— Я попросил передать, чтобы наемники ушли. Асур должен послушаться.

— Но Джарваль отдал им совсем другой приказ. А нанимал их — эмир. И деньги им заплатил — тоже он. Смекаешь? Так кому они подчинятся? Тебе или шейху?

— Кажется, понимаю…

— Тогда скажи, как поступят бандиты и головорезы в сложившейся ситуации?

— Не знаю… численного перевеса у них нет. Боеприпасов мало. Перестрелка в лагере маловероятна, слишком рискованно. Могут взять заложников и потребовать…

— Вот! — поднял вверх палец Гейман, — любое неверное движение, любой неправильно истолкованный жест, косой взгляд или ехидная улыбка и моментально начнется стрельба. Этого допустить мы не можем. А еще прибавь сюда непрерывное воздействие излучением артефакта. Быков не успел произвести отбор невосприимчивых, а это значит, что более половины бандитов на грани умопомешательства.

— Что же мне делать?

— Думать! Искать решение.

— Ничего в голову не лезет.

— Теперь Джон… без своей армии он нам не опасен. Но как только вы прибудете в колонию, Джон станет реальной угрозой.

— Может быть, попробовать с ним договориться?

— Китайцы уже пробовали.

— И каков результат? Не сумели?

— Точнее будет сказано — не нашли правильный подход.

— Но он есть?

— А это уже будет зависеть только от тебя.

— Лев Исаакович, какой-то замкнутый круг получается. А китайцы? С ними можно договориться?

— Стивен, думай. Не ленись! Чем больше в уравнении неизвестных, тем сложнее решение. Никто не даст тебе списать готовый ответ. Никто не положит его перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я хочу собрать Совет экспедиции.

— Для каких целей?

— Выбор нового эмиссара.

— Он уже есть. Пауль во всеуслышание заявил, что берет на себя бремя правления конвоем. Режим чрезвычайного положения объявлен. Хвост вильнул собакой. Самоназначение произошло. Попытка оспорить приравнивается к перевороту.

— Но я с этим не согласен. Возможно, кто-нибудь из Совета меня поддержит.

— Какая разница, кто ведет конвой, если он едет в нужном направлении?

— Ну… я не знаю.

— Ты должен стать кукловодом. При этом совершенно не важно, что говорит и делает «Петрушка», если он в это время надет на твою правую руку.

— Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните.

— Ну вот и прекрасно. Тогда мне пора.

— Мы еще увидимся?

Гейман великодушно усмехнулся, затем выражение лица изменилось.

— Сюда кто-то идет.

Стивен резко обернулся, обшарил взглядом подходы к грузовику, а когда повернулся обратно, Геймана уже не было. Сильно дрожали ноги как после долгого бега, на лбу выступила испарина, а еще сердце молотило, как ненормальное. И вновь разболелась голова. Сильно. До тошноты.

Мишки не было…

И Геймана тоже. А что это было? Галлюцинация?

Такое ощущение, будто действительно поговорил с бывшим политруком. Словечки, обороты речи, жесты, интонации. Как живой. Полное ощущение присутствия. Да еще и на ощупь оказался вполне себе материальным. Жуть какая-то…

Гейман во многом прав. Нельзя позволить себя ликвидировать. А Пауль может это провернуть под любым формальным предлогом. Взять хотя бы убийство Быкова. Запаришься оправдываться, что ты не верблюд.

А станут ли штурмовики мне подчиняться, если я его банально грохну?

Сомнительно. Особенно очевидным это стало после предостережения Геймана. До этого момента я даже не задумывался, как сослуживцы ко мне относятся. Боюсь, что все непросто. Выскочек не любят. А как еще назвать человека, за неделю прошедшего путь от рядового до лейтенанта?

И на Совет надежды мало. Ведь большинство может проголосовать за кандидатуру Пауля, тем самым окончательно утвердив его полномочия. И тогда все мои старания окончательно полетят псу под хвост.

Так что же, совсем ничего не делать? Плюнуть и растереть? Вернуться в «Тайфун», развязать Костика, сесть на жопу ровно и молча ждать приговора трибунала?

