В год наёмники гибли десятками и сотнями, к их жизням всюду относились так, как относятся к простым разменным монетам, которые были нужны лишь для получения чего-то более важного и весомого. Но это мало кого волновало, ибо всегда и неизменно вместо ушедших на тот свет приходили новые рекруты, готовые взяться за любую стоящую авантюру, только бы выйти из бедности или же получить почёт и, быть может, славу в том обществе, о лицемерности которого всякий странник пытался не думать и забыть. Впрочем, любым, даже непростым и значительным рассуждениям должна быть мера, а потому…

Аллягэ вместе со своими «товарищами» двигался скрытыми путями, пролегающими через речные каналы и холмистую местность к отмеченному на карте, таинственному периметру, кратко обозначенному, как «захваченная территория». И, что странно, чем дальше он и его спутники продвигались, чем ближе они становились, тем отчётливее ощущали непонятную и угнетающую тревогу, желание отступиться, развернуться и пойти назад; набатом звучало предостережение будто бы самого Мира, что хотел попытаться спасти своих детей. Однако миссия была взята, часть денег была получена, и честь их наёмного отряда совершенно точно не должна была быть посрамлена.

И вот, наконец-то, они достигли некой границы, явственной черты, что, казалось, отражалась не только на пожелтевшем от пыли и влаги пергаменте, но и на каком-то незримом спектре бытия, который отчётливо чувствовали все их настороженные души. А ещё, это неосознанно воспринималось как нечто, что было неподвластно мирским законам; и потому там, в том месте, где теперь господствовала вражеская и неизвестная воля; там, куда им предстояло зайти, они, в самом красноречивом и откровенном смысле, безвыходным решением отдавались на милость чему-то чужому и холодному, а также совершенно отличному от пронизывающей всю их бренную плоть и материю вокруг, родной и тёплой жизни.

…

Особыми примечательностями, что они ранее заметили, но теперь при помощи наблюдательных линз смогли разглядеть, взобравшись на небольшие пригорки, которыми издавна полнилась эта местность, были чудаковатого вида каменные глыбы. Врытые в землю, грязно-серые, примерно пяти метров в высоту и один метр в обхвате, эти изваяния чем-то напоминали нескладные человечьи торсы, покрытые вычурным, отторгающим татуажем из каких-то синеватых символов или пока что неразличимых, магических рун. А ещё в разуме намекающе и остерегающе создавалось впечатление, словно данные сооружения физически определяют грани пограничья и начала того, куда идти ни в коем случае не стоит. Однако выбор был уже сделан…

Шаг первый, второй, а затем третий, и вот позади уже далёкие, мелкие холмики, с которых прежде вёлся осмотр этого гнетущего от преддверия неясной беды, спокойного и беззвучного ландшафта, время на котором как будто навсегда замерло.

Они находились под действием амулетов сокрытия, что были последней разработкой военных артефакторов, а потому отданными им Империей не просто так. А, во-первых, для повышения шансов на успех. И, во-вторых, с целью более лучшего и точного изучения возможностей нового противника.

Поэтому же каждый член их отряда был невосприимчив в энерго-визуальном спектре; иными словами, – полностью невидим и скрыт от каких-либо возможных радаров. Впрочем, несмотря на всю эту дороговизну их оснащения, что-то всё равно не давало покоя.

И сейчас, глядя на пасмурное, блеклое и непроницаемое для слабого солнца, тихое небо, там, в вышине, улавливались какие-то странные оптические искажения. И, наверное, для многих свидетелей сего непонятного зрелища, это осталось бы простой, мало изученной природной аномалией. Однако же наёмники знали, на что обратить своё внимание. А потому постепенно, среди хаотических поблескиваний в небесах, ищущие глаза стали различать черты появляющихся лишь на мгновение, тонких, формирующих жуткий силуэт, парящий высоко над бессильной и смиренной землёй, – граней гигантского, известного теперь на весь мир, внушающего страх в сердца, эпохального октаэдра, что наречён был в народных слухах и домыслах Цитаделью смерти.

