Естество «Богини» выжило, смогло уцелеть в этой безумной череде адовых мук, и даже энергия постепенно возвращалась в её поверженное и измученное, нагое тело. Однако же она отчётливо понимала, что ей позволили спастись, дали мнимую «жизнь» и разрешили существовать дальше, взамен навсегда захватив её и сделав заложницей. Ибо то «Нечто», та фигура, которую она узрела там, в самом центре круговорота хаоса и в истоке всего того безумства, в кое она по глупости и незнанию решила окунуться, отныне знала, где её искать, и, более того, до сих пор держала кабальный дух инферны в своих смертельных, удушающих тисках.

– Отныне ты моя… – шелестяще и щебечуще прошептало что-то в её сознании. – Отныне и навсегда, дитя… – и сонный мрак окутал обессиленный разум.

И лишь только тихий храмовый зал был здесь очевидцем всего этого поражения, и не было больше никого сейчас на личном этаже Богини, чтобы увидеть это и помочь. И за дверьми барельефными множество трупов несчастных и верных слуг её лежало, что погибли смертью мгновенной от неё же, когда впервые она неистово закричала.

…

В этот день Империя людей «Антроппа» навсегда потеряла мудрого человека, что испокон веков, без сожалений умирая и тайно, преданно перерождаясь в сынах её, был Первожрецом древней религии, а также «смотрителем» и «наставником». Сегодня, вероятно, людской народ, пусть пока и незаметно, но утратил весомую часть того влияния на себя, что действовало до этого дня с тех самых давно забытых пор, когда оно наивно и обманно выбрало себе идол веры, когда приняло ложь за правду, когда сотворило «Своё Человеческое Божество»…

Сквозь извечные поиски истины,

По рутинности смоге, в бреду...

Я шагаю по тропам корыстности,

По чужим голосам, и, быть может,

– В чужую судьбу...

***

# Взрослый Мир / Терра /

Территория человеческой Империи «Антроппа» /

Регион зверолюдей /

Земли племён кошачьих оборотней

Неразборчиво-мелкий, холодный дождь лил своей застилающей всякий обзор непрозрачно-серой ширмой, барабанящей по древесным листьям и вялой траве, достаточно долго, чтобы успеть надоесть даже привыкшим к непогоде и слякоти, нескольким неприхотливым авантюристам.

Вот уже несколько однотонных, похожих друг на друга дней после своего схода с торгового тракта они занимались тем, что шли сквозь различные лесные тропы, пересекая совершенно непротоптанные какими-либо путниками, чащобные места. Сопровождала же всё это невзрачное путешествие постоянно вездесущая слякоть, смешанная с грязью и растительной духотой.

Одежду свою, дабы не продрогнуть и заболеть окончательно посреди глуши, группа этих странников сушила на устраиваемых для этого привалах и вязким утром, и ветреным днём, и склизким вечером, заканчивающимся холодной, мрачной ночью. Однако же никто из них не жаловался, ибо какая жизнь без трудностей.

А потому и сейчас, сидя вчетвером у костра средь небольшого пролеска, согревались они теплом горячего, потрескивающего и искрящегося, небольшого огня.

– Сезон дождей, увы, весьма тяжел и пасмурен… – прошептала кошачья дева, называемая среди своих близких друзей Зиосией, грея протянутые к этому огню руки. – Дубравы и заросли в это время становятся непроходимыми и изматывающими, – красивые глаза отражали в себе бликующий свет пламени, а дивные, звериные черты – его тени. Печаль же дополняла сей милый, чарующий облик, вызывающий симпатию. – Простите меня, что доставила столько неудобств своим желанием…

Писто, будучи лидером их отряда, лишь тихо хмыкнул на это. В конце концов, как они могли поступить иначе, когда появился шанс на исцеление бедной сестры той, которую они любили всеми своими одинокими сердцами.

– Не говори глупостей, наша маленькая пантера, – с дружественной нежностью произнёс Зонтас, аккуратно шлифуя лезвие своего старого охотничьего ножа, доставшегося ему когда-то давно от родного, погибшего в какой-то вылазке брата. – Если твоя мечта осуществится, то я уверен, каждый из нас будет искренне счастлив, – лёгкие потоки воздуха, неторопливо летящие меж деревьев, будто коснулись всех их, сидящих здесь, в семейном кругу, символизируя этим согласие с добрыми помыслами.

