Едва он вошел, то сразу понял, что этот коренастый человек с надушенными усами по-прежнему одержим своими страхами заговора.

– Хотя бы Гранты не поедут к Форду, – сказал министр. – Уже половина дела.

– К Форду? – не понял Стэнли от усталости.

– Да что такое с вашей памятью? – раздраженно воскликнул Стэнтон. – Театр Форда на Десятой улице!

– О… Президент хочет посмотреть на мисс Кин?..

– Да, сегодня вечером. Он, по-видимому, считает, что появиться на публике – его патриотический долг. Не обратил никакого внимания на мои предупреждения. Вот Грант прислушался. Он был только рад поводу выпроводить жену из города и сразу же посадил ее на поезд до Нью-Джерси. – Тяжело ступая, он подошел к окну и сложил руки за спиной. – Какой-то подозрительный день. На этом длинном совещании мы потратили почти столько же времени на обсуждение последнего сна президента, сколько и на разговоры о конкретных шагах по восстановлению Союза.

Странные сны Линкольна были частой темой для вашингтонских сплетен.

– И что на этот раз? – спросил Стэнли, потому что иногда сны повторялись.

– Лодка, – ответил Стэнтон, по-прежнему глядя в окно. – Он видел, как плывет в лодке. Говорит, этот сон всегда ему снится накануне каких-то важных событий. Перед Энтитемом ему снилась лодка. И перед Геттисбергом. Удивительно, что он может описать саму лодку, но не знает, куда плыл. Просто к какому-то неопределенному темному берегу. Это его слова, – пояснил Стэнтон, возвращаясь к столу.

– А по-моему, ничего неопределенного в будущем нет, – заметил Стэнли, когда министр сел. – Война закончилась… – (С этим были согласны все, хотя часть армии генерала Джонстона еще оставалась где-то в Каролинах.) – Впереди нас ждет большая работа по восстановлению, ну и конечно, я надеюсь, наказание бунтовщиков.

– Да, наказание безусловно, – кивнул Стэнтон.

Стэнли улыбнулся, он бы сам с удовольствием поучаствовал в том, чтобы отмерить заслуженной кары каждому бывшему рабовладельцу.

Они быстро просмотрели план действий, подготовленный Стэнли. Стэнтон сделал несколько замечаний – эти отчеты переправить туда, те обязанности поручить тому-то. К радости Стэнли, министр был сильно загружен, а потому нетерпелив. Это позволило Стэнли уйти с работы на два часа раньше, чем он ожидал. Он знал, что следует пойти сразу домой, и все же, даже несмотря на плотно забитые улицы, отправился к Джинни Кэнери.

Оказалось, что это было неудачное решение. Плотских утех в тот день Джинни ему подарить не могла, к тому же постоянно хныкала.

– Милый, ты не хочешь прогуляться со мной вечером? Разумеется, мы не стали бы бродить по улицам, когда вокруг так много пьяных. Я ужасно хочу посмотреть спектакль у Форда. – (Сама она больше не выступала в варьете – предпочитала бездельничать и тратить его деньги.) – Говорят, там будет сам президент с супругой. Ты же знаешь, я никогда не видела миссис Линкольн! Правду говорят, что у нее безобразная фигура и взгляд жуткий?

– Да, ужасный, – подтвердил Стэнли, злясь на то, что Джейн не может сегодня заняться с ним любовью.

– Ты мог бы достать билеты?

– Боюсь, уже поздно. Но даже если бы и смог, нам пришлось бы потратить уйму времени, пробиваясь сквозь толпу в жуткой духоте. К тому же эта пьеса Тома Тейлора старая и дурацкая. Так что вечер получился бы паршивым и очень скучным.

Казалось, будто извращенная природа решила преподнести в этом году черную весну. В конце Пасхальной недели ленты траурного крепа виднелись повсюду – на рукавах пальто и сюртуков, на президентской скамейке в пресвитерианской церкви на Йорк-авеню, на мраморных фасадах общественных зданий. Магазины работали лишние часы, продавая черный креп ярд за ярдом.

