Два юноши увидели их, чуть приостановившись, и услышали душевный зов, рокотом отдающийся во всём, чем они во всех сферах бытия являлись.

– Ступайте дальше сами,вас уже ждут… – плавно поклонился он им головой, а рог его, издав белое мерцание, оставил после него лишь опадающие и исчезающие, светлые искры едва обжигающей энергии.

Антрацитово-чёрные, давящие безумной аурой, каменные врата были огромны, ибо перекрывали собой абсолютно весь коридор. Смотря на них, двое отроков чужих, замерших в нескольких метрах от них, всеми фибрами душ своих и материй робели, ведь чувствовали себя добычей, по воле свой идущей в смертельную для них пасть. Вероятно, они были правы, однако же, как носителям монаршей крови, эту правоту, разъедающую всё нутро едким и скользящим страхом, необходимо было изничтожить.

Витиеватые линии на вратах, поблескивающие зелёно-жёлтыми оттенками, переливающимися порой в бордово-красные контрасты, казалось, жутко извивались, походя от этого на червивых змей, укоренённых в колоссально-прочном монолите. Узоры, знаки, символы, – всё то, что они образовывали в своих шершавых движениях, шелестяще-томно переходящих друг в друга, ощущались чем-то неестественным, потому как внушали нечто запретное, сковывающее, неосознаваемое.

В полотне же вратном, средь безмерных рельефов, следить за рисунками коих, полагаясь на зрение, было невозможно и болезненно, находились два тёмных круга, расположенных на каждой из сомкнутых воедино, громадных сторон. Было в них, наверное, что-то особое, по-своему влекущее, позволяющее. Притягивали они взор, однажды узревший их, и в своей непроглядной, всепоглощающей бездне внутри, обильно сочащейся мраком и пульсирующей тенью, к чему-то, вероятно, приглашали.

И вот, ладони принцев обоих, о чём-то вместе согласившихся, коснулись тьмы, манящей на каждой из половин, легли на неё мягко, а после в холодной и вязкой мгле что-то будто бы коснулось уже их. И створки врат, утробно прошипев парами воздуха, стали открываться, слепя пропускаемым чрез себя гнетуще-ярким светом.

…

Потусторонне освещённый, гигантский зал открылся величественно перед ними, замершими на тёмно-красной дорожке, украшенной золотистыми письменами, блестящими в лучах торжественно-грозных висящих люстр и поставленных торшеров, похожих на молчаливых стражей. Дыхание у обоих на мгновение будто остановилось, а затем, набравшись спокойствия духом, продолжило бороться с тяжким воздухом, наряду с начавшимися, взволнованными шагами.

Юноши шли вперёд, не смея поднимать своих глаз, однако же стараясь казаться, соблюдая этикет и достоинство, вовсе не паникующими, а достаточно уверенными. Они не замечали поодаль от себя, во тьме далёких стен, высокие и пугающие фигуры, не замечали пристального внимания к себе, исходящего от холодных и жутких взоров, не замечали кромешной тишины вокруг, полностью погрузившись в глухие биения, издаваемые своими невечными сердцами. И, тем не менее, двое смертных существ, пребывая в трепещущих чувствах, отчётливо знали, куда медленно направлялись, потому как там, в самом конце, восседая на непомерном и незабвенном, чёрном троне, в окружении свиты своей был тот, кого сейчас страшились на обоих континентах.

Время текло навстречу двум гостям вяло, изморенно, заторможенно и гнетуще. Подобно песчинками, попавшим в тягучий и вязкий дёготь, с трудом пробирались они, едва выдерживая необъяснимое давлением, ко взирающему на них противнику Мира. Разумы их претерпевали невыразимые нагрузки, души стенали, а плоть напрягалась, однако же немеющие ноги вновь делали ход и вели их неспешно вперёд, прямо туда, где расстилалась настоящая агония, смешанная с безумием. Ибо там, во тьме царящей, в силуэте ужасающем, сгущались в противоборстве рьяном словно бы жизнь и смерть. Однако же, к удивлению, путь длинный и бесконечно тянущийся, оказался преодолён.

