Маленький столик, где раньше лежала сабля, раскололся пополам. Чарльз пытался вытянуть саблю из ножен, но она, как назло, застряла. Каффи рубанул ножом горизонтально, метя ему в шею. Чарльз ушел и от этого удара. Нож вонзился в зеркало в резной раме, оно разлетелось на мелкие осколки, и отразившийся в каждом из них свет вспыхнул сотнями маленьких искорок.

Когда Чарльз наконец выдернул саблю из ножен, раненую ногу вдруг свело судорогой. Каффи снова занес нож над головой; под мышками у него расплывались огромные пятна пота. Нож задел подвески люстры.

От этого Каффи почему-то совсем взбеленился и с яростью дважды ударил по люстре ножом. Подвески разбились, и осколки сверкающим дождем посыпались на пол. Думая только о том, почему он так беспечно пропускал в Академии уроки фехтования, Чарльз просто прыгнул вперед, держа саблю в вытянутой руке.

Поскользнувшись на осколках, он покачнулся, и Каффи тут же пнул его в пах. Чарльз вскрикнул, резко сложился от боли, его левая нога подвернулась, и он упал на одно колено. Огромное лезвие уже тянулось к его открытой шее.

Он все же сумел взмахнуть саблей и ударить по правому запястью Каффи с внутренней стороны. Хлынула кровь. Каффи выпустил нож, и тот пролетел мимо уха Чарльза так близко, что он ощутил холод металла на мочке уха.

Чарльз все еще стоял на одном колене. Каффи пнул его по левой руке. Чарльз качнулся в другую сторону и растянулся на полу. Тогда Каффи тяжелым ботинком топнул по его вытянутой правой руке. Пальцы Чарльза, сжимавшие эфес сабли, разжались.

Скривившись, что, видимо, должно было означать улыбку, Каффи с размаху встал коленями на грудь Чарльза. Они сцепились, катаясь по осколкам люстры, зеркала и щепкам стола. Каффи попытался выцарапать ему глаза, Чарльзу удалось оттолкнуть его, но для этого пришлось схватиться за кровоточащее черное запястье обеими руками. Он чувствовал, что быстро теряет силы.

– Все равно… убью тебя… белая мразь… – выговорил Каффи, пытаясь выдернуть руку.

Задыхаясь, он наконец вырвался, и не успел Чарльз схватить его снова, как он вцепился ему в горло.

– Вам… всем тут конец… – сказал он, сжимая пальцы. – И дому вашему тоже…

Похоже, все к тому и шло. Чарльз уже чувствовал, что сдается, не в силах больше выдерживать боль. Перед глазами все расплывалось. Безотчетно двигая правой рукой вокруг себя, он искал хоть что-нибудь – осколок зеркала или люстры, – чтобы вонзить в лицо Каффи.

Пальцы на его шее сжимались все сильнее. Вдруг его ладонь нащупала какую-то шершавую поверхность, и он даже не сразу понял, что это.

Витая бронзовая проволока!

Чарльз сжал рукоять сабли, и не успел Каффи краем глаза заметить ее приближение, как он воткнул клинок прямо ему в левый бок. Каффи сразу разжал пальцы и отшатнулся, но сабля уже взрезала желтый атлас и погрузилась в тело на два дюйма. Потом еще на два… И еще.

Чарльз почувствовал, как клинок задел кость и пошел дальше. Двенадцать дюймов… Пятнадцать.

Негр завизжал, дергаясь изо всех сил, а смертоносная сталь пронзала его все глубже и глубже. Чарльз крепко держал рукоять. Каффи продолжал извиваться. Когда от эфеса до платья оставалось три дюйма, клинок сломался.

Каффи схватился за обломанную саблю, яростно попытался ее вытащить, шатаясь и вертясь на месте, и не заметил, как ступил в охваченную пламенем столовую. Пышная желтая юбка тут же вспыхнула. Огонь охватил подол, побежал вверх по оборкам… Кружась и размахивая руками, Каффи завершил фигуры своего смертельного вальса и упал в огонь, который тут же поглотил его.

Больше Чарльз его не видел.

Дымящийся потолок затрещал и осел. Чарльз с трудом поднялся на ноги, сжимая в руке обломок сабли, напоминавший металлический крест. Бо́льшая часть гравировки исчезла. Осталось только: «…родных. 1861 год».

