Стэнли не возражал против отъезда жены. Это давало ему возможность более свободно посещать одну молодую особу, с которой он познакомился как-то апрельским вечером, когда вместе с несколькими приятелями-республиканцами, уже в сильном подпитии, заглянул в «Варьете» – довольно крупный театр на Девятой улице, чей фасад украшали флаги, а над ярко-белым фонарем вращалось большое прозрачное колесо, сверкая всеми цветами радуги.

В зале сидели почти одни мужчины. Прежде чем на сцене появились слезливые солистки, китайские акробаты и комики с выкрашенными черной краской лицами, к удовольствию зрителей, выступила группа скудно одетых танцовщиц, настраивая публику на патриотический лад. Самая хорошенькая из танцовщиц, полногрудая девушка лет двадцати, неожиданно заставила Стэнли вскочить со своего места и заорать вместе с десятками потных, жующих табак солдат вокруг него.

Держа в каждой руке по десятицентовой порции виски, Стэнли смотрел только на нее, а потом встретился с красоткой за кулисами, что оказалось совсем не трудно. Юную леди сразу привлекла его дорогая одежда, солидный возраст, а также его заявление о том, что он является доверенным лицом министра Стэнтона, сенатора Уэйда и конгрессмена Дэвиса заодно.

Имена двух последних сенаторов в эти дни не сходили с газетных страниц. Своим Планом реконструкции Юга, билль о котором недавно прошел в конгрессе, они открыто объявили войну скромной президентской программе послевоенной реорганизации. Согласно этому плану, статус каждого южного штата мог быть восстановлен только после того, как половина проживающих в нем мужчин принесет присягу на верность США, в то время как Линкольн говорил только о десяти процентах. Другие условия билля Уэйда – Дэвиса были столь же жесткими, и президент ясно дал понять, что наложит на него вето.

В отместку разъяренный Уэйд выступил с публичным заявлением:

– Власть конгресса первостепенна, и ее должны уважать все, в том числе то мрачное существо, которое обитает в Белом доме и каждый день покрывает и свой кабинет, и всю нацию все бо́льшим позором.

На приеме, где Уэйд впервые высказался в подобном духе, Стэнли бурно аплодировал и бестолково кричал:

– Точно, слушайте!

Он не стал заходить так далеко, чтобы присутствовать на съезде в Кливленде, где республиканская фракция выдвинула своим кандидатом генерала Фремонта. Но он ратовал за свержение Линкольна, о чем, как и о многом другом, поведал своей новой возлюбленной.

Мисс Джинни Кэнери – так она назвала себя, заменив непроизносимое имя, данное ей ее отцом-арабом, – была впечатлена его друзьями почти так же сильно, как и его неистощимым кошельком. В тот день, когда уехала Изабель, они лежали нагишом в дешевой квартирке мисс Кэнери на острове, откуда Стэнли обещал ее вскоре переселить.

Захмелевший после бурбона, Стэнли перевалился на свой пухлый живот и начал ласкать темные соски мисс Кэнери кончиками пальцев. Обычно в такие моменты она не переставая улыбалась. Но не в этот вечер.

– Милый, – проворковала она, – я хочу посмотреть на фейерверк. Хочу услышать духовой оркестр!

– Джинни… – сказал Стэнли так, словно объяснял что-то бестолковому ребенку, – этот праздник – пощечина моим лучшим друзьям. Разве я могу туда пойти?

– О, ты не поэтому отказываешься! – захныкала Джинни, переворачиваясь и показывая Стэнли свой пухленький зад.

За грязными занавесками в небо взлетали огни, взрываясь дождем серебряных звездочек. Следом взмывали другие петарды – зеленые, желтые, голубые. Над Джорджтауном парили воздушные шары с опасно зажженными в корзинах фонарями.

Девушка прижала к щеке указательный палец, как изобразила бы грусть плохая актриса.

– Ты просто не хочешь, чтобы нас видели вместе.

– Но ты не должна на это обижаться. Меня многие знают. К тому же я женатый человек.

– Ну и уходи тогда отсюда! И квартиры мне твоей новой не надо. И за кулисы ко мне не приходи. Никогда больше, слышишь?

Ее милые темные глаза и надутые губки убедили Стэнли. Он с трудом поднял свое бледное грузное тело с кровати, нашарил бутылку виски, допил ее.

