Гуманоидные разумы, самозабвенно шедшие на добровольную и порой смертельную жертву, давали довольному исчадью столь много энергии порока и становились столь зависимыми от этого литургического процесса, что, в конечном итоге, всеобще образовали полноценный, уверовавший в неё культ. И в этот момент любопытство инфернального творения, не различающего такие понятия, как «добро» и «зло», решило узнать, как далеко способны зайти ради «примитивного счастья» такие верные ей последователи, и как это может помочь ей преобразиться вновь.

…

Оргии, повальное увеличение численности «проникшихся верой адептов» среди деревенского населения, а также некоторых забредших путников; массовое насилие, целью которого было не убиение и причинение вреда, но жажда страсти и новых эмоций.

Всего одна, пусть и особенная, тварь Инфернума, смогла оказать немыслимое воздействие на Матернум, и единственное, что не давало пресечь эти отторгающие в своём наполнении события, была случайность, из-за которой порабощены оказались все, кто мог бы донести такие значимые сведения до стен иных ближайших поселений.

Они возносили её суть в своих действах, поклонялись ей и предавали этому воплощению безграничного распутства – греховный, но искренне обожествлённый образ. А затем ими было выбрано для неё имя…

«Апатэлес…» – то, что произносили в стонах от жаркой дрожи их сердца.

«Эпистатэс…» – то, частью чего биение в груди каждого из них хотело стать.

…

Тогда, вместе с инферной, сочащейся похотью, псевдо-живое существо начало неожиданно получать странную примесь, вызывающую всесоблазняющий в его монструозной основе, бесподобный вкус. Это явление, казалось бы, меняло всё его раннее естество, непрерывно возбуждало в нём эрос и заставляло желать дивного повторения этого «изменения» вновь и вновь.

И в перипетии судьбы, в смешении последующих практикуемых людьми соблазнов, обретающих с каждым разом более изощрённое приравнивание лика инфернумского отродья к лицу какого-то нового, пока не заявившего о себе Бога…

…Сущность сама не заметила, как стала красивее…

…Как стала «суккубом»…

…И как стала поглощать духовные основы своих иступлённых поклонников, что при этом не уничтожались, а преобразовывались и взращивались в её лоне в подобие «её самой», в преисполненных инферной «детей порока», в «инкубов»…

…

Но, как бы незаметны не были простым человечьим наблюдателям происходящие в обычной деревне и близ неё события, от глаз тех, кто уже достаточно сильно приблизился к подлинному свету божественности или тому, что можно назвать её извращённым аналогом, они укрыться никак не могли. Ибо как только в этом мире зародилось новое верование, в тот же миг потревожились чувствительные пласты всеобъемлющих, разномастных энергий, и «сущности куда как более властные» эти малые, но явные для себя поколебания отчётливо ощутили.

Недолго «Они» думали над тем, что делать с новоявленным, но родным для себя в общем смысле, повзрослевшим отпрыском похотливого слоя их чужеродного обиталища. И было ими сделано предложение этому, по их долгоцикленным меркам, «ребёнку» – о вступлении в свою семью в качестве младшей сестры.

Ведь, в конце концов, зачем им враждовать и ослаблять и так немногочисленный триедино-совместный «род», полнящийся, по большей части, лишь глупыми и примитивными, не понимающими иногда даже простых приказов, низшими рабами? Зачем им лишать себя такого удобного и потенциально-умного «инструмента»..?

Вот уже не один десяток циклов прекрасная Апатэлес из самонаречённого рода Эпистатэс с пристрастием и «обоюдным удовольствием» от выполняемой работы служила своим покровителям, что в этом огромном мире провозгласили себя «Божественной ложей» или «Хранителями мирских народов».

Её роль, как покорной и «честной» слуги, заключалась в том, чтобы принимать на себя все издержки по-своему «добрых» и «праведных» Божеств. Ведь то, что является символом и знамением цивилизаций, не должно принадлежать к чему-то маркому и портящему репутацию.