Кровь текла по его правой ноге; в ботинке уже хлюпало. Он нашел свой упавший кольт и поднял его. Оказалось, что в гостиную огонь пока не проник. Окна там были выбиты, – вероятно, через них Купер и остальные выбрались наружу. Нужно было их найти. Дом уже не спасти.

Он сорвал одну из оставшихся занавесок, разорвал с помощью обломка сабли на полоски достаточно длинные, чтобы несколько раз обмотать ногу. Потом отломил ножку табурета, расщепил и с ее помощью сделал что-то вроде кровоостанавливающего жгута, надеясь, что этого будет достаточно.

Каждый вдох отдавался острой болью; в грудь как будто насыпали песка. Дым с каждой секундой становился все гуще. Он вылез через окно на веранду, держа в левой руке кольт, а в правой – обломок сабли.

Приближался рассвет. Бандиты Каффи успели унести из дома все ценное, до того как огонь охватил его целиком. Свидетельства грабежа усыпали подъездную дорогу. Налетчики опустошили винный погреб, гардеробные, кухонные кладовые. Чарльз видел оборванных бородатых мужчин, черных и белых, бежавших в дыму между деревьями с охапками награбленного добра.

Не всем из них повезло. Тот самый белобрысый парень в сюртуке Купера и нижней юбке лежал ничком среди столового серебра и разбитых тарелок. На его спине между лопатками темнела дырка от пули.

Звуков выстрелов уже почти не доносилось. Однако достаточно было и одной пули, поэтому Чарльз предусмотрительно не выходил из-за белой колонны.

– Купер! Купер! – позвал он.

Никто не ответил.

– Купер!

– Чарльз?

Далекий голос подсказал ему ориентир. Они прятались в английском парке у реки. Чарльз прокрался вдоль раскаленной стены, стараясь не касаться ее, обогнул угол дома, осмотрел лужайку.

Никого. Он уже приготовился сделать стремительный рывок, как вспомнил, что должен сообщить важную новость.

– Купер, Каффи мертв! Каффи мертв! Я убил его!

Треск пожара заполнял тишину. Ему никто не ответил, но он знал, что его услышали. Набрав побольше воздуха в саднящие легкие, он отошел от дома и, припадая на раненую ногу, побежал вниз по травянистому склону в сторону Эшли.

Кто-то выстрелил в него. Он слышал, как пуля шлепнула по мокрой траве справа, но выстрел оказался единственным. Когда в саду его окружили знакомые лица, он, даже не успев сказать никому ни слова, упал лицом вниз и потерял сознание.

Весь день они просидели на одном из рисовых квадратов, прислонившись к земляным насыпям, которые удерживали реку, до тех пор пока не приходило время открывать деревянные воротца, чтобы впустить воду на поля. Вместе с семьей Купера, Клариссой и Чарльзом здесь были Джейн, Энди, молоденькая кухарка Сью с двумя ее малютками и Цицерон – страдающий артритом старый раб с седыми кудрявыми волосами. Цицерон каким-то чудом успел набить рисом два больших кармана куртки и ближе к полудню начал раздавать его всем. Это было их единственной пищей.

Все, включая Купера, то и дело начинали говорить, что им хочется вернуться к дому и посмотреть, насколько он пострадал. Самой настойчивой оказалась Кларисса. Но Чарльз твердо стоял на своем:

– Нет, не раньше сумерек. И я сначала пойду один. Нет смысла нам всем рисковать.

Жгут помог, кровь из раны больше не текла. Он все еще чувствовал слабость, но мог не спать. Только хотелось глотнуть немного бурбона, чтобы приглушить боль.

– Посмотри на небо, – добавил он, видя, что Купер собирается спорить. – Оно все скажет лучше всяких слов. – Над насыпью и ровными рядами дубов и пальм, окружавших рисовые поля, поднимался черный дым.

Цицерон, явно расстроенный, какое-то время смотрел на дым, потом поджал губы и сказал, сверкнув глазами:

– А что же случилось с теми парнями, которых мы в караул поставили?

– Ушли, – ответил Купер.

Это было не обвинение, но старый негр разозлился:

– Трусы! Не захотели драться за свой дом…

– Не забывай, они этот дом не выбирали, – проговорил Энди, сидя на корточках и задумчиво рисуя прутиком узоры на земле.

– Презренные слабаки, вот кто они такие. Заячьи душонки. Черные отбросы!