…

Делать это, не попадаясь им на глаза, было сложно. Они с трудом поддавались влиянию. Их мысли, казалось, пытались отстраниться от смущающих и навеваемых сторонних зовов. Но постепенно поведение двух людей перестало выдерживать неявные послания незримого натиска и начало меняться.

Вскоре их глупые умы уже не могли думать ни о чём ином, кроме как о телах друг друга. Дыхание в их грудях участилось, сердца забились быстрее, а лица налились отчасти краской. Когда же их взгляды случайно встретились, то уже не могли разорваться в своём наитии, ведь ощутили взаимное притяжение. И, приблизившись, они стали растлеваться между собой прямо там, под густыми древесными кронами, упав на прохладную и мягкую траву, пахнущую свежей природой.

Незаметный монстр испытывал довольство, наблюдая за спровоцированной им сокровенно-откровенной сценой. Характерные и приятные звуки, исходящие от сакрального, но в этот миг такого открытого взаимодействия подопытных самца и самки, относящихся к странной прямоходяще-двуногой форме, свидетельствовали об успешном результате применённой на них процедуре совращения. Но, что поразило в этом действе крошечного наблюдателя более всего, так это излучаемая временно-обезумевшими созданиями похоть, оказавшаяся намного качественней, чем собиралась им прежде. И, в подтверждение этого, он впервые испытал экстаз, заставляющий онеметь всё оторопевшее от расслабляющего зноя его малюсенькое тельце и забиться в судорогах по воздуху своими поблёскивающими, прозрачными крылышками.

А затем, когда спаривание «двух неизвестных ему зверей» окончилось, и инфернальное сознание смогло очнуться от непередаваемой неги в полусонном забытьи, оно заметило «кое-что интересное».

Внутри вспотевшего девичьего живота, ближе к его разгорячённому низу, слабо пульсировало завихряющееся скопление и средоточие чего-то «вкусного» и непостижимого. Вернее, существо знало, что это такое, ощущало там новую «жизнь». Но почему-то в этот раз это явление выглядело иначе, содержало в себе нечто «инопрекрасное», концентрировало то, чем хотелось «обладать». И завлекаемая жаждой познания в своей непостижимой страсти, непримечательно-миниатюрная, но опасная тварь тихо подобралась к жертве, а после незаметно, под вскрикнутый девичий стон, проникла в неё, оказавшись вскоре около заветного и нужного ей, зачавшегося совсем-совсем по-преступному недавно, жизненного источника.

…

Безымянная девушка испытывала странные ощущения у себя в лоне, ей было одновременно невероятно приятно и в то же время непостижимо больно. Её рассудок, находящийся на грани сна и реальности, не мог сформулировать проблему, хотел подольше пребывать в истомном забвении, а потому связывал начавшийся дискомфорт с последствиями проведённого акта, ибо он был у его хозяйки самым первым и, как она со всей своей нежностью надеялась, с искренне любящим её, единственным человеком. Но мечтам её не суждено было сбыться.

С течением минут что-то претерпевало изменения в её нутре, что-то рылось и копошилось в ней, а ещё будто бы высасывало из неё всю силу. Вскоре же живот её стал расти, а она начала усыхать подобно цветку, отдающему все свои соки какому-то гадкому сорняковому паразиту.

И, не выдержав происходящих истязаний, девичий разум проснулся от резких и болезненных спазмов в своих органах, заставив бедную носительницу закричать от невыразимой натуги. Её же разбуженный партнёр в испуге вскочил и всячески попытался хоть чем-то и хоть как-то помочь ей, однако было поздно.

Оттуда, из-под несчастной брюшной кожи, что-то мерзкое пыталось вылезти. Нечто отторгающее вытягивало и растягивало своими конечностями истончающуюся, бледнеюще-красную плоть. Девьи крики стали хрипеть и надрываться, сопровождая рвущуюся в клочья вместе с ними жизнь измученной и случайной жертвы. А затем она замерла, пустив струйки крови из впредь недвижных глаз, из носа, остановившего безвозвратно дыхание, и изо рта, замолчавшего навсегда.