Тимиос же, крупный мужчина, выполняющий оборонительную роль в их группе, молча смотрел в это время на медленно играющие друг с другом пламенные языки. Нечто прошлое было в них, – силуэты добрых воспоминаний о его жене и двух детях, что почили в дрязге никчёмной и бессмысленной, очередной войны двух государств…

– Я думаю… – промолвил он чуть басовито, не отводя своего взгляда от костра. – Единственное, чем стоит дорожить каждому существу, где бы то ни было, это связь, что единит всякие души и не даёт чувствовать им себя оставленными и покинутыми, – его глаза закрылись, скрывая и утешая давние душевные раны. – Во всяком случае, именно это неизменно лежит в основе всего того, что я повидал на своём веку, – приглушённый вздох раздался с его уст и поставил точку в немногословной речи, потому как с рокового «дня своей потери» ему претили близкие разговоры меж людей, и оттого зачастую он предпочитал быть молчаливым, дабы не утруждать никого тем, чего когда-то в некоем смысле лишился.

Зиосия, попытавшись посмотреть в его опущенные глаза, трепетно улыбнулась:

– Порой я часто думаю, что одним из самых больших чудес во всей моей жизни была случившаяся однажды встреча со всеми вами, ребята… – тот её мрачный день, когда меж выполнением дешёвых заданий она случайно заметила в гильдии их троих, вешающих на стену объявление о поиске нового напарника, стал светлым в памяти. – И порой, мне часто кажется, что если бы не вы, то я бы уже давно пропала где-то, потерянная навсегда без вести и без хоть чего-то, что было бы мной достигнуто.

Звёзды на тёмном небе тускло пробивались своим светом чрез белёсые облака, заполонившие собой весь небосвод. Срединная луна неподвижно висела там над ними и сторожила, казалось бы, сам Мир своим присутствием. Безмятежная безбрежность словно бы окутывала своим флёром всё восприятие и воцарялась над томной округой. Четыре духа, что были связаны меж собой незримой нитью безразличной судьбы, испытывали чистую радость от того, что оказались здесь, в этом самый момент, – вместе.

– Пустяки, – смущённо ответил Писто, а остальные мужчины поддержали его своими с трудом скрываемыми улыбками. – Все мы тебе рады, Зиосия; ты наша часть, а мы – часть тебя, – через небесное пространство пролетала далёкая от них комета, постепенно сгорающая и падающая где-то за ночным горизонтом. – И мы всегда, поверь нам, будем дорожить тобой, как своей дорогой кровью.

Зонтас, вечный балагур и весельчак, что сейчас был на удивление собран, любяще оглядел своих друзей, которых совсем недавно уже отчаялся найти живыми, – там, глубоко в гоблинском подземелье, кое теперь являлось разрушенным…

– И всё-таки удивительно, что те сильные воины подарили лекарство и амулет, – серьёзные разговоры с напарниками об этом обстоятельстве всплыли в его голове. – Учитывая то, на что способны два этих предмета, щедрости дарителей нет описания.

Зиосия, будто бы вернувшись назад, вспомнила те мгновения, когда битва, долженствующая похоронить их всех там без надежды на спасение, быстро кончилась. А затем, в миг наступившего прощания меж ними и двумя «героями», чёрный рыцарь, бывший мужем белой воительницы, достал из синеватого зева, явившегося в воздухе, крошечную склянку с золотисто-смоляной жидкостью, ярко переливающейся внутри, после чего бережно протянул её в руке сквозь мерцающее марево барьера прямо ей, сидящей на земле средь своих товарищей, охраняющих немощных бывших пленников.

– «Пусть это будет моим даром, прекрасная Тавмазиосия из рода Ортографос…» – сказал он, а его красивые, нечеловеческие глаза в это время лучились светом солнца. – «И пусть оно излечит ту болезнь, что причиняет боль несчастной оборотнице…» – там, в непередаваемой атмосфере чего-то таинственного и непознаваемого её душой она дрожала всем своим будоражащим дух неясными ощущениями, бренным телом. – «А это…» – почти бездвижно указал он пальцем на округло-искусный, сложный артефакт, парящий над ними, – «Пусть будет подарком от моей дражайшей супруги и верным стражем впредь...» – и сейчас, после нахождения их другими группами авантюристов, оно приняло вид ювелирного угольно-блестящего украшения в форме семени, по центру которого был крошечный, словно бы затаившийся в своём следящем движении, рубиновый глазок с замершим изумрудно-крестовым зрачком. Собственно, именно он в данный момент и висел у неё на шее, закрепившись созданной им же антрацитовой цепочкой.