По согласному кивку сего ужасного создания слуги его поднесли к пленнику мистическое, пирамидальное изделие, туманное нутро которого стало рьянее вихриться и будто бы пытаться вырваться наружу.

– Так вот, низводя всё до простых понятий, основанием гомункула является слияние нескольких астральных эго, служащих первоисточником каждого духа, – энергетически-заряженные потоки медленно устремились по сверкающим жгутам, переходя в артефактную оболочку, а затем возвращаясь обратно, словно бы постепенно накапливали зарядную силу.

Одновременно с происходящим действом в самом пласте реальности сейчас менялось что-то значимое, пыталось вернуться в былую форму, но продолжало это, противоречиво чему-то уступая.

– Видишь ли, любое творение жизни исходит из всего одной такой основы, – в глазах её, мутных и ничего в себе не отражающих, проявилось на крохотный миг нечто страшное. – Это аксиома, извечный фундамент бытия и свято почитаемый базис.

Установленная над смертным источником пирамидка вспыхнула на фоне этой речи золотисто-бурым светом, начавшим с каким-то сопротивлением расходиться по мозговому, теперь иссушаемому веществу.

– Однако же если данных «начал» будет два, а то три, объединённых насильно в единое образование, ибо никак иначе этого не свершить, – на устах старых показалась почти незаметная, насмешливая улыбка. – Нерушимое эго, служащее пищей для мирских лон, станет рушиться, да так самозабвенно, что даже Миру, носящему его на тверди своей, будут наноситься тяжкие раны.

То, что было содержимым небольшого артефактного чрева и буйствовало сейчас бурно и безумно, звуком своим пробилось наконец-таки сквозь мешающую преграду, и оттого послышался стонущий вой, смешанные и молящие голоса которого были, несомненно, близки для отстранившегося от всего творящегося здесь юноши, потому как принадлежали они его погибшим и взывающим к нему, слившимся вместе подобно чудовищу, духовным и запертым остаткам от того, что было его жёнами.

– И тем не менее, некоторые разработки позволяют контролировать сии разрушительные процессы… – их крики, неразличимые слова и прошения, всё это терялось в безумственном и неразборчивом хоре,

Всё это проникало в разум божественного аватара, пробивалось в его душу и неосознанно, безжалостно расщепляло его суть.

– Но вот какой парадокс, четвёртую часть, пусть и такую слабую, как ты, эти трое уже не выдержат, ведь производимые ими рушащие импульсы будут такой мощи, с коей совладать практически невозможно, – выстроенная конструкция усиленно загудела, будто бы готовясь ко взрыву. – Правда, при определённых и редких обстоятельствах… – ревущая канонада голосов, бессвязно кричащих и потерявших себя в едином разуме, казалось, начала искажать само пространство, деформируя его сдерживающие законы. – Например, как хоть и закрытый, но всё-таки менто-канал со лже-богом Инфернума… – Юпокритикос, всё естество которого объединялось с убийственным порождением, желающим его помощи, боли и отмщения, неистово закричал в тон этого кошмара, уничтожающего всё его до сих пор оставшееся и спрятанное от страданий естество. – Для этой непомерной и чудовищной энергии можно задать иное направление…

И спустя мгновение, в новой и яркой вспышке, с резким и взрывным рёвом, действие это словно бы перестало существовать, устремившись куда-то вглубь того, что было источником энергии уже мёртвого юноши, но теперь разлетелось осколками. В действительности же, в эти считанные временные крупицы, преодолело оно в миг невероятное расстояние через астральный слой бытия, достигнув по путям его, идущим к властной инфернальной твари, не готового к этому, её ядовитого сознания, после чего, проникнув в него, взорвалось непомерно-сметающей волной убиения, жаждущего стереть всё, что есть вокруг.

