого безликого. Или Экор за какую-то насмешки в его адрес удавил очередного аристократа, притащил непонятно из каких закоулков тварь, да заляпал все коридоры её кровью, прикончил девицу, что уже готова была стать его спутницей по жизни, продолжал водиться с предателем, собирал вокруг себя таких же бесшабашных повес, натравливая их на решивших ему перечить королей, царьков и прочих правителей.

Корэр и хотел бы хоть так привлечь к себе внимание, но никакие проказы в голову не шли, а повторять выдуманное кем-то было неинтересно.

Да и брат… Если бы он только не был таким, каким был. Если бы только отнёсся к нему так же, как относился к Ар. Уж сестрицу одноглазый таскал за собой с охотой, показывал разные диковинки и даже заботился. Корэру ведь хватило и если бы брат просто потрепал его по голове, спросил как прошёл день… Можно было бы даже не слушать, всё же жизнь его не такая яркая как у Ар, он был послушным и скромным, от того и рассказывать оказалось бы нечего. Ведь наверняка брат уже давно прочитал все книги, на которые Корэр ещё только поглядывал.

Корэр пробовал путешествовать вместе с Ар, но всё как-то не ладилось. Не его это было. Хотя вроде бы и интересно.

Порой он немного завидовал сестре, способной загореться какой-нибудь идеей и помчаться проверять. Она с лёгкостью придумывала планы, способные показаться безумными в своей абсурдности и столь же легко воплощала их. Это именно благодаря ей им удалось прикончить Сэрбу, это именно она тогда додумалась скользнуть в тень, скрыв своё присутствие в мирах живых.

Зависть его была не злая, да и не совсем зависть… Ар просто не получалось завидовать, она ведь была такой замечательной, светлой. А ещё от неё исходила сила. Она могла постоять за себя, даже наперекор увещеваниям старших. Она была уверенной и самостоятельной. Порой Корэру казалось, что это она его старше.

И как же счастлив он был, когда увидел перед собой ту кем стала Ар — Эктори — растерянную, напуганную и ничего не понимающую. Корэр в тот момент люто ненавидел того, кто стал причиной такого её состояния, но между тем и искренне благодарил за возможность позаботиться. Впервые он благодарил Экора!

Только когда Ар потерла себя, став Эктори, Корэр оказался ей нужен. Эктори он мог защитить, прикрыть собой, наставить, рассказать о тайнах мироздания. Наконец-то на него обращали внимание, обращались за советом.

А когда к сестре стали возвращаться воспоминания, он был конечно рад, но и обижен. Она вновь стала независимой и самостоятельной. Но ведь в том, что она такая, её вины не было, винил Корэр себя, такого никчёмного, бесполезного и никому не нужного.

Такой гнев закипел теперь в арии, гнев на самого себя, на свою бесполезность. Гнев, так и норовивший выплеснуться на ещё более бесполезного, тупого смертного мужика, умудрившегося вывести его из себя.

Больше не думая, Корэр бросился на Ремока. Как тот и хотел, с голыми кулаками, оставив отстёгнутые ножны с Вихрем на месте, где сидел.

Бывший солдат не ожидал от мальчишки сильного удара, потому даже не стал уклоняться и сильно удивился, когда от прилетевшего между глаз кулака, повалился на спину. Ария тут же уселся не него сверху, успев нанести по лицу лишь ещё один удар второй рукой, после чего качнулась палуба и мир перед его глазами, вздрогнув, перевернулся.

Ремок, придавив грудь несчастного колдуна коленом, заехал ему по носу громадным, размером с голову мальчишки, кулаком. Что-то острое впилось в сжатые пальца Ремока, но он не услышал ожидаемого хруста сломанного носа. Вион-то рассчитывал проучить мальчонку немного «подровняв» его смазливую рожицу, но убрав руку увидел на месте носа непонятную конструкцию: золотой каркас, выступавший из-под прорвавшейся о его углы кожи. По лицу колдуна словно текло жидкое золото.

Но обо всём этом Ремок тут же забыл, встретившись с ненавидящим взглядом леденящих, словно искусственных, глаз, заставлявшим кровь стыть в жилах. И эти синие бездонные круговороты в глазницах пробудили в нём животный ужас, воззвавший к дикому инстинкту: бей или беги. Без раздумий Ремок выбрал бить, всё же он был воином. От чего-то ему вспомнился монстр, сожравший доверившихся ему солдат… У того, вроде, тоже взгляд пробирал до изнанки.

Прикрыв такие страшные глаза рукой, наёмник сжал голову колдуна и, слегка приподняв её, опустил с нажимом, ударяя затылком о доски палубы, которые тут же затрещали поскрипывая, словно пытаясь стонать от тяжести на них опустившейся.

В разуме Корэра пронеслись, стремительно сменяя друг друга, мысли: «Даже брат бы так никогда не поступил», «Скорее бы всё кончилось!», «И какой же грязный пол… Он так и смердит морской солью, рыбой и какой-то непонятной дрянью».

Больше ария уже ничего не думал, он приметил висевший на поясе у Ремока нож, в пылу схватки оказавшихся как раз под рукой у колдуна. Ему даже не пришлось сильно ухищряться, чтобы достать клинок и возить дезертиру в бок. Лезвие оказалось совсем маленьким, в пять пэ всего, но и его хватило, чтобы неприятель замешкался, в ошеломлении потянулся к боку, а Корэр, пользуясь этим, высвободился, схватив голову обидчика и приложив лицом о своё колено.

Ремок, пошатываясь, попытался подняться на ноги, но Корэр, скользнув за спину, ударил ему под колено, отправил на встречу с дощатым настилом, опустив руки сцепленные в замок на затылок.

Ремок поднялся очень скоро. Его перекошенное, опухшее лицо заливала красная кровь. Один глаз заплыл, но второй видел достаточно хорошо, чтобы разглядеть не менее побитого мага.