Бут[86] сбежал. Стэнтон заявил, что следует судить весь Юг. Даже Грант говорил о «крайне жестких» ответных мерах. Готовясь к государственным похоронам, назначенным на среду, галантерейщики выполняли срочные заказы на траурные пелерины и черные розетки. В окнах появились портреты убитого президента. Группы потрясенных, горюющих негров стояли на перекрестках. Выпущенные из тюрем пленные конфедераты выворачивали свои мундиры наизнанку или вовсе снимали их и прятали из страха перед линчеванием.

Ранним утром вторника Вирджилия, со специальным пропуском, добытым для нее Сэмом Стаутом, сумела прорваться сквозь двойные ряды охраны вместе с дипломатами и официальными лицами. Только так можно было попасть в восточное крыло Белого дома.

Медленно продвигавшаяся очередь из желающих проститься с президентом была чрезвычайно длинной. Один из охранников сказал Вирджилии, что снаружи ждет примерно пятнадцать тысяч человек, большинство из которых так и простоит там напрасно до самого вечера, потому что тело президента останется здесь только на один день.

Сколоченный плотниками помост был покрыт черным шелком. Такой же балдахин с белой каймой по краю покачивался над прямоугольным гробом с рельефными серебряными звездами и цветами клевера, украшенный серебряными шнурами с кистями. На серебряной табличке было выбито:

Черные драпировки, покровы и накидки скрывали почти все другие цвета, обычные для этого помещения. Все зеркала в обмотанных черным крепом рамах были завешены белыми полотнищами. Ожидая в очереди на выкрашенных черной краской ступенях, которые вели к правой стороне гроба, Вирджилия потуже натянула перчатки и разгладила траурное платье. Наконец подошла ее очередь. Она прошла мимо армейского офицера, напряженно застывшего у гроба, – второй страж стоял с другого конца – и посмотрела сверху вниз на Авраама Линкольна.

Никакие ухищрения владельцев похоронного бюро и никакая косметика не смогли улучшить его грубые, измученные черты. Вирджилия пришла сюда скорее из любопытства, чем по какой-то другой причине, и теперь, всматриваясь в его мертвое лицо, думала о том, что слишком мягкий и снисходительный президент всегда был настоящей угрозой для тех высоких целей, к которым стремились такие люди, как Сэм и Тад Стивенс.

Новый президент, Эндрю Джонсон, такой угрозы представлять явно не будет. Сэм считал его туповатым деревенщиной. Вместе с Беном Уэйдом и конгрессменом Доусом он уже нанес Джонсону визит вежливости, после чего рассказал Вирджилии, как Уэйд довольно прозрачными намеками дал понять новому хозяину Белого дома, чего от него ждет конгресс.

– Мистер Джонсон, я благодарю Бога, что вы здесь, – сказал ему Уэйд. – Линкольн слишком носился с этими проклятыми бунтовщиками, теперь же они получат то, чего заслужили.

Пока продолжались поиски Уилкса Бута, даже умеренные политики и газетчики по всему Северу проклинали за это убийство весь Юг. Намекали на какой-то заговор, поощряемый Дэвисом. Требовали мести, как весело говорил Сэм.

– Отдав свою жизнь, наш дражайший соперник оказал нам безмерную помощь, – сказал он ей.

Теория заговора заинтересовала Вирджилию, но у нее появилась своя, немного измененная версия. В день убийства Линкольна было совершено еще одно покушение. Какой-то громила – то ли Пейн, то ли Пенн – вломился в дом государственного секретаря Сьюарда, нанес ему несколько ножевых ранений и наверняка убил бы, если бы не сын Сьюарда и его помощник. Сразу поползли слухи о том, что были и другие участники заговора. Являлся ли Бут единственным вдохновителем группы? А если его направлял кто-то из радикальных республиканцев в надежде на тот результат, который они и получили теперь, – новые требования южной крови?

Такая вероятность вовсе не исключалась, хотя Вирджилия и полагала, что правды никто никогда не узнает. К тому же правда теперь не имела особого значения, после того, что начало происходить в последние несколько дней. Простые граждане требовали тех же суровых мер, за какие уже давно выступал Сэм.