Оно обожала эти всегда интересные, хоть и сохраняющие в себе общий пагубный мотив, пылкие игрища. И для неё, порой, даже не было разницы, – ублажают её, или зыбким ублажением занимается она сама; насилуют её, или же насильником предстоит побыть ей.

В этот дивный момент, мурлыкающе зажмурив веки и скрыв под ними закатившиеся от неги фиолетовые глаза, её красивые руки, пальцы на которых имели аккуратно подстриженные, но по-прежнему заострённые когти, подтянулись к своей голове и схватились за толстые и прочные, монолитно-обсидиановые рога, кои росли прямо из висков, закручиваясь кончиками ко лбу и образуя, этим самым, некое подобие «короны». Мышцы суккубы сжали их столь сильно и потянули вниз так мощно, что затылок «хозяйки» поддался и опрокинулся на подушку, вжавшись в неё с непомерным напряжением.

Юноша, что облизывал ей чувствительное место, не мог остановиться, так как внутренние нектарные жидкости, которые он волей своей безумной лакал, сказывались на нём также одурманивающе и усыпляюще и лишь усиляли его около-обморочное, помутнённое состояние. Бедняжка не мог понять, что сам запрягал себя сейчас в этот чудовищный, но отнюдь не явный для него капкан, который уже понемногу стал смыкаться.

Апатэлес застонала сильнее и громче; она знала, чем это закончится, и мысль об этом доставляла ей удовольствие ещё большее. Каждый раз это было незабываемо, и каждый раз жестоко и красиво, в каком-то смысле – непременно-завораживающе, умопомрачительно.

Она стала сжимать бёдра, меж которых было лицо «жертвы», закинув ноги на широкие плечи и сомкнув свои стопы над крепкой шеей. Поначалу, человек не замечал этого действа, однако вскоре давление на слабое, по сравнению с порождением страсти, и хрупкое тело стало расти, движения ощутимо ограничиваться, а дыхание затрудняться. И вот, нежные ноги сомкнулись ещё рьянее и жёстче, плотно зафиксировав бьющуюся в конвульсиях от нехватки воздуха и опасного удушения, очередную «причудливую куклу».

Никто из присутствующих здесь людей не желал вмешиваться в этот процесс, все они лишь смотрели на это вожделенное истязание своими опьянённо-сонными глазами и с придыхание наблюдали за проявлением такой «заботы» и такого «внимания» со стороны суккубы, что не была человеком, и для коей всё человечье было чуждо…

А тем временем лёгочная «лихорадка» пойманного «мальчика» стала закономерно оканчиваться его погружением в забвение и «вечный покой». Однако Апатэлес не хотела такого исхода этого маленького происшествия, а потому напрягла и сжала бёдра ещё сильнее, давя уже не только на шейные мужские позвонки, но и на до сих немного брыкающуюся каштановую головку пленника.

Мгновение, и…

#Взрыв, – череп жертвы не выдержал этой нагрузки и лопнул, как переспелый плод, обдав и обагрив своим красным соком всё поблизости; а использованное для произошедшего развлечения тело навсегда замерло.

Апатэлес кончила, – бурно, сочно, как она и любила.

Обезглавленный труп, отдающий своё тепло окружению, лежал у неё в сведённых ногах и дополнял картину совершённого развращения «экстравагантными красками». Его же поверженная плоть, обильно залитая сверху мочой «победителя», указывала на животрепещущее завершение столь бурного акта «недавних схватчатых взаимоотношений». Оргазм не должен останавливаться на чём-то одном, когда доступны разные варианты его происхождения. А потому, как уже говорилось ранее, нет ничего плохого в том, чтобы не препятствовать удовольственным стремлениям реализовываться во всей своей палитре красочности, какими бы не были обстоятельства.

В то же время, мало кто мог бы заметить, как в момент телесной смерти вся «пленённая тушка» будто бы «духовно разрядилась», переправив всю свою энергетическую основу: и душу и сам дух – сердцевину всего, в страстное лоно суккубы, коя вновь удовлетворённо замурчала.

– «И вновь свежее потомство…» – подумала та, поглаживая свой ровный живот, внутри которого начала преобразовываться и формироваться «новая жизнь».

