– Нечем заняться, вот как? Ну так я поставлю его на место.

– Не нужно. Этим займется Энди, я его попросила.

– Гнилой человек этот Каффи, – нахмурился Мик.

– Орри говорит, он не всегда был таким. Они с кузеном Чарльзом в детстве даже дружили.

– Ничего об этом не знаю. Только я порой жалею, что мы его нашли тогда в болоте. За ним глаз да глаз нужен.

– Я знаю, вы сможете с ним справиться. Вы здесь просто чудеса творите – с и людьми, и со всеми работами на плантации. В общем, пишите или телеграфируйте, если что-то понадобится.

Мик хотел что-то добавить, сбился, но потом все же договорил:

– Хорошо бы вам сказать Джейн, чтобы она прекратила свои занятия… Учеба вредна для ниггеров, особенно в такое время. – Он откашлялся. – Я это очень не одобряю.

– Знаю. Но вам ведь известна моя позиция. Я дала Джейн обещание, и, думаю, для Монт-Роял будет лучше, если она останется и продолжит учить, чем уедет на Север.

– Ясно одно – если она уедет, мы потеряем Энди. – Мик внимательно посмотрел на нее из-под лохматых бровей. – И все-таки мне не нравится, когда черные учатся читать. Прежде всего это незаконно.

– Времена меняются, Филемон. Законы тоже должны измениться. Если мы не поможем людям стать лучше, они уйдут к янки в Бофорт. Я беру на себя полную ответственность за то, что делает Джейн, и за все последствия.

Мик сделал последнюю попытку:

– Если бы мистер Орри знал о Джейн, он, возможно…

– Он знает, – резко перебила его Мадлен. – Я ему написала в прошлом году.

Она не видела смысла говорить управляющему обо всем остальном. О том, что Конфедерация наверняка проиграет войну и людям с плантации придется столкнуться со свободой в мире белых людей, не будучи готовыми к этому ни в малейшей степени. Именно поэтому она хотела, чтобы Джейн осталась здесь.

– Желаю вам безопасной поездки, – сдался Мик. – Я слышал, железные дороги сейчас в ужасном состоянии.

– Спасибо за заботу. – Чуть поколебавшись, она подбежала к нему и крепко обняла, вогнав его в краску. – Берегите себя.

– Конечно. – Управляющий неловко закашлялся. – Передайте полковнику мои наилучшие пожелания.

Пунцовый от смущения, Мик ушел, чтобы найти Аристотеля, который должен был отвезти хозяйку к маленькому полустанку в нескольких милях от плантации. Наконец карета тронулась по дорожке в косых лучах солнца, и Мадлен долго еще махала рукой толпе почти из сорока рабов, которые собрались возле дома, чтобы проводить ее.

Каффи стоял в стороне от всех, сложив руки на груди, и внимательно смотрел ей вслед.

В тот же вечер Джейн вела урок в больничке.

В тесной комнате с белеными стенами, освещенной лишь короткими огарками свечей, собралось тридцать два человека. В первом ряду, скрестив ноги, сидел Энди. Каффи стоял в углу, прислонясь к стене, и пожирал Джейн глазами. Ей было неловко под его взглядом, но она старалась не подавать виду.

– Давай же, Нед, попытайся, – попросила она долговязого негра с плантации, постучав куском древесного угля по «классной доске», которую им заменяла дощечка от ящика. – Три буквы! – Она показала на каждую из них по очереди.

– Я не знаю, – покачал головой Нед.

Джейн топнула босой ногой:

– Два дня назад ты их знал!

– Я забыл! Я работал весь день как проклятый! Я устал. Я не такой умный, чтобы запоминать ваши премудрости.

– Нет, ты умный, Нед. Я знаю, ты умный, просто поверь в это. Попытайся еще разок! – терпеливо сказала Джейн, подавив раздражение. – Три буквы: «Н», «Е», «Д». Твое имя, неужели не помнишь?

– Нет! – И еще раз, сердито: – Не помню!

Джейн громко, устало вздохнула. Отъезд Мадлен подействовал на нее сильнее, чем она ожидала, нарушив сложившееся в Монт-Роял равновесие и лишив ее поддержки. Мик был справедлив, но суров, и ему очень не нравились эти уроки. Другие их просто презирали – как, например, Каффи, молча стоявший в углу. Зачем он вообще сюда приходит?