Лидер отряда, в чью личность не хотел вдаваться Аллягэ, решительно сделал последний шаг вперёд и пересёк теперь отчётливо ощущаемую глубинными, а также давно спящими инстинктами человеческого естества – границу.

В какой-то миг, не замечая ничего плохого со стороны чего-то неведомого, авантюристы внутренне расслабились, но внезапно, и отчасти жданно, всё изменилось.

Руны, коими были разрисованы стоящие по бокам, на расстоянии сотен метров, неестественные глыбы из камня, вспыхнули голубым светом; ещё через секунду внутри двух ближайших таких статуй что-то щёлкнуло, а затем, будто бы из животов, кои открылись в их чудовищных туловищах, выбралось нечто маленькое, трещащее, но такое же каменное.

Цилиндрические, сантиметров тридцать в диаметре и где-то пятьдесят в высоту, с механическими парами клешней вместо рук и ног, оба этих появившихся врага, также покрытые странной росписью неизвестных знаков, обозначающих явно какую-то чужеземную письменность, прокрутили верхние части своих тел – на манер голов без имеющихся шей, на долю мгновения зафиксировались на целях, коими выступили незваные вторжденцы, и одномоментно устремились прямо к ним, невзирая на то, что те должны были быть невидимы и неслышимы.

Всё происходило настолько быстро и пугающе, что отреагировать на возникшую опасность вовремя и, что немаловажно, должным образом, удивившиеся наёмники просто-напросто не успевали. Неверие в собственное разоблачение до последних секунд вызывало среди них сомнения в том, как именно следует действовать, дабы не усугубить ситуации ещё более. А потому то единственное, что успел сделать собравшийся с мыслями их капитан, это выставить свою пару сабель вперёд, попытавшись отразить атаку движущегося на него убийственного творения. Но, однако, ему не удалось даже остановить его…

Верхние клешни-лезвия маленького механизма, возникшего ровно пред этим оторопевшим, скованным паникой человеком, раскручивались с такой немыслимой скоростью, что неуловимо размывались для обычного и несовершенного зрения своего соперника. Клинки же примитивного оружия, подставленные под этот разрезающий всё «набег», беззвучно скрипнули и развалились на несколько ровно срезанных частей.

Но конец сего нападения ещё не настал, и едва лишь осколки теперь бесполезного металла начали своё медленное падение к земле, в воздух брызнула тёплая кровавая пыль, сменившаяся резким, но после обрывчатым фонтаном крови, рвущимся прямиком из шеи, голова от которой была без заминок спилена обагрившимися, холодными лезвиями того изобретения, что не знало чувств и эмоций.

Аналогичное действие произошло в этот момент и с другим членом отряда, что стоял поодаль и тоже не смог выстоять под сверхострым ударом сверхбыстрого врага. Кисти рук его, отрезанные мгновенно, пали вниз, а после рядом с ними пала и голова, затуманивающийся взгляд которой выражал лишь только непонимание и поражение…

И, тем не менее, несмотря на столь скорую расправу над двумя авантюристами, бой никак не прекратился, а наоборот – стал набирать ещё больший размах, насыщенный хладной жестокостью своих жнецов.

Раз, два, три… Кровавая череда смертей крутилась вокруг Аллягэ, что невольно оказался в самом центре сего действия, описываемого лишь одним словом – «вакханалия», коя торжествующе расцвела в этом беспощадном побоище.

Скрежет, скрип, треск, и всё это смачивалось чавкающей на стыках каменно-механизированных машин, тёмно-алой кровью, текущей по их монолитно-серым телам, подобно дёгтю и какой-то грязи.

Неживая, но ещё горячая плоть его напарников, изувечно и филигранно раскромсанная на большие и малые фрагменты, подобно забитому и разделанному, мясному скоту, окружала его и внушала собою шок и оторопь. Лязг клешней и лезвий превратился для него в нечто отдалённое, нежаланно-фоновое, но неминуемое. И он, или, вернее, тот, чьим взором довелось ему сейчас всё это видеть, просто смирился.