В то мгновение, когда дым, пепел и пыль стали рассеиваться и опадать вниз, Никтерид, до этого неподвижно стоящий, поднял взгляд на своего заклятого врага, коего окутывал сейчас золотистый, изящно сделанный энерго-щит из тлетворной сути. Впрочем, от дальнейшего действа, по разумению охотника, артефакты и скорость, продемонстрированные ему за прошедшее время этой схватки, не помогут противнику побороть свою собственную судьбу, ведь это уже бессмысленно. Потому как ультима, особая божественная способность, пробуждаемая каждым из Божеств в пик расцвета, была квинтэссенцией всего опыта и всех навыков, кои собрал за своё бытие рожденец. У Бога же вампиров она была такова, что ещё ни разу за всю долговечную памятность не подводила его и не отпускала никого. В конце концов, именно он, ещё в древности, нанёс окончательный и добивающий удар той твари, что звалась Трёхликим Зверем, ненавидимым им Люкантхропосом.

Спустя ещё миг, в свете ярящейся и громыхающей свирепыми молниями бури, грозящей уничтожить всё, что помешает этой битве, в блеске падающего тут ливня, хлёстко бьющего землю своими каплями, позади Бога предстало двенадцать силуэтов, что в освещении бликующих высоко жёлтых разрядов казались точными его копиями. Впрочем, пара отличий от «оригинала» в них всё-таки была, – они не держали орудий, и на орнаменте их брони отсутствовало то, что являлось четырьмя девичьими лицами, мученически страдающими от боли и одновременно ликующими от наслаждения, прослеживаемого в их постоянно меняющейся, проклятой мимике.

Секунда, и все эти копии моментально ринулись к своему единственного врагу, смотрящему на развернувшееся действо как-то странно, вовсе без страха, с интересом.

#Град ударов!!! – обрушилось нападение дюжины божественных воплощений прямиком на переливающийся вражеский купол, не позволяющий добраться до цели. Однако же сила их постепенно стала увеличиваться, насыщаться злостной инферной, заставлять энергетическое, плотное полотно стать менее стабильным и разряжённым. И об успехе сего намерения свидельствовало его едва заметное, слабое подрагивание, отчего поверхность щита покрывалась рябью красных, чужеродным вкраплений, будто бы впивающихся в начавшую поддаваться вражескую плоть.

Казалось, одна чаша весов этого поединка перевесила другую; бой оканчивался, и близилась скорая его развязка, знаменующая чью-то победу и чью-то погибель. Правда, судьбоносная воля зачастую переменчива, а порой и вовсе крайне обманчива. И то, что произошло далее, явственно это подтверждало, ибо всё было решено давно, ещё до начала сего смертельного противоборства.

Крошечная, невесомая и ничего не значащая песчинка времени «упала оземь»; миг настолько малый, что на него не обратило внимание даже мирское сознание, являвшееся в природе своей вездесущим и в границах твердыни своей всеведающим; доля жизни такая короткая, что ей впору было остаться совершенно не замеченной, потому как даже времени было на неё всё равно; однако же за эту малость незримую всё изменилось, ибо всё рано или поздно должно обрести конец.

Щит вражеский в фибрах своих мельчайших переменился единовременно, обретя посыл волевой чуть иной, и, разразившись двенадцатью острыми щупальцами, пронзил головы одинаковых противников. Те же, дрогнув, словно не веря в это, замерли посмертно и начали иссыхать, обращаясь в тлен.

Чрез десяток секунд, когда дело было сделано, полуразумная энерго-форма, похожая на бесшумную и золотую массу желе, поглотив в себя всю ядовитую энергию и переварив её в свою некротическую суть, убрала внутрь все свои шарящиеся щупы, после чего, испытав подобие довольства, сжалась в размерах до объёмов мячика, похвально прыгнувшего в ладонь своего Владыки, который лишь чуть улыбнулся, впитав в себя сей образовавшийся, искусственный и опасный, псевдо-живой организм.

