– Бог мой… ты ведь не хочешь сказать, что это Билли Шерман?
– Хочу. Это он. Интересно, что ему здесь нужно?
В Райли он узнал ответ. Вскоре после того, как Чарльз проезжал через Чикаго, Шерман принял командование Миссисипским военным округом. Свою штаб-квартиру он перевел в Сент-Луис, а после, в марте, убедил Гранта создать отдельный гарнизон долины реки Платт, чтобы сократить слишком громоздкий гарнизон Миссури и получить возможность лучше управлять ими обоими в рамках одного округа. Это не понравилось Джону Поупу, командующему гарнизоном Миссури.
После этого по армии неизбежно поползли слухи. Более крупная административная единица скоро наверняка переименует гарнизон Миссури. Шерман считает командующего гарнизоном реки Платт Сент-Джорджа Кука слишком старым, хотя тому всего пятьдесят шесть. Он хочет поставить на место Поупа Уинфилда Хэнкока – Хэнкока Великолепного из Геттисберга. Он хочет, чтобы конгресс санкционировал создание новых пехотных и кавалерийских полков и направил часть из них на патрулирование Равнин, хотя до начала сезона передвижений сделать это уже невозможно.
У Чарльза сложилось впечатление, что Шерман очень плохо относится к индейцам, хотя и не хочет участвовать в расправах над ними. «Шерифы нации» – так Шерман называл роль армии. Поуп занимал более активную позицию. Он настаивал, чтобы обозы переселенцев организованно покидали сборные пункты, такие как Ливенворт, иначе, говорил он, его солдаты не отвечают за их безопасность.
У маркитанта Чарльза ждало письмо от Дункана.
– Надо же, оказывается, он теперь гораздо ближе, чем когда я уезжал. Его еще в январе перевели в форт Ливенворт. Давайте-ка поскорее продадим всех этих лошадей!
К первому июня все животные были проданы, и казна партнеров пополнилась на две с лишним тысячи долларов. Торговцы поехали на восток и в Топике положили деньги в банк, оставив себе по пятьдесят долларов на личные расходы. В счете зим Джексон нарисовал три мешка со значком доллара на каждом. Они с Чарльзом пожали друг другу руки, Чарльз обнял Малыша, и партнеры договорились о встрече первого сентября.
Хитро глянув на Чарльза, Деревянная Нога спросил:
– Собираешься куда-нибудь, кроме Ливенворта? Ну, это я на случай, если ты вдруг мне понадобишься.
– О… – Чарльз уже вскочил в седло. – Ну разве что в Сент-Луис. Навещу парикмахера. – (Борода у него отросла длинная и густая.) – Схожу на какой-нибудь спектакль. Я ведь познакомился с актрисой, помните?
– Ммм… точно. А я почти забыл. – (Чарльз усмехнулся.) – Та дерзкая вольнодумка, которая может сама пригласить джентльмена на ужин, ничуть не беспокоясь, что ее за это начнут презирать.
– Именно она.
– Ты раньше был такой раздражительный, я так и подумал: этого парня что-то гложет. Оказалось – все дело в Августе твоей.
– Августа была матерью моего сына, – внезапно побледнев, резко произнес Чарльз. – Она умерла. И я никогда не упоминал ее имя.
– Наяву не упоминал. Ты называл его во сне, Чарли. Думаю, это был приятный сон. Прости.
– Ладно, все в порядке.
– Желаю тебе всего хорошего. Ты мой друг. Мне чертовски повезло, что я встретил тебя тогда в казармах Джефферсона!
– И мне.
– Передавай привет своему пацану и не ввязывайся в драки в тавернах.
– Только не я, – сказал Чарльз и ускакал.
От городка Ливенворт дорога шла строго на север к гарнизону. Чарльз легким галопом проехал эти две мили мимо аккуратных фермерских наделов и административных зданий и складов «Рассел, Мэйджорс и Уодделл»[116], гигантского скопления фургонов, нагромождения разных грузов, составленных штабелями, волов в загонах, шумных возничих. Справа, под высоким обрывом, текла река, не видная ему с дороги.
Сам гарнизон занимал площадь в десять квадратных миль и состоял из штаба, казарм и подсобных помещений для шести рот, а также большой интендантской базы, которая обслуживала форты на западе. Первый военный городок основал полковник Генри Ливенворт в 1827 году на правом берегу Миссури, недалеко от того места, где она сливается с рекой Кау.
