Стэнли знал, что́ босс подразумевает под последним упомянутым качеством. Его беспрекословное подчинение приказам от госаппарата, находящегося под абсолютным контролем его гостя.

Они сидели в «Конкорсе», любимом клубе Стэнли, рядом с бюстом Сократа. Стэнли в эти дни выглядел бледным и вялым. Газеты, и главным образом «Стар», ежедневно печатали новые разоблачения, но он держался стойко. Хотя Стэнли было сорок семь, а его гостю Саймону Кэмерону семьдесят, Стэнли чувствовал, что босс намного более энергичен и полон жизни, чем он сам. Кэмерон по-прежнему был строен и подтянут, его волосы даже еще не начали седеть, а в серых глазах не появилось даже намека на неизбежное старческое скудоумие, которое Стэнли замечал в некоторых его ровесниках. Босс вернулся в сенат в шестьдесят седьмом году и никогда еще не был столь влиятелен. Политические интриги были его стихией.

Кэмерон задумчиво отпил глоток кентуккийского виски. Теплые весенние сумерки золотили окна рядом с ним.

– Однако с учетом нынешних обстоятельств, – продолжил Кэмерон, – я должен быть с вами откровенен. В ростовщичестве, возможно, и нет ничего незаконного, но оно, без сомнения, непопулярно. Северяне уже порядком устали от вечного бичевания Юга, и теперь эта история с «Магазинами Дикси» породила огромную волну симпатии к жертвам барыг-саквояжников. – Он вскинул руку, как бы успокаивая собеседника. – Это термин газетчиков, мой мальчик, не я его придумал. Но мистеру Диллсу не повезло, что именно в этот момент тому куклуксклановцу вздумалось исповедоваться.

Стэнли щелкнул пальцами, подзывая одного из услужливых официантов, и заказал новые порции выпивки с таким беспечным видом, что Кэмерон поразился. Все это время Стэнли находился под огромным давлением прессы, связывающей его имя с компанией «Меркантайл энтерпрайзес», которой принадлежали сорок три «Магазина Дикси» по всей Южной Каролине. Почти ежедневно Стэнли публично отрицал свою вину, ничего не объяснял – просто твердил о своей невиновности с упрямством Джексона Каменная Стена, который сдерживал врагов в первом Булл-Ране, где и получил свое знаменитое прозвище. Помня, каким Стэнли был раньше, Кэмерон ожидал, что все эти неприятности должны не только вымотать его, как и случилось, но и полностью деморализовать, чего совсем не следовало из его поведения. Интересно…

– Полагаю, – сказал Стэнли, – Диллс стал этим заниматься в надежде сохранить то, что осталось от его практики. В прошлом году или около того его материальное положение значительно ухудшилось. Причин никто не знает. Например, ему пришлось выйти из этого клуба. Он больше не мог себе позволить такой роскоши.

– А вы, смею предположить, как и наш друг Диллс, тоже решили кое-что сохранить? Может, свое доброе имя? – На худощавом лице старого шотландца появилось знакомое суровое выражение. – Без него у вас нет политического будущего.

– Саймон, я не имею никакого отношения к этим магазинам. – Это было еще одним признаком произошедших в Стэнли перемен – до недавних пор он почти не позволял себе называть босса просто по имени. – Я уже не раз и не два говорил это газетчикам и буду повторять снова и снова, потому что это правда.

Кэмерон выпятил губы и стал двигать за ними языком, как будто хотел вытащить застрявшее в зубах семечко.

– Так-то оно так, мой мальчик, но, по правде говоря, никто из республиканцев вам не верит.

Стэнли вздохнул. Пожилой негр в старомодной ливрее клуба принес им виски на серебряном подносе. Стэнли взял свой бокал, в котором было налито вдвое больше, чем в бокале Кэмерона.

– Что ж, возможно, мне стоит высказаться более откровенно. Я действительно всерьез претендую на то место в палате представителей. Разумеется, полностью оправдаться будет нелегко. Эмоционально нелегко.

Кэмерон, который, как правило, хорошо разбирался в людях, был совершенно ошарашен:

– О чем вы говорите?

Стэнли быстро огляделся вокруг и убедился, что другие члены клуба сидят достаточно далеко, чтобы услышать их разговор. Роскошные напольные часы пробили шесть раз низким мелодичным звоном.

