Мисс Эймс забыла спрятать свое письменное свидетельство, которое получали только самые хорошенькие из женщин. В этом документе их именовали почетными адъютантшами генерала Стюарта, причем каждый был заверен его подписью и личной восковой печатью. После того как Чарльз и мисс Эймс дважды занялись любовью – темпераментно, хотя и довольно равнодушно, – они обнаружили смятое свидетельство прямо под ее худосочными ягодицами. Чарльз засмеялся, а она рассердилась. Мисс Эймс так и не узнала, что ее любовник в самый разгар их утех с изумлением и даже страхом вдруг увидел перед собой лицо Гус Барклай.
– Сэр, хотите, чтобы я вернулся и посмотрел получше? – спросил разведчик.
– Зачем? – Фон Гельм втиснулся между ними на лошади. – Наверняка там наши ребята, кто же еще?
Чарльз вдруг почувствовал страшную усталость.
– Вы так уверены в этом, лейтенант? – спросил он.
Странно пустые глаза фон Гельма смотрели куда-то ему за спину.
– Конечно. А вы нет? – Вопрос предполагал глупость со стороны Чарльза. – Лучше всего их окликнуть, чтобы они не подстрелили нас по ошибке. Я сейчас.
– Постойте, – сказал Чарльз, но фон Гельм уже помчался в туман.
– Носится прямо как Стюарт, да? – с восхищением произнес Вандерлей.
Чарльз не успел высказать свое нелицеприятное мнение. Голос фон Гельма донесся до них из белого марева, скрывающего рельсы. Другие голоса, совсем не похожие на голоса южан, откликнулись на его зов, перебивая друг друга так, что их почти невозможно было понять.
– Кто там? Бунтовщик?
– Наверняка бунтовщик. Сам разве не слышишь?
– Эй, сколько у тебя черных жен?
А потом раздались выстрелы. Чарльз выхватил свой карабин, не отказав себе в удовольствии смачно выругаться.
– Рысью… вперед! – скомандовал он.
Он поехал первым, пригибаясь и отворачивая коня от низко нависающих веток. За его спиной пронзительно закричал Вандерлей – то ли от восторга, то ли от страха, пытаясь так снять напряжение. Просвистевшая рядом пуля срезала ветку, и та едва не угодила Чарльзу в глаз, еще больше закрыв обзор впереди. Вдруг он услышал, как выстрелил фон Гельм, и, смертельно рискуя, рванул через туман, чтобы спасти безмозглого лейтенанта.
– Галопом… аа-арш! – В бою нюансы произношения были не важны.
Бедовый чутко откликнулся на легкое прикосновение шпор и сжатых коленей всадника и помчался вперед. Чарльз слышал, как ругается фон Гельм, вероятно пытаясь перезарядить винтовку. Чертов болван, подумал Чарльз. Хэмптон никогда бы не стал ввязываться в драку, не зная сил противника…
Он наклонился, нырнув под ветку, пронесшуюся над головой. Впереди, в молоке сплошного тумана, мелькнуло что-то красное. Потом раздались выстрелы – какие-то уж слишком частые. Если только они не наткнулись на гораздо больший отряд, чем предполагал Вулнер, кто-то из янки стрелял почти без остановок.
Задумавшись, Чарльз потерял бдительность и не заметил лежащий впереди огромный поваленный вяз. Поскольку он скакал первым и быстрым галопом, сворачивать уже было поздно. Разведчик скакал сразу за ним, держа поводья в зубах, а в каждой руке по револьверу.
– Вулнер, влево! – крикнул Чарльз. – Впереди дерево!
Он был уже возле препятствия, и ни один учебник по преодолению канав и заборов не мог бы ему помочь. Оставалось полагаться только на инстинкт и верность серого. Чарльз напружинился в седле и слегка шевельнул поводьями.
«Черт, да этот ствол добрых пять футов толщиной…» – с ужасом подумал он.
Когда Бедовый собрался прыгнуть, Чарльз вытянулся вперед, приподнялся в стременах, и в следующую секунду человек и конь как единое целое плавно поднялись в воздух, всколыхнув клочья тумана. И в самой верхней точке дуги сердце Чарльза едва не разорвалось от любви. Он скакал на самом храбром и самом сильном коне в мире.
С глухим стуком копыта ударили о землю так, что у Чарльза даже лязгнули зубы. Радостный возглас Вулнера означал то, что он услышал предупреждение командира и вовремя обошел препятствие. А вот Вандерлей, как никудышный ездок, придержал коня слишком поздно, перед самым стволом, и вылетел из седла вперед головой. Двое испуганных рядовых просто проскакали мимо, разъехавшись в разные стороны.