– Ладно. Думаю, часок мы можем и погулять. Хотя ты все-таки должна оценить, как я рискую. – Он потянулся за своими огромными кальсонами.

– О милый, я все понимаю! Я ценю! – заверещала девица, обхватив его шею надушенными руками и прижав грудь к его толстому животу; такие моменты заставляли Стэнли забыть о его возрасте и изгоняли все мысли о жене.

Праздник по случаю выдвижения кандидатов, который так хотела увидеть мисс Кэнери, проходил у здания патентного ведомства на F-стрит. Они поймали экипаж – Стэнли никогда не приезжал на остров в собственном, – и пока ехали, Стэнли попытался объяснить своей юной спутнице, почему он и его друзья так презирают Линкольна. Начал он с разных планов реконструкции Юга, после чего улыбка девушки стала натянутой, что было верным признаком того, что она скоро рассердится. Стэнли тут же решил сменить слишком заумную тему и заговорил о войне:

– Президент выбрал Гранта, но его наступление фактически провалилось. Сражение при Колд-Харборе стало трагедией, масштабы которой мы еще только начинаем осознавать. Генерал потерял около пятидесяти тысяч человек – почти половину тех, с кем он перешел Рапидан, и почти столько же, сколько есть во всей армии Ли. Страна больше не может терпеть такие чудовищные потери, тем более что Ричмонд до сих пор не взят.

– Милый, я не очень хорошо представляю, где находится Ричмонд. Это где-то рядом с Северной Каролиной?

Стэнли со вздохом погладил ее по руке и сдался. Джинни Кэнери была прелестной и забавной, но ее таланты, пусть и восхитительные, оказались довольно ограниченными. Впрочем, чего еще было ждать от актрисы, подумал он.

– Я хочу выйти, – потребовала она, когда карета застряла в толпе на углу Седьмой и F-стрит.

Стэнли попытался убедить ее, что не нужно этого делать, но Джинни уже распахнула дверцу. Дрожа от страха, он последовал за ней.

В вышине с грохотом взорвался очередной залп фейерверка. Толпа свистела и кричала, радостно приветствуя белые, красные и голубые огни. Напротив здания патентного ведомства, сверкая в темноте, высились огромные светящиеся портреты Линкольна, никому не известного Джонсона и генерала Гранта. Мисс Кэнери пронзительно завизжала и повисла у Стэнли на руке, и он заметил, что на них обращают внимание. По его спине пробежал холодок. Опасность придавала всей ситуации особую пикантность, и он даже чувствовал себя кем-то вроде солдата, идущего в бой.

– Добрый вечер, Стэнли.

Побледнев, Стэнли резко повернулся и увидел конгрессмена от Мэриленда Генри Дэвиса. Сенатор приветственно коснулся своей шляпы, окинул мисс Кэнери насмешливым взглядом, которого та даже не заметила, и прошел мимо.

«О Боже», – только и пронеслось в голове Стэнли. Каким же остолопом он был, когда соглашался на эту прогулку! Осел, настоящий осел! Опасность была вовсе не пикантной – она была смертельной. И тот солдат, которым он себя вообразил, мог пасть жертвой в этом бою.

Чарльз и хотел бы оплакать Красавчика Стюарта, но не было слез.

Вместо этого он стал перебирать в памяти свои воспоминания, эти блестящие кусочки стекла в огромной и яркой витрине легенды Стюарта, созданной отчасти его обожателями, отчасти его недругами, отчасти им самим. В конце концов Чарльз все-таки смог простить Стюарту его презрительное отношение к Хэмптону в начале войны, зато вспомнил, как он прекрасно пел. Говорили, что перед смертью он просил друзей спеть у его кровати «Вековую скалу».

Как бригадный генерал, Хэмптон был первым в очереди на пост командующего кавалерийским корпусом. И он немедленно получил львиную долю ответственности, но не повышение в чине. Чарльз и Джим Пиклз, да и все другие ветераны, знали почему. Ли смущал возраст Хэмптона, достаточно ли он крепок, чтобы выдержать все тяготы командования?

Чарльз считал это лишь глупой отговоркой. Хэмптон давно доказал, что способен вынести любые лишения, дурную погоду, долгие походы и тяжелые сражения лучше многих молодых. Однако верховное командование, похоже, и дальше собиралось его испытывать. Все это ужасно бесило Чарльза, тем более что он сильно подозревал, что эта отсрочка напрямую связана с желанием Фица Ли занять это место.