Квартира Джека Дункана была типичной для всех гарнизонов Запада. В спартанских комнатах обычно стояла железная печь и мебель, которую привозили с собой, покупали на месте или просто сколачивали из ящиков и досок. При других обстоятельствах бригадный генерал поселился бы в «Старом бедламе» – так прозвали казармы офицеров-холостяков, где квартиры были поменьше, – но так как чином он превышал одного женатого капитана, который занимал квартиру для семейных, капитан с женой и ребенком выехали, а Дункан с Морин и Гусом въехали туда. Такое нередко происходило с младшими офицерами, и тогда говорили: «Ну вот, опять кирпичи посыпались».
Чарльз просто поверить не мог в то, как вырос его сын с прошлой осени. Маленький Гус так проворно бегал по скромной гостиной Дункана, качаясь из стороны в сторону, что Чарльз постоянно бросался к мальчику из страха, что тот упадет. Дункана это ужасно забавляло.
– Не надо его ловить, он прекрасно держится на ногах!
Чарльз быстро понял, что это действительно так.
– Он меня не знает, Джек…
– Конечно не знает. – Дункан протянул руки. – Гус, иди к дяде! – Малыш без колебаний вскарабкался к нему на колени; Дункан показал на гостя. – Это твой папа. Хочешь пойти к папе?
Чарльз потянулся к мальчику. Гус завизжал.
– Думаю, дело в твоей бороде, – сказал Дункан.
Чарльз не нашел в этом ничего смешного. Больше часа он пытался заманить сына к себе на колени. Но после того как это ему наконец удалось, малыш сразу вцепился в его большие пальцы и принялся громко хохотать, когда Чарльз начал подбрасывать его на одном колене вверх-вниз. Из кухни пришла Морин и выразила неодобрение, но Чарльз не остановился.
Дункан откинулся на спинку кресла и закурил трубку:
– Отлично выглядишь, Чарльз. Похоже, такая жизнь тебе на пользу.
– Я скучаю по Августе, мне всегда будет ее не хватать. А в остальном я никогда не чувствовал себя счастливее.
– Наверное, этот Адольф Джексон славный парень.
– Самый лучший. – Чарльз слегка откашлялся. – Джек, я должен еще кое-что сказать насчет Августы. Вернее… об одной женщине, с которой я познакомился в Сент-Луисе. Она актриса в одном из местных театров. Мне бы хотелось ее повидать. Но я не хочу оскорбить память Гус.
– Ты порядочный и деликатный человек, – немного помолчав, очень серьезно произнес Дункан. – Многие на твоем месте даже не подумали бы об этом. Я вовсе не жду, что ты до конца жизни останешься затворником. Августа бы этого тоже не хотела. Мужчине нужна женщина, такова жизнь. Так что отправляйся в Сент-Луис тогда, когда захочешь.
– Спасибо, Джек.
Чарльз широко улыбнулся стоящей рядом Морин, которая все еще хмуро поглядывала на его поношенную одежду, спутанную бороду и опасные игры с сыном. Но он был так счастлив, что просто не обратил внимания на ее недовольство.
– Даже не верится, что жизнь может быть так прекрасна, – сказал он, глядя на сына, который уже становился похожим на мать.
– Я рад, – улыбнулся Дункан. – Мы все слишком много страдали в прошлом.
Поднялся занавес, и актеры, взявшись за руки, сделали шаг к авансцене. Трамп потянул их дальше, сорвал с головы шапку дровосека и взмахнул ею, отвечая на аплодисменты. Потом отцепил с грубой хламиды свою приносящую удачу хризантему и бросил увядший цветок, уже скорее коричневый, чем белый, в зал. Какой-то толстяк поймал его, рассмотрел и отбросил в сторону.
Актеры снова поклонились. Потом Трамп поклонился в третий раз, уже один. Уилла и женщина, игравшая его жену, обменялись страдальческими взглядами. Уилла была в нарядном платье с высокой талией, в соответствии с ролью молодой возлюбленной. Сегодня они играли пьесу Мольера «Лекарь поневоле». Как гласила афиша, пьесу дополнил и улучшил мистер Трамп. Чарльзу, который, стоя, аплодировал в передней ложе слева от сцены, показалось, что распутывание шуточного заговора против дровосека, притворявшегося известным лекарем, замирало по меньшей мере четырежды, когда Сэм Трамп произносил комические монологи, выбивавшиеся из пьесы; в одном говорилось о неких отелях со специфическими французскими названиями. Зрители, состоявшие в основном из мужчин, одобрительно ревели, замечая некоторые намеки на местные реалии.