Помчавшись дальше, Чарльз увидел янки между прижатыми ушами Бедового. Их было трое или четверо; спешившись, они палили из-за железнодорожной насыпи. Фон Гельм, тоже спрыгнув с лошади, нашел укрытие и стрелял по очереди из винтовки и револьвера.
Неожиданно янки снова сели на коней и повернули назад, явно повинуясь чьему-то приказу. Однако стрельба продолжалась. Мимо уха Чарльза просвистела пуля, и в следующую секунду ехавший сзади него рядовой вскрикнул, схватился за руку и едва не упал на землю, выронив поводья. Лошадь рванулась влево по склону, и раненый солдат, не удержавшись, вылетел из седла.
Внимательно оглядывая вражеских всадников, Чарльз пытался найти того, кто же все-таки стрелял с такой необычной частотой, и наконец нашел. Снайпер держался в стороне от остальных. Пустив Бедового рысью, Чарльз прицелился и пальнул разом из двух стволов. Выстрелом янки отбросило назад, и Чарльз увидел, как за мгновение до того, как тот упал, глаза его закатились и чудовищно побелели.
Вулнер подстрелил еще двоих, фон Гельм – третьего. Остальные янки – сколько их было, так и осталось неясным – быстро исчезли в тумане.
Когда стук копыт затих, фон Гельм бросился к рельсам и, размахивая винтовкой, закричал:
– Передайте там своей Горилле, что нам теперь не нужны черные жены, мы можем ваших поиметь!
– У-ух! – одобрительно крикнул сержант.
Он хлопнул по ноге фуражкой и тут же повернул назад в поисках своего упавшего товарища. Солдатам явно понравилась отчаянная дерзость немца, даже несмотря на то, что его опрометчивость могла погубить весь отряд.
Спрыгнув на землю, Чарльз прислонил горячий карабин к дереву и попытался унять дрожь, охватившую его, когда он вдруг понял, что только чудо помогло ему избежать смертельной пули всего несколько секунд назад. Надо было узнать, как там раненый, но он все еще продолжал думать о том необычном оружии, из которого стрелял янки. Неожиданно он увидел, как фон Гельм повернулся спиной и наклонился вперед, став похожим на какую-то птицу у водоема. Чарльз заметил, как лейтенант сунул некий серебристый предмет в задний карман брюк.
– Как там Лумис? – обернувшись назад, крикнул Чарльз.
– Слегка задело, сэр. Сейчас только перевяжу.
Чарльз подошел к насыпи. Солнце поднималось все выше, и туман постепенно рассеивался.
– Нам повезло, что мы не наткнулись действительно на отделение или на взвод, хотя на это и было похоже, – сказал он фон Гельму, который пошел вперед одновременно с ним и, очевидно, с такой же мыслью.
– Но ведь не наткнулись же, – ответил немец довольно воинственно.
Троих союзных солдат они нашли мертвыми, четвертый, сержант, был тяжело ранен в живот. Его, конечно, следовало бы отвезти в госпиталь, но он вряд ли перенес бы дорогу, да и раны в живот обычно оказывались смертельными.
Вулнер и сержант чуть ли не наперегонки устремились вперед в поисках трофеев. Когда Чарльз впервые разрешил это своим солдатам после одной стычки прошлой осенью, он чувствовал себя кладбищенским вором. Теперь же его это почти не волновало, и он сам отправился следом за ними, чтобы найти то, что помогло бы ему сражаться еще яростнее.
Он ступил на шпалы. Встав коленями на грудь убитого янки, сержант торопливо шарил по его карманам. Ничего не найдя, кроме горстки табаки и трубки, он злобно выругался: «Вот дерьмо!», и в это самое мгновение Чарльз увидел то, что искал, – в сухой желтой траве за насыпью. Фон Гельм тоже это увидел и попытался обогнать капитана. Чарльз развернулся и чуть не снес лейтенанту голову, с силой врезав ему в челюсть.
– Это мое, – сказал Чарльз. – И вот еще что. В следующий раз ждите моего приказа, или мне придется подать на вас рапорт.
Фон Гельм стиснул искусственные зубы и повернул назад; Чарльз почувствовал исходивший от него запах спиртного. Да, все предостережения подтвердились. В помощники ему достался весьма дурной тип.