– Я говорю о «Магазинах Дикси». Да, я признаю, что в их создание были вложены семейные деньги. Однако я в то время ничего об этом не знал. Я был слишком занят работой в бюро, следил за выполнением программы генерала Ховарда. – Его глаза, похожие на глаза печальной собаки, теперь оживились. – Мистер Диллс устроил так, что все магазины «Меркантайл Энтерпрайзес» были зарегистрированы на имя моей жены Изабель.

Сенатор едва не подавился виски.

– Вы хотите сказать, это она управляла магазинами?

– Да, и открыла их по собственной инициативе, после поездки в Южную Каролину. Конечно, со временем я об этом узнал, но никогда не вдавался в подробности.

Кэмерон бесцеремонно захохотал. Стэнли как будто обиделся, но сдержал досаду. Сенатор покачал длинным пальцем:

– И вы утверждаете, что никак не связаны с этим скандалом?

– Именно так.

– По-вашему, партия и общество в это поверят?

– Думаю, поверят, – Стэнли уже успокоился, – если я буду стоять на своем. Я ничего не знал. Изабель умная и предприимчивая женщина. Все акции принадлежат ей. Я действительно ничего не знал.

Саймон Кэмерон попытался увидеть в этом вежливом, невозмутимом человеке того робкого наивного парня, которому он посоветовал в начале войны приглядеться к одному выгодному военному контракту. Стэнли сказочно разбогател, продавая дрянную обувь. И еще он очень изменился за то время, пока Кэмерон занимался другими делами. Этот новый, незнакомый ему Стэнли ничем не напоминал себя прежнего.

Кэмерон откинулся на спинку кожаного кресла и скупо усмехнулся:

– Что ж, мой мальчик, возможно, это место в конгрессе не так уж недостижимо. Вы весьма убедительны.

– Спасибо, Саймон. У меня был отличный учитель.

Сенатор предположил, что Стэнли говорил о нем. Он взглянул на часы:

– Поужинаете со мной?

Но Стэнли в очередной раз изумил Кэмерона, ответив:

– Спасибо, но не могу. Я пригласил сюда на ужин своего сына.

Двадцатитрехлетний Лейбан Хазард, эсквайр, только два года назад окончил Йель и уже имел практику в Вашингтоне. Она была не престижной, зато прибыльной. Основную клиентуру Лейбана составляли убийцы, биржевые мошенники или неверные мужья, уличенные в измене. Лейбан был худощавым нервным молодым человеком, чья былая привлекательность быстро таяла из-за недостатка солнечного света и большого количества испанского шерри.

Когда они сидели в клубном ресторане за отменно приготовленными бараньими отбивными, Стэнли рассказал сыну о своем затруднительном положении и о том, что он решил открыть больше подробностей в доказательство своей невиновности. Лейбан слушал отца с непроницаемым лицом. В свете газовых ламп его тщательно причесанные волосы напоминали шкуру выдры, только что вынырнувшей из ручья.

В конце длинного монолога Стэнли он улыбнулся:

– Ты хорошо подготовился, отец. Я даже не думаю, что тебе нужен советник, если доли на владение зарегистрированы именно так, как ты говоришь. Но я буду рад представлять тебя при любых непредвиденных обстоятельствах.

– Спасибо, Лейбан, – с приторной сентиментальностью сказал Стэнли. – Твой непутевый братец совершенно неисправим, а вот ты согреваешь мое сердце. Я очень рад, что попросил об этой встрече.

– Я тоже, – кивнул Лейбан и рыгнул. – Виноват… – После нескольких порций шерри голос его звучал уже не слишком твердо.

– Можешь связаться со «Стар»? Я бы хотел, чтобы ты организовал мне частную встречу с их лучшим репортером, и как можно скорее. – Стэнли нарочно понизил голос, хотя и так было понятно, чего он хочет от сына.

– Завтра займусь этим с самого утра. – Лейбан повертел в пальцах бокал с вином, а потом, избегая взгляда отца, добавил: – Ты ведь знаешь, мне всегда было трудно испытывать чувство привязанности к матери.

Он произнес это без всякого выражения, как настоящий юрист. И в его устах личное признание прозвучало как нечто совершенно обыденное.