– Ты достояно сражался, Дитя Инфернума, – вздохнув мёртвым воздухом, глубоко наполнившим грудь, мужчина неспешно пошёл к стоящему Божеству, истинная природа которого была неправильной и оттого ложной. – Однако же, увы, для меня ты лишь ребёнок, едва ли ступивший на шаткую основу греховного развития, – меч его чёрный, абсолютно не отражающий в себе свет, исчез во тьме, покинув бой, равно как и вампирское мерцающее копьё, парящее ранее, но теперь упавшее вниз. – И, к сожалению для тебя, я не приемлю грех в неогранённом, первозданном виде, способном лишь разрушать счастье и сеять беды, – золотистые его глаза-веретёна, содержа в себе какую-то странную эмоцию «изучения», смешанную с презрением, посверкивали в своих спокойных радужках. – Ты умрёшь здесь, – шаги его ровные оставляли после себя мокрые следы на опавшем пепле. – И иного тебе не дано…

#Гром!!! – серое, плачущее небо разразилось вспышками очередных молний, сопровождаясь пробирающе резким и твёрдым звуком громыхания.

Рука в чёрной металлической перчатке молниеносно пробила торс Никтерида, взяв его парализованный позвоночник в крепкие тиски своей сжимающейся кисти.

– Посмотри в мои глаза, потомок инферны, – онемевшее тело кровавого Бога, хоть и полнящееся мощью порочного измерения, не могло двинуть даже мускулом, отчего оставалось неподвижным; в конце концов, воля вышестоящего существа, обладающего страшащей силой, подавляла собою всякие сопротивления и намерения. – Подними свои веки и загляни в мои глаза, беспомощный и бесхребетный, сын греха, – некра, несущая с собою тленность бытия, распространялась по поражённой плоти подобно всеохватывающей чёрной паутине, иногда пульсирующей золотым светом. – Ты не утратил своего достоинства, я действительно имел честь биться сегодня с тобой, – рубиновые, налитые тёмной кровью божественные очи, чуть поднялись вверх, обратившись своим ставшим немощным взором в врагу, взирающему на него свысока. – Но Красота, к сожалению, требует жертв, – девичьи лица на бардовых латах рыдали, плача ручейками ядовитых слёз, и навсегда замирая, порабощаясь ширящейся сетью, расползающейся по всему материальному, что было сотворено пороком. – И ты, дитя, одна из них, – знания, воспоминания, чувства, мысли, инстинкты и былое восприятие, всё устремилось из открытых красных глаз в разум того, кто когда-то крайне давно, ещё в прошлой своей жизни, был наречён собственнолично прозвищем «Гербарист», ибо собирал с дивных мирских полян те «цветы», что достойны были сохранения, дабы увековечить их в человечьей истории.

Тело Никтерида стало усыхать, словно бы от старости, безвозвратно истлевать, будто бы от болезни, превращаться в непохожую на себя хрупкую, мёртвую мумию, как будто бы пропустило через себя неисчислимое количество отмеренных на бытие, жизненных циклов. Спустя мгновение, оно полностью, как и истрескавшаяся броня, вместе с развеявшимися костями, осыпалось на выгоревшую, всё ещё горячую почву, оставив как напоминание о себе лишь энергетический, жидкостно-тягучий источник, излучающий пышущую ауру агрессивного и чужеродного мирозданческого пласта. Впрочем, вытечь куда-либо и скрыться ему было не суждено.

Раскрытая ладонь избранника смерти, держащая на себе эту вязкую субстанцию, исторгла из себя ранее впитанную золотистую массу такого же странного вещества, что некогда было непреступным щитом, а потом чрезмерно убийственным созданием. Реакция началась сразу же, ибо жидкость алая была моментально вобрана внутрь того, что стало прочной, играющей золотом светом, замкнутой сферой.

Среброволосый мужчина, чьи руки были расслабленно сомкнуты за спиной, посмотрел своими глазами, вернувшимися к успокоенному состоянию в виде зрачков, принявших простую округлую форму, куда-то далеко, в небесное марево:

– Первая часть сего путешествия подошла к концу, – ветер в затихшей погоде, окончившей свой дождь, немного трепал локоны его волос. – Осталось ещё два этапа, а затем, – грудь его вновь вдохнула в себя воздух, полнящийся рассеянной энергией, что была ему родственна и потому приятна, – затем будет лишь неизвестность и то, что все называют надеждой…

Покой беспокойный, что всё громче шагает,