В тёмно-алом же помещении лишь сигнал, пришедший на радар-коммуникатор, продемонстрировал засветившуюся точку искомого ранее объекта. И старуха на это, оценивающе прищурившись, довольно улыбнулась:

– Пусть и не сдохла, но тоже хорошо…

– Я не прошу тебя о слишком многом,

Я лишь хочу здесь кое-что создать…

– Ты хочешь всех нас изничтожить мором,

А я хочу тебя сломать…

***

# Взрослый Мир / Терра /

земли Вампирского Султаната «Никтерро» /

Главный храм одного из Псевдо-Божеств

Все греховности связаны меж собой, преобразующе происходят друг из друга, зависят одинаково от чувств, эмоций и желаний всех сочащихся соками плодов жизни, и взаимно ненавидят отличных от себя инфернумских сородичей. Но есть, однако же, исключения из общих правил, и порой эти твари способны испытывать нечто такое, что, быть может, похоже на любовь – пусть извращённую и всячески искажённую, но, тем не менее, действительно по-своему прекрасную…

…

Это была слабо-освещённая, едва ли чем-то украшенная, но всё же богатая, большая по протяжённости в разные стороны, хладная и таящая в себе лишь покой, безмятежно бордовая купальня. И наполнена она была тысячами литров свежей крови, добровольно жертвуемой сюда покорными слугами и почитателями Мятежного Бога, славящегося своей неуёмной жаждой битв и кровавых подношений. Он сейчас был, пребывая в тяжких и долгих раздумья, именно здесь, по пояс погрузившись в ту влагу, что являлась для него целебной и сокровенной.

Никтерид – создание первого слоя Инфернума, уроженец кровавого обжорства, смешанного с ненасытностью и извечным голодом, родился, если можно так сказать, очень давно. Он не помнил первые годы своего бытия, не мог вспомнить себя былого, не имевщего формы и понимания того, кем являлся. Вся его суть изуверская и алая была лишь чувством, порождающим только однородное желание пожирать всё вокруг. Но потом естество безумное стало меняться, претерпевать в себе перемены дикие, расти и обретать мощь; ибо, как и всякое сущее нечто, оно тянулось к дивному свету, значащему развитие. Десятки, сотни, тысячи тягучих циклов проходило сквозь него, вносило в нутро его изменения, рождало в пелене эмоций связанные меж собой мысли и отягощало сознание разумом, что невольно начинал осмыслять то, что его окружало. А затем, будто бы почувствовав зов чего-то сладостного и неописуемо манящего, пробрался этот рожденец греха в плотское Мирское Лоно, и так впервые в жизни своей, с первым осязанием материи чуждой, но такой идеальной, обрёл он плоть свою нагую.

В этом Мире он оказался не первым, кто пришёл извне; здесь ему были не рады, и, в каком-то смысле, даже готовы к появлению подобных ему существ. Впрочем, время всё расставило на свои места, и та противная для него трёхликая звериная тварь, взявшая себе шефство над животными и полуразумными, кочующими племенами тех, кого впоследствии окрестили «зверо-людьми», была повержена и полно уничтожена. Хотя, конечно, перед этим моментом прошло много циклов.

Его культ, вера в него, поклонение ему, религия чего-то возвышенного вокруг, – всё это среди огромных земель питательного континента появилось словно бы само, практически без участия его, как центральной фигуры сего эпоса; стоило лишь только найти тех смертных и тщедушных глупцов, увидевших в нём отражение самих себя, однако же невозможное, совершенное и оттого никак не постижимое. В конце концов, спустя сотни их поколений, коим он изредка давал наставления и порой оберегал, представая спасителем и необоримой силой чего-то потустороннего, сущность его, вящая до низменных порывов, стала для них признанным Богом, хранящим их народ. И примерно тогда же закрепилось данное этому народу имя, звучащее как «вампиры».

А потом он встретил её – ту, от существования которой млел и истово дрожал, ибо видел в ней то, чего всегда, быть может, тайно опасался, но, тем не менее, хотел. Тогда его судьба разделилась на «до» и после», и он всегда был благодарен за это, ведь та, что именовалась Антропосией, завладела всей его сущей основой и сердцем, укротив собой когда-то безмерное, голодное стенание. А он, в гневе и кротости её, среди стремлений подчиняться и властвовать, выбрал что-то посредине крайностей, навсегда скрепив себя с ней и став зависимым от неё, как верный и свирепый волк, признавший равной мощь волкодава. И тогда их стало двое, – она, «яростное солнце», и он, «буйная луна». Две противоположности, что дополняли страстно друг друга, являя в соитии своём порок и святость.