Также мой папаша пытался сделать архитронито, но Калияс, мой изобретатель, послал его в задницу, поскольку отец не смог найти подход к его сердцу. Ага, а что ты думал, мой ворчливый друг так сразу возьмет и перейдет к тебе, как и другие шакалы?

К тому времени я уже пришел в себя, но большую часть дня и ночи лежал в постели. Я был слишком слаб и мой отец воспользовался этим. Вся власть перешла к нему. Мне же не осталось ничего, кроме как сидеть у окна и наблюдать за закатом солнца.

Так я и просидел до глубокой ночи. Затем, когда минула полночь, дверь потихоньку открылась и ко мне в комнату осторожно вошли Парсаний и Лаэлия.

Почему Валерия, спросите вы? Да потому что она первая, кто осталась со мной, когда все отвернулись от меня. Особенно капризная и своевольная Лициния, в которую я, оказывается, влюбился, как мальчишка.

Когда с мятежом и вандалами было покончено, а отец собственноручно отрубил голову Бландк, приведшему врага к Равенне, столице империи, а я потихоньку отправился от раны, настало время вспомнить тех, кто еще не отвернулся от меня.

Первым, кто пришел мне на помощь, был Парсаний, за что я ему бесконечно благодарен. Еще в первый визит с отцом он был невероятно желчен и оскорбителен по отношению ко мне, а потом явился ночью и предупредил, что вынужден так делать, поскольку в противном случае его попросту бы казнили, как моего приверженца.

Мы тогда договорились так и продолжать делать вид, что враждуем между собой, а на самом деле он остаётся моим верным слугой. Кроме того, я попросил его передать моим сторонникам, тем, кто у меня остался, чтобы они для виду осуждали меня, а сами потихоньку готовились к смене власти. Увы, таковых осталось немного.

Из всех моих многочисленных сторонников только немногие осмелились выступить в мою поддержку. Хоть я этого и не показывал, но первая чье имя я произнес, когда очнулся, была Лициния, которую я по старой памяти называл Либерией. Едва очнувшись после травмы, я позвал ее, да, говорят, и во время бреда и лежа без сознания, когда я лежал, я тоже то и дело звал ее.

По моей просьбе влюбленного дурака Парсаний первым делом, вместо того, чтобы идти к военачальникам или богачам, вынужден был отправиться к Лицинии. Он нашел ее, но своенравная красавица отказалась иметь со мной дело.

— Кто, Момиллус? — презрительно спросила она. — Он для меня больше никто, запомни и передай ему, мальчик. Он с самого начала нашего знакомства обманывал меня, лгал, глядя мне в глаза. Выдал себя не за того, кем является на самом деле. Поэтому я ничего не желаю знать о нем.

— Но он сейчас едва отошел от смертельного ранения, — попытался позвать к ней Парсаний. — Он нуждается в поддержке. Господа, вы можете не любить его, но хотя бы помогите ему, немного поддержите его.

Лициния твердо покачала головой.

— Ты что, глухой? — спросила она. — Я же сказала, что не желаю его знать. У меня уже есть жених и он страшно разозлится, если узнает, что я посещала Момиллуса. Кром того, Момиллус и так конченый человек. Скоро отец убьет его окончательно, это и так все говорят. Тебе, мальчик, я бы тоже советовала не связываться с ним.

— Да я и не связывался, — ответил Парсаний, помня о том, что он должен соблюдать конспирацию. — Просто мы хотели, чтобы он немного пришел в сюда.

Так что все попытки вернуть Лицинию оказались бесплодными. Парсаний потом от моего имени посылал к ней записки, цветы и сладости, но все было бесполезно. Мы отстали только тогда, когда она пригрозила пойти с жалобой к военному магистру, моему отцу.

Впрочем, признаться честно, у меня уже тогда появилась Валерия. Из всех девушек, чьи кандидатуру я рассматривал, Валерия находилась на одном из самых последних мест. У нее ведь уже был жених, который оказался вовсе неплохим парнем и отдал свою жизнь, чтобы спасти меня во время бегства от восставшей толпы от амфитеатра. Как я мог трогать его девушку после такого?

