– Тоби Джонсон – прекрасный человек, – Вирджилия вызывающе вскинула голову, – и я буду встречаться с ним так часто, как мне захочется!

Все, кроме Билли, сидели как на похоронах. Стэнли что-то пробормотал, не в состоянии говорить связно. Мод всматривалась в лицо дочери с глубокой грустью.

– Мы не станем здесь ссориться из-за тебя, Вирджилия, – проговорил Джордж, обращаясь ко всем. – Но ты зашла слишком далеко. И не потому, что тот человек черный…

– Разумеется, поэтому, Джордж! – с яростью посмотрела на него Вирджилия. – Не будь лицемером!

– Хорошо… Возможно, цвет его кожи тоже имеет значение. Но, полагаю, я мог бы с этим примириться, если бы все это ты делала не для того, чтобы только продемонстрировать свою позицию. Я считаю, что этот человек тебя совершенно не волнует.

– Да как ты смеешь предполагать, что я…

– Вирджилия, замолчи и дай мне договорить. Думаю, ты просто хочешь привлечь к себе внимание. Показать нос всему миру, потому что считаешь, причем ошибочно, что он тебя обидел. А в результате ты своими выходками позоришь мать и бесчестишь всю семью. Есть вещи, недопустимые для порядочной женщины, какого бы цвета ни была у мужчины кожа – черного, белого или лилового.

Вирджилия скомкала салфетку и швырнула на стол:

– В какого ужасного зануду ты превратился!

Мод тихо вскрикнула и отвернулась.

– Речь не обо мне, а о тебе и твоем поведении, – невозмутимо сказал Джордж. – С ним мы мириться не можем.

Вирджилия встала и уставилась на Джорджа холодным взглядом.

– Но вам придется, дорогой братец, – отчеканила она. – Я взрослая. И с кем я сплю, никого не касается.

Растерянная и смущенная Констанция повернулась к Билли. Джордж и Стэнли посмотрели друг на друга, на этот раз испытывая одинаковые чувства гнева и возмущения. Изабель несколько раз глубоко вздохнула. Вирджилия стремительно вышла из столовой.

Мод поднесла ладонь к лицу, чтобы скрыть внезапные слезы.

На следующий день Уильям покрылся сыпью. Джордж и Констанция испугались, что это корь.

Доктор Хоппл успокоил их – это была не корь, но у мальчика поднялась высокая температура. Всю ночь Констанция не отходила от сына. Джордж очень беспокоился за нее и переживал из-за скандала, устроенного сестрой. Настроение у него было неважным, когда назавтра вся семья выехала в путь на двух каретах; третья, нагруженная багажом, ехала последней. В Филадельфии Хазарды собирались сесть в свой вагон, который должен был доставить их к паромной переправе в Ньюпорте.

Джордж сильно нервничал, оставляя завод на целых восемь недель. Он подготовил многостраничную инструкцию для своих бригадиров и мастеров и собирался в течение лета хотя бы один раз съездить в Лихай-стейшн. И все же семья нуждалась в нем больше, чем «Железо Хазарда». Нужно было что-то предпринять, чтобы вернуть мир и удержать Вирджилию в узде хотя бы на месяц-другой.

Изабель постоянно отпускала язвительные замечания в адрес Вирджилии за ее спиной. Однако, несмотря на такое внимание, Вирджилия вела себя так, словно ничего не произошло. Она беззаботно щебетала о пролетающих мимо пейзажах, о погоде – о чем угодно, только не о том, что стало причиной ссоры. На лице ее было написано блаженное счастье.

Когда они остановились на ночлег в Филадельфии, она исчезла на всю ночь без каких-либо объяснений. Ее мать не могла сомкнуть глаз до самого утра. Но на рассвете ей неожиданно стало легче, словно Мод примирилась с неизбежностью, какой бы горькой она ни была. После завтрака миссис Хазард отправилась за покупками вместе с малышом Уильямом, который был уже совершенно здоров.

В час пополудни они сели в вагон.

На обеих сторонах вагона поблескивала пятидюймовая надпись «Гордость Хазардов» с парящим над ней золоченым орлом с распростертыми крыльями. Внутреннее убранство было не менее роскошно. Все восторженно ахали, рассматривая окна с изящной гравировкой, сияющую бронзовую фурнитуру, панели розового дерева на стенах, обитых темно-красным штофом.

