– Это что за место-то, мать вашу? – прозвучал гулкий голос с ирландским акцентом.

За печкой, уже излучавшей тепло, Вирджилия увидела рыжеволосого и рыжебородого детину лет двадцати с лишним, который метался на своей койке.

– На Эри в Пенсильвании что-то не похоже, да и на родину мою тоже…

Пип объяснил солдату, что он находится в отеле «Юнион», отданном под госпиталь. Парень попытался подняться с койки, Пип удержал его. Ирландец выругался и повторил попытку. Вот с него и начнем, подумала Вирджилия. В палате все внимательно наблюдали за ними, поэтому необходимо было раз и навсегда установить свой авторитет. Она быстро подошла к кровати ирландца:

– А ну, прекратите ругаться! Мы здесь, чтобы помочь вам.

Бородач с прищуром посмотрел на нее:

– К свиньям вашу помощь, дамочка, дайте лучше пожрать. Ни крошки во рту не было с тех пор, как Берни послал меня на тот гребаный холм умирать. – Он дернул левой ногой, замотанной окровавленными бинтами. – Но похоже, я отделался только пальцами. – От движения ему стало больно, и он разозлился еще сильнее. – Черт, женщина, не стой столбом. Жрать неси!

– Вы ничего не получите, пока не снимете грязную одежду и не вымоетесь. Это обязательная процедура в госпитале.

– Да? И кто же, интересно знать, мыть-то меня будет, а? – Ирландец обежал глазами палату, явно намекая, что не видит здесь никого годного для такой работы.

– Одна из моих сиделок. Мисс Олкотт.

– Баба? Меня будет мыть баба? Ну нет, мать вашу!

Его щеки над бородой покраснели. Пип поставил таз с водой рядом с его койкой, потом подал мисс Олкотт два полотенца, губку и кусок мыла. Солдат попытался отодвинуться подальше от женщины. Вирджилия махнула рукой:

– Боб, помогите мне. – Она схватила ирландца за плечи и с некоторым усилием вернула его на место. – Мы не хотим причинять вам лишней боли, капрал, и не станем, если вы не будете сопротивляться. Мы снимем с вас все, кроме белья, и вымоем вас как следует.

– Всего целиком?

– Да, до последнего дюйма.

– Матерь Божья…

– Довольно! Кроме вас, здесь есть много других людей, которые нуждаются в нашей помощи, и у нас нет лишнего времени, чтобы тратить его на ложную стыдливость разных глупцов. – С этими словами она дернула солдата за воротник; полетели пуговицы.

Ирландец недолго сопротивлялся; он был слишком слаб и мучился от боли. Вирджилия показала ошеломленной мисс Олкотт, как намыливать губку, как обтирать ею солдата и потом обсушивать полотенцем. Полотенце стало темно-серым, когда им дважды провели по коже капрала.

Все тело ирландца напряглось. Вирджилия подняла его правую руку, помыла под ней. Он завертелся и хихикнул.

– Вот так-то лучше, – сказала она с едва заметной улыбкой.

– Господи Иисусе, кто бы мог подумать! Незнакомая женщина ухаживает за мной, как родная мать! – Он неловко усмехнулся. – Ну, это не так уж страшно после того, через что я прошел. Совсем не так страшно.

– Было очень разумно с вашей стороны изменить свое мнение. Я это ценю. Продолжайте, мисс Олкотт, а я примусь за следующего.

– Но мисс Хазард… – Луиза Олкотт нервно сглотнула, покраснев, как и солдат-ирландец. – Можно поговорить с вами наедине?

– Разумеется. Давайте отойдем вон туда.

Вирджилия прекрасно знала, что за этим последует, но вежливо склонила голову, чтобы расслышать произнесенный шепотом вопрос. Ответила она так же тихо, чтобы не смущать мисс Олкотт:

– Завершает мытье мужчин Боб Пип или кто-нибудь еще из солдат. Они даже шутят между собой: ветераны моют новобранцев.

Мисс Олкотт испытывала слишком большое облегчение, чтобы оценить шутку.

– О, я так рада это слышать, – вздохнула она, прижав кулак к груди. – Уверена, со всем остальным я справлюсь. И я уже понемногу начинаю привыкать к запахам. Только вот вряд ли смогу себя заставить… ну… в общем… – Она даже не могла себя заставить произнести это вслух.