Фактически, она была одной из тех, кто брал на себя ответственность за ту грязную деятельность, что вершили в тени всесильные «опекуны». И, хотя многие из плодов совершаемых деяний ей приходилось отдавать им, дабы отплатить за возможность «жить», что-то дозволялось всё-таки оставить и себе. И этого вполне хватало, дабы она продолжала трудиться для них с усердием и никогда, несмотря на свой характер, не понукать. Ведь на её памяти вспоминалось множество примеров, когда любая проявленная кем-либо дерзость оборачивалась мгновенной гибелью вне зависимости от статуса осмелевшего возразить «лакея».

…

На бедную Апатэлес взвалили, в своё время, весьма тяжёлую задачу. Однако, как это ей и свойственно, она с успехом с нею справилась. А теперь вполне сытно пожинала результаты изящно решённой проблемы.

Запрещённый во всех трёх государствах: и людей, и вампиров, и фей; имеющий порочное название, кое боялись произносить почти во всех политических обществах; и всепублично приписывающий себе инициаторство в отнюдь не светлых происшествиях… – «Обет инферны» ввергал в предупреждающий, перманентный страх разумы многих обывателей простым лишь своим упоминанием или подозрением в причастности к чему-либо.

И, что имеет важность для придирчивой суккубы, она была им довольна.

Это она его создала, она его организовала, и она заставляла его каждодневно функционировать, расширяясь и укрепляясь. Обширная власть посредством него сосредотачивалась в её руках. Подданные ей инкубы, которых она рожала и воспитывала, преданно защищали свою псевдо-мать от попыток иных членов инфернального тайного общества попрать её законные права на заслуженное первенство «в этом поприще». И каждый раз, когда с её указки вершились пугающие и громкие события; каждый раз, когда по её слову в израненном мире появлялась очередная ужасная рана…

…Она испытывала оргазм столь непередаваемый, что в откровении своего томно-мерного порока, из которого произошла в Матернум, в изливающемся вожделении, что усиливало её тягу к исследованиям плотских дозволенностей, в бытии когда-то давно крошечной, когда-то не так давно растущей и когда-то недавно взрослой…

…Она скрытно, но явственно ощущала себя одной из «Богов».

…

Сейчас же, в эту ночь, в своём скрытом в катакомбах «храме», обворожительная и совращающая Апатэлес нежилась в постели, а рядом с ней возлежали нагие и разгорячённые, уставшие и покрытые испариной от долгих утех, рослые парни и лишившиеся в этот же день своей девственности, теперь уже не невинные девушки.

Красивая, фиалково-тёмная кожа суккубы поблёскивала в этот момент от тёплого пота, будто бы маленькими разноцветными искрами. Копны её густых, чёрных, как смоль, длинных волос, – опадали на медленно вздымающиеся, средние по размеру груди с возбуждёнными сосками, из которых по чуть-чуть вытекало «молоко». Испробовать этот эликсир было честью для её инкубских детей и великой наградой для обычной приближённой челяди, ибо эффект столь дивного вещества был ошеломляющим для простого сознания и тела, – невообразимая похоть завладевала всеми мыслями и молодила всякую плоть.

И вот, на мгновение присосавшись к одной из двух её молочных желёз, заигравшаяся юношеская фигура скрутилась в судороге от крайне сильных, граничащих со смертельным «инфарктом», оргазмических приступов и начала испытывать резкие, рвущие окончания, заставившие также осушить весь свой сжимаемый внутри мочевой пузырь. Однако стыда в его опустошённом разуме не было, теперь он был ему не нужен; ведь всё, что способно принести удовольствие, нужно встречать без сомнений и с предвкушением. А потому юные губы устремились к манящему сладостью и дурманом, всеми желанному межножью «его госпожи».

Апатэлес не сопротивлялась таким порывам своих «игрушек». Ей нравилось смотреть на то, как они ломаются, как нарушают собственные устои и правила, как изменяют себе и своей морали, сотворяют из естественного инстинктивного начала «себя новых»…