Закончив с процедурами изматывающих, но полезных человеческих сношений, утомившаяся Апатэлес предавалась отдыху в тёплой, уютно-распаренной и наполненной приятными масляными благовониями, изысканно-сделанной из камня и дерева, ванной комнате.

Погрузившись в горячую пенную воду внутри большой мраморно-резной бадьи, она потихоньку нежилась и обдумывала дальнейшие планы, ради которых ей, как раз-таки, и пришлось прибыть в этот небольшой приграничный городок, коих было много.

Выпивая из бокала маленькими глотками белое вино и закусывая его вязко-шипучими во рту ягодами, суккуба находилась наедине с собой. И это были те редкие минуты, когда на её лице можно было увидеть обыденный, по-простому-человечный лик, который свойственен для любой ничем не выделяющейся женщины.

За прошедшие годы своего «существования» Апатэлес прониклась рутиной тех, чувствами кого кормилась. Более того, она стала разделять эту смесь обыденности вместе с ними, ибо, в каком-то роде, произошла от них.

Депрессия… Пожалуй, так можно охарактеризовать истинное состояние этой бесподобной перед своими детьми и слугами, но такой печальной и поникнувшей в тайне от них всех, выходицы Инфернума.

В эти моменты она не хотела делать ничего, ни о чём не хотела знать и никого не хотела видеть, ведь зачем трудиться дальше, если более ей расти не дадут. Она, если можно так выразиться, достигла максимально возможной точки в своей карьере, и развиваться теперь для неё, по мнению её «приёмных родителей», более недопустимо и даже опасно. Конкуренция не нужна никому, а особенно им.

Однако эти деморализующие мысли быстро подавлялись твёрдой волей. И до сих пор сохраняющая в себе «интерес», жизнестойкая и пылкая суккуба продолжала смотреть на всё иначе и оптимистичнее. В конце концов, вдруг этих «трёх тварей» кто-то да прикончит..? Тогда-то она своего не упустит и, наконец-то, возьмёт всё то, что ей причитается…

Внезапный стук в дверь отвлёк раздражённо-огорчённую и почти засыпающую Апатэлес от периодически-повторяющихся размышлений.

– Кто..? – произнесла она медленно и недовольно.

Все её сопровождающие люди и инкубы отчётливо знали, что беспокоить свою хозяйку и мать можно лишь в неотложных случаях, а в иных – это строго-настрого запрещено.

– Госпожа, чрезвычайная ситуация… – прозвучал с той стороны спокойный голос одного из её «валетов», являющихся основной ударной и сдерживающей силой молодого «Матриарха Похоти».

Его явка значила действительную и, увы, неигнорируемую «экстренность»…

– «Что там ещё…» – пробурчала она про себя недовольно, прикидывая различные возможные варианты. – «Впрочем, чего-то серьёзного быть не должно…»

Жёлтые, будоражащие глаза приоткрылись и взглянули на вход:

– Войди…

Дверь скрипнула и пропустила через себя красивого мужчину в тёмном плаще. Его кожа лица была сера, а изо лба росли острые, десятисантиметровые рога, устремлённые кончиками вверх.

Он поклонился и, не смея поднять взгляда на свою родительницу, которую обожествлял и ценил больше собственного бытия, начал доклад:

– Связь с кобольдами в последнем проекте прервалась, – его слова навострили слушательницу, эта новость была из разряда недопустимых происшествий; слишком много средств оказалось потрачено на реализацию этой «жадностной смуты». – Более того, утрачена связь с накопителями-маяками внутри пещеры; они либо разряжены, либо уничтожены, – суккубское сознание напряглось. – Наблюдательный отряд, контролирующий место события, засёк на несколько мгновений аномально-высокий фон неизвестной природы внутри пещерной сети. Этот фон практически моментально пропал, вернув стандартное энергетическое насыщение. Тем не менее, исходя из временных показателей, одновременно с его появлением и исчезновением фиксируется и разрыв связных конструктов с нашими артефактами, – докладывать столь плохие сведения было неудобным делом, однако кто-то должен был это делать. – Есть немалая вероятность, что всё создаваемое логово подверглось зачистке кем-то экстраординарным. При этом, по поступающими данным, скорее всего, этот «кто-то» до сир пор не покинул пределы комплексных границ и движется к выходу на поверхность, – валет опустился, встав на одно колено и уперев кулаки рук во влажный пол. – Каковы будут приказания, Наша Страсть?