Да, какое-то время океан еще сможет кормить стремительно вырождающееся человечество. Тем более, что население искусственными методами сокращено значительно. Но не забывайте, что иная биосфера Новозойской эры наступает повсеместно, в том числе и в океане тоже. Через триста лет известные нам виды рыб, млекопитающих и водорослей сменят альтернативные. Какими они будут, этого ученые пока сказать не могут, но честно предупреждают, они станут несъедобными. Нас ждет вымирание. И шансов выжить у человечества, не более, чем у динозавров.

— Триста лет — большой срок, — прищурился шейх, — за это время либо шах, либо осел — умрут. Не думали вы, уважаемый Родь-и-Он, что ваши ученые просто морочат вам голову, чтобы выбить очередные гранты на исследования?

— Не думаю, — севшим голосом пробормотал Быков, — что в этом есть хоть какой-то смысл. Мы все в одной лодке, и она дала течь.

— И все же, за это время сменится несколько поколений, — продолжал настаивать Джарваль, — всегда можно сослаться на будущее. Наши потомки будут умнее нас, они что-нибудь придумают.

— Как мне объяснили, — нахмурился Быков, — у нас нет даже ста лет в запасе. Деградация технологий настолько стремительна, что человечество опустится до уровня людей каменного века уже в следующем поколении. Если что-то и предпринимать, то прямо сейчас, немедленно. А некоторые из ученых ответственно заявляют, что и сейчас уже слишком поздно. Спасти собственную биосферу мы не сможем даже на изолированном участке суши. Никаких подводных городов построить не успеем. Непроницаемые купола космических поселений нам не изобрести никогда. Время безнадежно упущено.

— Как-то очень мрачно вы предсказываете будущее, — сказал Джарваль, — даже если все, что вы мне рассказали — правда, и ваши лобастые ученые не врут, будущее не обязательно будет именно таким, каким вы нарисовали. Всевышний не допустит.

— Если бы это помогало решать проблему, мы бы всей страной денно и нощно молились.

— А вы попробуйте, — усмехнулся Джарваль, — все в ваших руках.

— Тридцать лет священники разных стран и конфессий пытаются отмолить грехи человечества, — вновь нахмурился Быков, — но что-то у них ничего не выходит. Может быть, недостаточно стараются, а может быть, Боги стали глухи и слепы, раз ничего не предпринимают. Но мир уверенно катится в пропасть, и его уже не остановить.

— И все-таки, если в Эфиопии ничего нет, кроме песчаных дюн и старых развалин? Что тогда, уважаемый Родь-и-Он? Пустите себе пулю в лоб?

— Я не знаю, — опустил голову эмиссар, — но если есть хотя бы мизерный шанс на спасение человечества, мы обязаны его использовать.

— Есть еще одна проблема, уважаемый Родь-и-он. Человек остается самим собой независимо от местности, в которой проживает. Можно уехать из привычных тебе мест, но невозможно убежать от самого себя. Что вы привезете с собой в новый дивный мир? Вы никогда не задумывались об этом? Войну, ненависть, хаос и смерть? Посмотрите вокруг, Родь-и-Он. Вас окружает пустыня. Разве это не расплата за грехи человечества. За пренебрежительное отношение к природе. За истребление животных и растений. А какие отношения сложились внутри социума? Одни угнетают других. Расизм, нацизм, национализм, фашизм, шовинизм, ксенофобия. Вы хотите все это взять с собой и притащить в новый девственный мир? Изгадить «Рай» собственными испражнениями ума?

Родион нахмурился и на лбу отчётливо проступили глубокие морщины:

— Мы такие, какие есть. Не Боги, а всего лишь люди. Мы пытаемся жить по законам совести, но это не всегда получается. Пройдет время, и вся шелуха бытия отпадет сама собой. Человек будущего изменится неузнаваемо. Он станет образованным и культурным, физически сильным и здоровым, будет жить в гармонии с природой и окружающей средой. Будет исследовать космос и создавать виртуальные миры. Научится читать мысли и делать кинофильмы из собственных снов, общаться с животными и птицами на их языке. А может быть, облепит себя с ног до головы кибернетическими имплантами и перепишет свой разум внутрь электронных схем компьютеров. Совершенно не важно, как все будет. Важно, чтобы оно было.