Да ну, это тоже бред…

Если Пауль на полном серьезе захочет повесить на меня убийство, ни в жизнь не отмыться. Никакие аргументы не помогут. Их никто не станет слушать. Зачитают приговор по бумажке, потом последует залп. Хотя нет, я слишком высокого мнения о собственной персоне. Последует одиночный выстрел. Затем прикопают в песке и даже таблички с именем не оставят.

Назревает спровоцированный тобой бунт.

И это на руку Паулю. Если он изначально планировал максимально ослабить конвой, большей удачи, чем бунт, даже не придумать. Никто не сможет обвинить его в излишней жестокости, наемники сами виноваты, что не захотели подчиняться. А он лишь исполнял свой долг…

И успокоить наемников теперь будет вдвойне сложнее. Нужно еще найти необходимые слова для убеждения. С учетом испорченного телефона и слабого знания языков у повара терзают сомнения, что это вообще возможно.

Что же делать?

Стивен осторожно выглянул из-за грузовика. До навеса далеко, около тридцати метров. Пройти незамеченным мимо часовых — невозможно. Увидят, поднимут шум, объявят тревогу и подстрелят, как мишень в тире.

Сюда кто-то идет…

Внимание Стивена привлекла одинокая женская фигурка. По направлению к штабной палатке быстро шагала Лидия Андреевна, покачивая при ходьбе алюминиевым чемоданчиком.

Куда это она собралась? Кому-то из штурмовиков стало плохо? Или это она после получения сообщения от Мишки спешит реанимировать Быкова?

Сердце Стивена ускорило биение.

Пауль сейчас непредсказуем и смертельно опасен. Если он поймет, что ситуация вышла из-под контроля, что информация о смерти Эмиссара покинула узкий круг посвященных, может натворить такого, что мало не покажется. Нужно перехватить Лидию Андреевну, предупредить об опасности, отговорить от аудиенции.

Стивен уже совсем собрался крикнуть, но что-то удержало его от опрометчивого поступка. Словно дьявол беззвучно шепнул на ухо — «не торопись, выжди, понаблюдай еще немного, увидишь много интересного».

В конце концов, не застрелит же Пауль единственного врача в экспедиции? Он же не идиот. Ну а если просто поссорятся и разойдутся, это мне даже на руку. Враг моего врага — мой друг. Союзник никогда не помешает. Тем более, что он по совместительству еще и член Совета.

Лидию Андреевну остановили часовые. Короткий разговор, слова не долетали до укрытия, о чем говорили — неизвестно, но догадаться несложно, затем она вошла в палатку.

Ну, сейчас что-то будет.

Пошла минута, две, пять. Ничего страшного не происходило. Никто не заламывал руки женщине врачу, не волок ее за волосы по песку, не тащил обезображенный труп в ближайшую канаву…

Полог откинулся, и вновь показалась Лидия Андреевна, даже из укрытия было видно нахмуренное и обеспокоенное выражение лица. Лагерь разом ожил. Показались вооруженные штурмовики. По подвешенной рельсе ударили молотком.

Бум-бум-бум, пауза, бум-бум-бум.

Тревога! Общий сбор.

1 марта 32 года.

Мы снова в пути. За окнами ночь, прожектора выхватывают из темноты редкие чахлые кустики засохшей травы у обочины. Двигатель монотонно гудит, убаюкивает. Василий спит, в последнее время он стал совсем неразговорчивым. Рука у него все еще болит, но обезболивающее я отменила. Мучается бедняга, терпит и не жалуется. Прямо на моих глазах кристаллизуется характер, из тюфячка, рохли и вчерашнего юноши-студентика превращается в закаленного жизнью мужика.

Поездка прошла спокойно и размеренно. Возможно, тому в немалой степени поспособствовали наемники Джарваля, возглавляющие колонну. Сдается мне, машины шейха местные узнают издалека и прячутся от греха подальше. Вот так и едем дальше, без лишних остановок и задержек.

Сглазила…

Часа в два ночи ожила рация, захрипела встревоженным голосом Быкова:

— Стоп конвой!

Мишка ударил по тормозам, и я спросонья чуть не клюнула носом в лобовое стекло. Мы, как всегда, почти в самом хвосте колонны, а что происходит впереди — непонятно, но жутко интересно.