Юноша смотрел на это непонимающе-шокированным, заплаканным взором. Он не мог принять того, что только что случилось. Его сломленный дух всеми усилиями хотел уверовать в то, что это просто мираж, фальшь, иллюзия; что, на самом деле, всё изначально было лишь одним продолжительным, до сих пор не прервавшимся сновидением, а это его кошмар, который должен был разрушить царство грёз.

Но всё было реальным, а ещё…

…Роковая судьба не планировала продлять его замешательство ещё дальше.

Живот посеревшей и резко исхудавшей, только недавно живой, но теперь «усопницы» – резко разорвался с бордовыми брызгами. И в свете кровавого дождя, в останках брюшной полости «матери», прорванной изнутри изуверским способом, Мир безрадостно лицезрел рождение «нимфы».

Изумруднокожее, женоподобное, напоминающее по размеру и пропорциям уменьшенную версию человеческого ребёнка… Это существо вселяло потаённый страх и какой-то потусторонний ужас. Когда же оно открыло свои ярко-фиалковые очи, парень, находящийся рядом, попал под его гипноз.

И несколько дней после преобразовательного и интересного «изменения» самостоятельно насиловало творение похоти этого «неудачника». И после, вобрав через его чресла всю возможную энергетику разврата, что была удобоваримо насыщена живительными эманациями стяжательной инферны, «оно» удовлетворённо и сладостно, наконец-то, прикончило это отупевшее и уже бесполезное животное созданьице.

Гуманоиды – так назвала для себя уже не совсем молодая сущность тех причудливых зверей, что всегда передвигались преимущественно на двух конечностях или же – «ногах», а двумя другими – «руками», пользовались, как хватательными приборами. Вернее, название им, а также прочим вещам, связанным с этим преинтереснейшим миром, давала не просто она сама. Это знание было подобно поверхностной памяти, что вбиралась ею при усваивании столь важной «похоти» из этих нечастых зверюшек. И постепенно её запас их «языковых понятий» становился больше и объёмнее.

На самом деле, переродившись из женского начала той «потаскухи», нимфа ощущала себя некоторой частью этого странного вида. И, признаться честно, ей нравилась общая форма тел его представителей. Хотя, несомненно, она сама отличалась от них, ведь у неё всё ещё не было их чувствительной и атласной кожи, не было свойственного им аккуратного и симпатичного лица, не было обыденных и плавных изгибов фигуры. Только начинающая познавать мирские тайны, эта второранговая особь, к сожалению, обладала лишь грубыми и острыми, вызывающими остережение и опаску, чертами внешности.

Но самой главной примечательностью, которую следует отметить, стало то, что сношения обычных животных носителей жизни более не приносили ей того количества энергии, которого для неё прежде хватало. И, вкусив однажды инфернальную «пищу» от тех двоих, она уже не могла желать чего-то, кроме как вновь такой желанной добычи.

…

Много циклов развивающаяся и растущая сущность продолжала обитать в своём не таком уж большом лесу. За это время она смогла застать врасплох, совратить и, разумеется, изнасиловать множество двуногих жертв. Тем не менее, она никогда не действовала бездумно. В её поступках всегда была логика, основывающаяся на наблюдении и анализе. А потому, зачастую, под влияние к ней попадали лишь молодые самки и самцы, которые, если она милосердно старалась сдерживаться, могли выжить после того, как её «жаждущее естество инферны» накормится ими до своей удовлетворительной степени. И, что забавно, некоторые из этих переживших страсть глупцов сами возвращались к ней в чащу, дабы им вновь были подарены те быстро угасшие, но оттого незабываемые ощущения.

…

Есть поговорка, что там, где падает капля, рано или поздно может потечь ручей. Именно это и произошло, когда с течением времени весть о неземных удовольствиях, кои можно найти в таящихся глубинах местной лесной гущи, разошлась в тихих, но многочисленных слухах близлежащей деревни. И поток тех, кто желал обрести невиданное упоение в объятьях эротических фантазий, воплотившихся в настоящие доступные реалии, стал расти и множиться, а слава о нимфе, одаряющей ими многих страждущих «паломников», в каком-то смысле, стала религиозной.