Стэнли не пожалел денег. Мебель была обита лучшим бархатом, умывальники сделаны из лучшего мрамора. Джордж вынужден был признать, что вагон прекрасен, но не решился спросить, во что он в итоге обошелся. Ему хотелось оказаться дома в любимом кресле, и желательно пропустить перед этим стаканчик, прежде чем он увидит счет.

На лето наняли чернокожего повара. Он уже был на кухне и готовил палтуса на ужин. Вирджилия болтала с ним добрых десять минут.

– Как будто он ей ровня, – язвительно прошипела Изабель Констанции. – Что-то нужно делать.

Констанция не обратила на нее внимания. Вирджилия вышла из кухни и скрылась в своем купе с номером «Освободителя».

Уильям, Лабан и Леви носились по вагону взад-вперед, карабкаясь на мебель, грохоча дверными ручками купе и устраивая настоящую какофонию на фисгармонии, установленной за перегородкой в конце спальной части вагона. Без четверти пять вагон прицепили к нью-йоркскому экспрессу, и через несколько минут поезд тронулся с места.

Семья поужинала филе палтуса, запивая его дорогим французским вином, а состав несся все дальше на север через сонные равнины Нью-Джерси. Вирджилия к столу не вышла, попросив принести ей поднос в купе.

– Она еще, чего доброго, пригласит своего смуглого дружка в Ньюпорт, – сказала Изабель чуть охрипшим голосом; она уже выпила изрядное количество кларета, с презрением отвергнув белое вино, поданное всем остальным. – Мы должны что-то предпринять.

Джордж заметил, как сверкнули глаза жены, но Констанция справилась с гневом и сдержанно произнесла:

– Может быть, нам лучше просто проявить терпение? Если она с Джонсоном только для того, чтобы утвердить свою независимость, это долго не продлится.

– Прекрасно! – недовольно процедила Изабель. – А что нам сейчас делать? Страдать от унижения? Ждать, когда от нас все отвернутся? Говорю вам, что-то нужно делать!

– Ты только это и повторяешь! – прикрикнула на нее Мод. – А что ты сама можешь предложить?

Изабель открыла рот, снова закрыла его и встала из-за стола.

– Извините, – нервно сказала она, – мне кажется, я слышала детей…

И поспешила к своему купе. Джордж нащупал руку жены и нежно сжал ее. Потом налил себе еще бокал шардоне и выпил его несколькими большими глотками.

Около полуночи уже в депо Нью-Йорка «Гордость Хазардов» отцепили от филадельфийского поезда и перевели на путь в Провиденс. Вагон поставили сразу за грузовыми и багажными, первым в ряду пассажирских. Таким образом он оказался в середине состава.

Примерно в то же время на побережье Коннектикута, рядом с городком Уэст-Хейвен, некий стрелочник, только что основательно поскандаливший со своей подругой, решил залить горе хорошей порцией выпивки. В результате он выпил так много и так быстро, что забыл перевести стрелку после местного поезда на Нью-Йорк, который переходил с главного пути на боковой параллельный. Местный поезд стоял там, пропуская бостонский экспресс, а потом возвращался на главный.

Стрелочник, пошатываясь, шел в сторону Нью-Хейвена. Будь он человеком надежным и трезвым, он бы встревожился, заметив, что рычаг перевода стоит в неправильном положении. А значит, любой поезд, шедший из Нью-Йорка быстрее чем пять миль в час, неминуемо повернет на очень короткий боковой путь и врежется в стоящее в конце ограждение, за которым лежал глубокий овраг.

Констанция скользнула в объятия мужа. Конечно, для двоих здесь было тесновато, но свое спальное место ей ужасно не нравилось, к тому же там стало слишком одиноко, и она решила ненадолго перебраться вниз.

– Прежде чем я соглашусь на частые поездки в ночных поездах, – пробормотала она, уткнувшись в шею Джорджа, – пусть какой-нибудь гений изобретет спальные купе поудобнее.

– Но все равно здесь ведь уютно, да?

В то самое мгновение, когда он это произнес, поезд резко дернулся.