– У вас все получится, – сказала Вирджилия, ободряюще похлопав ее по плечу.

Луиза Олкотт действительно прекрасно справлялась. Через два часа с помощью третьей сиделки, которая присоединилась к ним, они уже избавили всех раненых в палате от грязной одежды, оставив только самое необходимое и бинты. А потом дежурные принесли кофе, жареное мясо и суп.

Пока раненые ели, начали появляться врачи, которых сразу можно было отличить по зеленым шейным платкам, являвшимся обязательной частью формы. В бальный зал вошли двое; одного из них, более пожилого, Вирджилия раньше не видела. Он представился и сказал, что будет заниматься теми случаями, которые не требуют операций. Второго она знала – это был их госпитальный хирург, и он сразу начал обход с дальней стороны палаты.

Вирджилия уже знала, что военные врачи являют собой весьма разношерстную публику. Были среди них прекрасные специалисты, преданные своему делу, но встречалось немало и шарлатанов, которые не имели медицинского образования и прошли только короткое обучение в несколько недель. Именно люди из этой категории часто вели себя так, словно были светилами медицины. Они были грубы с ранеными, кричали на персонал и постоянно повторяли, что снизойти до службы в армии их вынудили обстоятельства. Вирджилия была готова терпеть этих горе-лекарей только ради их общей цели – вылечить солдат, чтобы те могли вернуться в строй и убить еще больше южан.

Врач, совершавший обход, не принадлежал к числу шарлатанов. Это был известный вашингтонский хирург с весьма солидной репутацией. Эрасмус Фойл едва доставал Вирджилии до плеча, но держался так, словно был великаном из Бробдингнега[55]. Лысый как яйцо, если не считать жидкой бахромы черных маслянистых волос, он носил длинные усы и освежал дыхание гвоздикой. Еще при их первой встрече он сразу дал понять, что Вирджилия интересует его вовсе не с профессиональной стороны.

– Доброе утро, мисс Хазард, – сказал он, учтиво поклонившись. – Мы можем поговорить за дверью?

Солдат с забинтованными от колен до паха ногами, которого Фойл осматривал последним, начал метаться на койке и стонать. Вскоре стон перешел в пронзительный вопль. Мисс Олкотт выронила миску, но Пип успел поймать ее до того, как она разбилась.

– Боб, дайте ему опиум! – крикнула Вирджилия.

– И побольше! – заявил Фойл, энергично кивая.

Он просунул правую руку под левый локоть Вирджилии, намеренно задев костяшками пальцев ее грудь. Она уже хотела его приструнить, как вдруг ей в голову пришла одна мысль.

Мужчины теперь смотрели на нее совсем не так, как раньше. Какую пользу могла принести такая перемена? Возможно, стоило это выяснить. Поэтому она позволила руке Фойла остаться на месте. Врач порозовел от удовольствия.

– Пойдемте вон туда…

Он провел Вирджилию в темный коридор за дверью, где никто из отделения не мог бы их увидеть, и встал совсем близко от нее, сверкая глазами на уровне ее груди. Грейди тоже любил ее грудь…

– Мисс Хазард, что вы думаете о состоянии того бедняги, который сейчас кричал?

– Доктор Фойл, я же не врач…

– Помилуйте, а ваш опыт? – Он почти пританцовывал на месте, переступая ногами в начищенных до блеска туфлях. – Я безмерно уважаю вас и, позвольте добавить, восхищаюсь вами с тех самых пор, как счастливый случай свел нас. Будьте так добры, скажите, что вы думаете.

Говоря это, маленький хитрец потянулся к правой руке Вирджилии, проворно обхватив пальцами ее запястье. «Ну вот, теперь еще пульс померит», – развеселившись, подумала она, хотя и была удивлена его неожиданной силой.

– Хорошо. Я сомневаюсь, что левую ногу можно спасти.

Ей было очень неприятно это говорить – она слишком часто видела, что происходило с мужчинами после того, как они приходили в себя после операции.

– Ампутация… да, я пришел к такому же выводу. А правая нога?

– Она не так плоха, но разница несущественна. И все-таки, доктор, не лучше ли вам посоветоваться со своим коллегой, а не со мной?