– Мы еще погуляем, тетя Уилла? – снова потянул он Уиллу за руку.
Девушка заметила пристальный взгляд Дункана и порозовела:
– После того, как ты немного поспишь, не раньше.
Морин подхватила мальчика на руки и унесла в комнату, чтобы уложить. По пути он брыкался и размахивал руками.
– Руки-крюки!
Дверь закрылась, но его звонкий смех еще был слышен.
– Тетя Уилла… – пробормотал Дункан и, наклонив голову набок, одобрительно улыбнулся.
– Я не поощряла его, – сказала Уилла. – Он сам придумал.
Снаружи донесся шум – мимо дома ехали кавалеристы, направлявшиеся на строевой плац.
– Хорошо бы вам стать для него больше чем тетей, – чуть повысив голос, сказал генерал. – Ему бы это пошло на пользу. И его отцу тоже.
– Ну… – Немного нервничая, Уилла пожала плечами. – Наверное. Но я не знаю, как бы к этому отнесся Чарльз. Он прекрасный человек, но что-то в его характере пугает меня…
– Это все война.
Уилла внимательно посмотрела на генерала, и в ее светлых глазах вдруг появилась ирония, как только что у него.
– Война покалечила души многих солдат, – продолжал Дункан, – а Чарльзу к тому же пришлось пережить жестокое убийство человека, ставшего ему другом.
– Я понимаю. Просто не знаю, как долго можно использовать прошлое для оправдания своего поведения в настоящем.
Дункан нахмурился:
– Полагаю, до тех пор, пока не иссякнет терпение других. Терпение и любовь.
Уилла сосредоточенно складывала свою салфетку:
– Второе никогда не иссякнет, а вот насчет первого… Иногда моего терпения просто не хватает. И я не хочу отказываться от своих убеждений только для того, чтобы угодить Чарльзу.
– Чарльз – сильный человек, как и вы. Прав он или нет, но он не откажется от мести индейцам.
– Это-то меня и бесит! Желание мстить любой ценой само по себе отвратительно, а то, что оно делает с ним, просто чудовищно. – Она немного помолчала. – Я почти боюсь встречи с ним в Эллсуорте.
Старый генерал потянулся к ней и накрыл ее ладони грубой рукой с узловатыми пальцами. Девушка отвернулась, сдерживая слезы. Пожатие этих крепких пальцев сказало ей, что генерал понимает ее страхи. А его глаза – что у нее есть для них причина.
Отряд Чарльза вернулся в гарнизон вечером накануне дня представления. Барнса он застал вместе с Флойдом Хуком: офицеры обсуждали детали создания в роте «C» некоего сообщества по примеру Международного ордена тамплиеров, ратующего за трезвость. Подобные сообщества появились уже во многих западных гарнизонах. Как объяснял старик Айк, эпидемия армейского пьянства пока не добралась до них и такая мера могла бы остановить ее распространение. Ответственным за первое собрание был назначен сержант Уильямс Стеклянный Глаз.
Сильно нервничая перед новой встречей с Уиллой, но и с нетерпением ожидая ее, Чарльз тщательно выбрил щеки и облачился в чистый мундир, повязав на шею желтый шарф и надев форменную шляпу. Уставшего после похода Дьявола он оставил отдыхать в конюшне, а сам взял другую лошадь, чтобы проехать пять миль вдоль северного берега Смоки-Хилл до места, которое уже официально называли Новым Эллсуортом. Всю дорогу он насвистывал мелодию, записанную для него Уиллой. Он называл ее музыкой своей Каролины.
Новый Эллсуорт появился после того, как обычно безмятежная Смоки-Хилл, на которой стоял первоначальный Эллсуорт, в июне неожиданно вышла из берегов и затопила город на четыре фута. Сразу после того, как вода разрушила хлипкие дома и лавчонки, главные люди города купили новые земли на небольшой возвышенности в паре миль к северо-западу. Они отправили план застройки в Салину и начали возводить Новый Эллсуорт, который уже имел все признаки настоящего города. У него была собственная железнодорожная станция в дополнение к той, что уже существовала в форте Харкер; первый пассажирский поезд прибыл сюда с востока первого июля.
Также в городе имелись загоны для скота, указывающие на то, что застройщики всерьез намерены сделать из Эллсуорта перевалочный пункт для животных, перегоняемых по Чизхолмской тропе из Техаса. Абилин, специально созданный недавно для этих целей на западе штата Джозефом Маккоем, патриоты Эллсуорта все время высмеивали, хотя Маккой в сентябре заполучил свое первое большое стадо.