– На колени!! – жестоко и возвышенно, грозно прозвучал женский рьяный голос, принадлежащий невыразимо чарующей Деве, стоящей по правую сторону от трона; тела же юношей, меж этим, подкосились и упали на свои бессильно-подогнутые ноги, уперевшись в дрожащие от напряжения руки. – Вам запрещено говорить и двигаться!! – интонация, проходящая сквозь замерших принцев, сквозила силой и властностью, противиться чему было просто невозможно. – Вы находитесь в чертогах Господина!! – смертный мозг, казалось, как и дух, насильно и жёстко сковывало, корёжа и разбивая. – Так внемлите же ему, покуда удостоены вы яви его!! – и сияние её жёлтых глаз, прежде пульсирующее в такт словам, осветило обоих гостей подобно самому солнцу, что словно бы давало им какую-то непонятную, неясную надежду.

Концентрация давящей мощи отчасти спала, но теперь две телесные оболочки, принадлежащие человеку и вампиру, кои наречены при рождении были с противством «ущербной кровью», будто и вовсе не подчинялись своим владельцам, отдав контроль, полно и смиренно, сокрытому во мгле тёмному кукловоду.

Миг, и головы двух принцев, не испытывая сопротивления от своих хозяев, послушно поднимаются, позволяя сквозь дрожащие веки увидеть то существо чуждое, на голове которого была семиконечная корона, хранящая в навершиях золотые янтари. Глаза его, как и у дивной, богоподобной женщины подле, были отражениями луны, собравшей в себе солнечный свет, зрачки же – наоборот, казались хищными и дикими, похожими своей веретённой формой на звериные. Серебряные же, средние волосы, спадающие до чуть заострённых к затылку ушей, выдавали в нём нечто высокородное, но в чудовищном и пугающем шарме вовсе не присущее двум нечеловеческим расам, ибо это был совершенно иной вид, лишь сохраняющий привычные черты тела и лица.

– Сказать по правде, юные наследники, – спокойные и внушающие доверие, мерные слова его раздались по всему масштабному залу, проникая в каждый разум. – Я искренне рад, что ко мне пожаловали именно вы, – едва заметная полуулыбка, промелькнув на устах его, показала доброе настроение того, кто источал ауру смерти. – А потому, поверьте, буду с вами честен и открыт, – давление на тленную плоть их, спав ещё сильнее, позволило делать более свободные вдохи воздуха, полного холода. – В конце концов, вы подходите на роли моих союзников много больше иных персон, – очи златые блеснули в тенях, всё окружающих, красными и неуловимыми бликами. – И оттого, не волнуйтесь, ибо дам я вам всё то, чего сама судьба жестоко вас лишила.

И, в мгновение оказавшись пред двумя этим проклятыми на увечья юношами, возле одного из коих лежали парные костыли, он подал им свои руки, позволяя встать.

Порочное, преклонное томление,

Порабощённая свободой ложною борьба,

Ползущие по сердцу трещины неверья,

Разбитая безверьем неслышная мольба.

***

Всё имеет Равновесие, сама суть Мироздания сплетается из него и рождается, умирая и воскресая снова и снова. И даже Хаос и Порядок, сотворяющие его из себя, преклоняются пред ним, признавая власть над собой. И потому природа событийная, кою полно контролировать невозможно никому, состоит из сменяющих друг друга, противоборствующих, но не враждебных, всепронизывающих и безграничных циклов.

И потому довольно часто за благом следует недуг, а за счастьем шефствует горе. И оттого нет ничего удивительного в том, что в то время, когда одних юных отроков, попавших в Цитадель смерти, предавали награждению, другого, находящегося в ней, погружали в пучины отчаяния.

Юпокритикос, бывший рожденцем одного из известнейших фейских домов, звавшегося «Наркиссистэс», обладающий признанием, богатством и потому влиянием, никогда бы не подумал, что однажды, после его наречения «божественным аватаром», после получения силы и поддержки от Милостивой Богини, а также целого Ковена, правящего огромной областью запретного континента, – окажется здесь, в этом плену, в обители мирского врага, подлинно неизвестного и почти неизученного, однако же, несомненно, ужасающего своей продемонстрированной мощью. Впрочем, для юноши, часто пребывающего в усладе и пиршествовании, новый противник для государства, предпочитающего довольно изолированный способ существования, был весьма далёк, а потому никогда не воспринимался как нечто, действительно весомое и важное.