— Хорошо, — Джарваль приподнялся, подчёркивая, что аудиенция окончена, — я получил подтверждение твердости ваших намерений, господа. И обещаю, что буду молить Аллаха о помощи экспедиции в осуществлении задуманного. Был бы помоложе, — внезапно улыбнулся он, — непременно поехал бы с вами. Это ведь так романтично — новые знакомства, новые земли, иная природа, невероятные приключения и масса незабываемых впечатлений. Но увы, пока не могу себе этого позволить. От меня зависит жизнь моих подданных.

Вся троица встала почти одновременно.

— Так давайте же пожмем друг другу руки как друзья, — торжественно произнес Джарваль, — и навсегда забудем про все нанесенные обиды. Как верно сказал Родь-и-Он, мы теперь в одной лодке. Так давайте не будем ее раскачивать, а станем вместе молить Аллаха о помощи и поддерживать друг друга в горе и в радости…

— Как вы себя чувствуете, Джон?

Шеридан открыл глаза, мысленным усилием скинул сонную одурь, пошевелился, сделал неуверенную попытку привстать. В фургоне было душно и пыльно, яркий луч света пробивал сквозь дыру в брезенте и косой линией перечеркивал штабеля ящиков и тюков, беспорядочно уложенных друг на друга.

— Гораздо лучше, — слабым голосом ответил он. Во всяком случае, именно так должна интерпретировать его интонации Лидийа.

Снова докторка. Нужно понять, пришла проверить его состояние, или на незапланированное посещение больного есть иные причины? Скорее всего, второе. Случайно оброненная фраза о самолете, на котором он прибыл в Африку, просто не могла не заинтересовать местную администрацию и спецслужбы. Рано или поздно его должны вызвать на допрос. Вчера и позавчера он был еще слишком слаб для этого. Сегодня его состояние уже не внушает опасений. А вот завтра…

Завтра мы должны прибыть на место — конечную точку путешествия. Заниматься расследованиями контрразведке будет уже недосуг. Ланкастер об этом позаботится. Чтобы получить легальную возможность свободного перемещения, общения с контрразведчиком не избежать. Так зачем тянуть?

— Наше начальство желает с вами побеседовать, — немного смущаясь пояснила женщина, — Джон, вы в состоянии отвечать на вопросы?

Куда-то поведут или станут допрашивать прямо здесь? Не самое удобное место для ведения допроса. Но и выводить больного на всеобщее обозрение тоже не очень удобно. Скорее всего, разговор будет происходить здесь. Подальше от чужих ушей.

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, — равнодушно ответил Джон.

Он немедленно начал внутреннюю мобилизацию резервов организма. На длительную медитацию нет времени, поэтому остается только уддияна-бандха — «брюшной замок». Стараясь не выдать себя, он что есть силы втянул живот и задержал дыхание.

Нисходящий поток апана-вайю перенаправляем вверх, объединяем её с прана-вайю и самана-вайю в центре. Сейчас произойдет взрывообразное выделение энергии, которая устремится вверх по центральному энергетическому каналу сушумна-нади. Всего несколько секунд, и он почувствует небывалый душевный подъем и прилив сил.

Докторка явно что-то заподозрила, наклонилась чуть ниже:

— Вы точно в порядке, Джон?

Он кивнул головой и натянуто улыбнулся.

Надеюсь, этого достаточно? Кажется — да. Выпрямилась, ушла. Совсем рядом, за пределами грузовика слышны голоса, но язык незнаком. Ни единого слова непонятно. Только слышно, как теперь по накладным ступеням поднимается кто-то другой, более тяжелый. Вспышка света в глаза — поднял край брезента, легкий шум — запрыгнул внутрь, шаги — пробирается по узенькому проходу меж ящиков.

Перед Джоном оказался молодой и высокий парень. Присел на корточки, улыбнулся.

— Здравствуйте, Джон, меня зовут лейтенант Стивен Майер. СБМ. Мы можем поговорить?

Безупречный английский. Звучит ровно, монотонно, размеренно и в тоже время мелодично. Преобладают ударения на первый слог. Ну да, все верно, легкий, почти незаметный диалект штата Мэйн. Такое произношение не подделаешь.