Ноябрьский вечер был ясным и холодным. Чарльз плотнее закутался в двубортную куртку из бизоньей кожи, доходящую ему до бедер. Лавируя между лошадьми и повозками по главной улице города, он увидел с полдюжины фургонов, которые двигались в ряд. Их брезентовый верх был покрыт красными пятнами. На самих фургонах виднелись широкие полосы засохшей крови. Впереди ехали двое всадников. Одного из них, молодого человека, Чарльз узнал. Второй узнал Чарльза.
– Вот это да! Мистер Мэйн! Мы с вами встречались в «Голден-Рул-Хаусе».
Откликаться на свое настоящее имя было опасно, но Чарльз решил рискнуть.
– Да, помню. Ваша фамилия Гриффенштайн. – Он снял перчатку, чтобы подать немцу руку.
– А это мой босс, мистер Коди.
Чарльз обменялся рукопожатием и с молодым человеком тоже.
– Гриффенштайн предсказывал, что гостиница вам скоро наскучит, – сказал он. – Значит, вы оба теперь занимаетесь охотой? – Чарльз сразу узнал запах крови, наполнивший воздух.
– Да, – ответил Коди, – для «Годдард бразерс»: они поставляют мясо для железной дороги. Платят хорошо – пять сотен в месяц, а мы с моими парнями гарантируем им столько бизоньего мяса, сколько им надо, чтобы кормить всех рабочих. Стреляем мы быстро, так что торговля выгодная.
Чарльз всмотрелся в фургоны, чей дурнопахнущий груз вырисовывался на фоне сумеречных звезд, которые уже зажглись на быстро темнеющем розоватом небе. Генри-немец Гриффенштайн чему-то ужасно развеселился.
– Вам не понять, что такое «быстро», пока вы не увидите, как работает Буффало Билл, – сказал он, смеясь. – Пока большинство из нас только винчестер заряжает, он уже уложит штук одиннадцать или двенадцать.
– Хотя все это ужасно скучно, – заметил Коди. – Подумываю, не пойти ли снова в разведчики. Ладно, ребята, нам пора. Темнеет уже. – Он махнул рукой, давая знак двигаться дальше.
Генри-немец усмехнулся в свою огромную бороду, которая доходила ему до груди.
– Если вам когда-нибудь надоест служить, Мэйн, найдите нас. Нам всегда пригодится еще один хороший стрелок.
Когда Гриффенштайн отъехал, Чарльз огляделся по сторонам, проверяя, не услышал ли кто-нибудь его имя.
– «Спектакль окончился, актеры наши, как я уже сказал вам, были духи, и в воздух, в воздух испарились все…»[127] – Патетично размахивая руками, Сэм Трамп выкрикнул в зал прощальные слова Просперо; кусок был украден из конца четвертого акта, но Трамп был уверен, что никто этого и не заметит.
Полукруг дымящих ламп освещал импровизированную сцену. Подвешенные на веревках одеяла служили кулисами. Сам театр был всего лишь столовой недостроенного отеля «Дровертаун», в котором стоял сильный запах свежеспиленной сосны.
Чарльз приехал слишком поздно, свободных мест на скамейках уже не осталось, и он стоял сзади, рядом еще с несколькими холостыми офицерами гарнизона. Перед ними сидели другие офицеры с женами и горожане в простой одежде. Ни одного чернокожего солдата в зале не было.
Уилла заметила Чарльза через головы зрителей сразу, как он вошел. Она тут же перепутала одну из строчек Джульетты в сцене на балконе. Ей и так приходилось постоянно сдерживать смех рядом с Трампом-Ромео. Не только потому, что Сэм был толстым и старым, но и потому, что он каждый раз комично хватался двумя руками за сердце, изображая пылкого влюбленного.
Однако зрители, истосковавшись по развлечениям, с явным удовольствием слушали отрывки из шекспировских пьес два часа подряд. За все это время пришлось лишь вывести из зала одного подвыпившего возницу.
– «Мы – лишь канва, чтоб вышить сны… и наш короткий век дремотой завершен». – Без всякой паузы Трамп перепрыгнул к эпилогу «Бури», выжимая из каждого слога все соки. – «И я взываю к вам в надежде, что вы услышите мольбу, решая здесь мою судьбу». – (Чарльз переминался с ноги на ногу, пока актер явно выпрашивал аплодисменты.) – «Все грешны, все прощенья ждут, да будет милостив ваш суд»[128].