– Давайте на сегодня прервемся, – сказала Джейн.

Это заявление встревожило учеников. Самый старший из них, Цицерон, возражал громче всех. Недавно овдовевший раб был уже слишком стар для полевых работ и теперь прислуживал в доме. В свои почти семьдесят лет он поклялся, что непременно научится читать и писать до следующего дня рождения. Все твердил, что хотя бы умрет образованным человеком, если уж не удастся дожить до того, чтобы умереть свободным.

Каффи, который каждый вечер стоял на одном и том же месте, наконец подал голос:

– Да, пора с этим кончать.

Энди вскочил на ноги:

– Если ты ничему учиться не хочешь, проваливай отсюда!

Какая-то пожилая женщина начала тихо молиться. Каффи бешеным взглядом обвел всех, ища, кто это сказал. Женщина благоразумно спряталась за спину Цицерона.

Джейн всегда изо всех сил старалась скрыть свои чувства к Энди. Он был ее лучшим учеником, и понятно почему. Они встречались почти каждый вечер, так что она могла заниматься с ним дополнительно. А когда Мадлен в последний раз посылала его в Чарльстон, он даже умудрился где-то раздобыть один из учебников Уильяма Макгаффи, которые он написал специально для школ, где учились дети белых.

Вернувшись, Энди с гордостью показал Джейн книгу. Он достал ее из-за пазухи и торжественно протянул ей, как будто это было некое бесценное сокровище, а не истрепанные страницы, которые с трудом держались под заплесневелым переплетом при помощи нескольких ниток и капель клея. Как именно он получил «Первый сборник для чтения», Энди не объяснил, а на вопрос Джейн лишь пожал плечами, сказав: «О, это было нетрудно». Разумеется, Джейн понимала, что он лукавит. В Южной Каролине любой чернокожий, получивший в руки книгу, подвергал себя смертельной опасности.

Энди быстро продвигался в учебе, и это было одной из причин того, что чувства Джейн к нему менялись. Он уже дважды робко целовал ее. В первый раз в лоб, во второй – в щеку. Этот пылкий, целеустремленный молодой человек менял и ее собственную жизнь, хотя она пока до конца не осознавала этого.

– Я-то могу! – рявкнул Каффи в ответ на слова Энди. – Только нам всем уходить надо. В Бофорт подаваться – вот что. Мы же теперь свободные.

Весть о Прокламации Линкольна уже разлетелась по округе как невидимый пожар. Люди в Монт-Роял, никогда не видевшие портрета президента Союза, произносили его имя с таким трепетом, словно он был неким божеством.

– Ну да… – сказал Цицерон, погрозив Каффи пальцем, – пойдешь в Бофорт и с голоду там помрешь, потому как ты глупый, неграмотный ниггер, ни читать не умеешь, ни имя свое написать.

– Попридержи язык, старик!

Цицерон не испугался и взгляда не отвел.

– Никто в Бофорте с голоду не помрет, – обратился Каффи уже ко всем. – Они там дают землю свободным. И мула в придачу.

– А когда ты вырастишь урожай, – сказал Энди, – белые перекупщики тебя надуют, потому что ты ничего в этом не смыслишь и считать не умеешь.

– Я-то выращу, – с яростью повернулся к нему Каффи, – а вот из тебя, ниггер, белые уж точно вырастили послушную скотину. У тебя желе вместо хребта!

Энди бросился к нему, но старик Цицерон шагнул ему навстречу, перегородив дорогу, и с трудом сдержал молодого негра. Темные руки, державшие огарки свечей, задрожали от испуга, и по стенам заметались беспокойные тени.

– Мне так же противно быть вещью, как и тебе! – выкрикнул Энди. – Я видел, как продали мою мать, а потом младшую сестру. Думаешь, я люблю тех, кто это делает? Нет, но я больше думаю о себе, чем о ненависти к ним. Я хочу стать свободным, Каффи, но я не смогу устроить свою жизнь, если останусь таким же тупицей, как ты!

В комнате повисло молчание.

Взгляды перебегали от одного к другому. На белом потолке плясали тени. Негры тихо перешептывались, переминаясь с ноги на ногу. Каффи сжал кулак и потряс им в воздухе:

– Однажды я доберусь до тебя и выдерну твой язык!

– Постыдись! – сказал Цицерон негромко, но твердо.