Одной из самых первых я рассчитывал на помощь Лаэлии. Создательница отряда Неистовых Амазонок и в самом деле с радостью согласилась снова встать на мою сторону, но пока что она находилась под непрерывным наблюдением шпиков моего отца Ореста.

Она не могла и шагу ступить в сторону. Все это произошло из-за того, что Лаэлия наотрез отказывалась признать власть отца. Он оставил ее на должности дукса Неистовых Амазонок, но наблюдал за каждым ее движением.

Я распорядился через Парсания, чтобы она формально немедленно раскаялась и призналась моему отцу в том, что переходит на его сторону. Сначала упрямая Лаэлия упорствовала и не желала склоняться перед моим отцом. Этот противоречило ее честной и несгибаемой натуре.

Но Парсаний убедил ее, что это нужно для пользы дела. И тогда Лаэлия вынуждена была сдаться и пойти на поклон к отцу. Орест не сразу поверил ей и все равно оставил шпионов, чтобы наблюдать, как за подозрительной военачальницей. Поэтому Лаэлия не могла посещать меня постоянно, а только иногда, пару раз в неделю. Сегодня был не ее день.

Валерия узнала о моем выздоровлении случайно. Она пришла навестить меня вместе со своим отцом судьей Драко. Отец тогда разрешил посетить меня, а сам остался болтать с магистром об юридических вопросах.

Валерия зашла в мою комнату, подошла к моему ложу и начала целовать и обнимать меня, шепча: «Милый Ромул, как же я страдала и плакала, когда узнала, что тебя чуть не убили». Я в то время лежал без сознания, но быстро очнулся и ответил:

— А если бы ты знала, сколько я плакал, то наверняка пришла бы поскорее.

Долго пообниматься нам не дали, потому что за дверью бдительно стояли охранники, но зато сияющие глаза Валерии были мне самой главной наградой за все последние дни. Уходя, она тайком послала мне воздушный поцелуй.

Следующим, кто согласился быть на моей стороне, был Атальф. Парсаний пришел к нему и долго намекал на то, что хочет оказать мне помощь, а старый воин, которого мой отец понизил в должности, погладил усы и сказал:

— Что ты мельтешишь, щенок? Говори по делу. Ты насчет того, чтобы помочь Момиллусу? Так я за это двумя ногами и руками. И можешь не бояться, я не донесу на тебя людям этого недоумка Ореста, его отца. Он для меня вовсе не правитель. Мой император — это Момиллус и больше никто, так и передай ему.

В итоге, после нескольких тайных встреч, мы решили, что Атальф начнет подпольную агитацию среди военных для перехода армии на мою сторону. Что же, сразу же первые переговоры показали, что солдаты, даже те, что пришли с моим отцом, не прочь сменить властителя, потому что мой папаша имел глупость задолжать им с оплатой.

Кроме того, многим своим воинам он обещал римское гражданство и земельные наделы близ Равенны, а то и в самом городе. Ладно бы так, но он не собирался сдерживать свое обещание в самое ближайшее время и этим вызвал сильное раздражение у солдат.

Именно об этом инциденте говорил, кстати, Одоакр, когда посещал меня вместе с отцом. Мой отец уперся, как осел и не желал идти на поводу у возмущенных солдат. Глупо, очень глупо. Парсаний и Атальф тут же начали обещать солдатам, что если я приду к власти, то обязательно выполню обещания отца и они получат гражданство и земли.

Вслед за тем мы обратились к Залмоксису, который оставил военную службу и на сбережения, что накопил во время работы со мной, открыл школу подпольных бойцов. Он готовил их, а затем продавал различным бойцовским клубам для дальнейшего участия в боях.

Дальше уже все зависело от самих бойцов. Они могли сделать головокружительную карьеру и разбогатеть, а могли сложить голову в первом же поединке. Впрочем, воины, которых готовил Залмоксис, славились своими боевыми навыками и чаще выигрывали бои, чем проигрывали. Короче говоря, мой бывший телохранитель был вполне доволен жизнью.

— Если Ромул станет императором, я приду по первому его зову, — сказал он Парсанию. — А пока что от меня мало толку. Приходите, когда у вас будет что-нибудь конкретное и интересное. Мы с моими парнями с удовольствием поучаствуем в перевороте.