Справедливости ради стоило сказать, что Лавр не имел по отношению к самому себе никаких завышенных требований, ведя довольно-таки оседлый образ жизни, он не был подготовлен для длительных путешествий, и боль в икрах была ярким тому подтверждением. Всю свою жизнь Лавр подолгу оставался на одном месте: вначале в своей общине на острове Змеином, затем в Академии, а после в Министерстве. Душа его не жаждала приключений, поэтому такой спокойный образ жизни вполне Лавра устраивал, но в данный момент он был крайне расстроен тем фактом, что выдохся спустя несколько часов, не протянув и до вечера.

Остановившись посреди леса, чтобы немного передохнуть, Лавр огляделся: вокруг него из заснеженной земли тянулись вверх голые стволы деревьев и кустарников, лишь зеленые елки придавали миру вокруг ярких красок.

Лавр поднял вверх голову, снял очки — на запотевающие линзы все время липли снежинки. Небо уже несколько дней было заволочено плотными светло-серыми тучами. Лавр знал, что где-то за ними был скрыт голубой небосвод и солнце, но увидеть их в ближайшие дни можно было разве что в самой дальней точке на севере континента.

Зима там была сурова, но погода преимущественно ясная.

Подумав о том, что в скором времени он должен был оказаться как раз в тех местах, Лавр поежился. Он и так продрог до самых костей. Чего же ожидать от тамошней погоды?

Вспомнив последний разговор с Валерианой, Лавр улыбнулся, и на душе стало чуть теплее. Женщина долго пыталась убедить его, что выходить за пределы посада в такой снегопад не самая лучшая идея.

«До порта Кипрея путь не близок, — сказала Валериана, провожая его у главных ворот Академии. — Смотри, снег идет и идет. Обожди немного. Что случится за эти несколько дней?»

Но случиться могло что угодно. Поэтому поблагодарив женщину за заботу о нем, Лавр двинулся в путь.

Сейчас же, спустя несколько часов с того разговора, Лавр начинал думать, что, возможно, и в самом деле стоило отсидеться в Академии, переждать непогоду. Никто бы и слова ему не сказал. Но Лавр чувствовал всей душой, что момент настал, нужно идти дальше. Хоть снег, хоть пурга — ничто не могло стать преградой перед его свободой от Министерства.

«И все же, — думал в этот момент Лавр, прислушиваясь, — погода так себе…»

Сквозь свистящее завывание ветра он пытался различить в звуках природы что-то неестественное. Лавр был убежден, что слежка за ним началась в тот момент, как только он переступил порог главных ворот Академии. Но то ли ничего подобного не произошло, то ли его преследователи были мастерами своего дела, но за прошедшие полдня Лавр так и не обнаружил за собой хвоста.

Шмыгнув замерзшим носом, он продолжил путь по вымерзшему лесу, в котором лишь зеленые елки напоминали о том, что жизнь возможна даже в условиях снежной мерзлоты.

Еще через несколько часов Лавр окончательно выбился из сил, однако погода улучшилась — во всяком случае, снег с неба начал падать медленнее, и крупные снежинки больше не хлестали по его щекам, не попадали в глаза. Смеркалось. По его подсчетам до темноты он должен был дойти до небольшого поселение под названием Дерен. В нем, если верить Чаберу — тому самому колдуну из таверны в посаде, местные жители любезно предоставляют путникам ночлег за небольшую, практически символическую плату в несколько монет. На которые, тем не менее, в выходной день на базаре можно было с лихвой наполнить едой небольшую корзинку.

Лавр перехватил поудобнее свой мешок, теперь он казался ему неподъемно тяжелым. Воздух, несмотря на приближающийся вечер, начал теплеть, и снег, упавший на землю еще утром, становился тяжелым и липким. Идти с каждым шагом становилось все труднее.

«Не таким я представлял себе начало своего путешествия», — подумал колдун, чувствуя, как под плотным плащом и одеждой вспотело тело.

Вниз по позвоночнику стекали капельки пота. Если в ближайшее время он не найдет место, где ему удастся обсохнуть и согреться, то простой зимней лихорадкой он не отделается.

Когда небо стало темнеть буквально на глазах, в воздухе начало пахнуть гарью. Вдалеке, разрывая лесную темноту, сквозь голые стволы пробивались желтые огоньки света — Лавр был уверен, что это огни поселения. Их вид придал ему сил, и колдун поспешил вперед, предаваясь мечтам о горячем ужине и теплой постели.

И каково же было его удивление, когда выйдя на небольшую опушку, он увидел не небольшие домики, в которых смог бы найти ночлег, а большой костер и кружившихся вокруг него женщин.

Лавр попал на ведьмовской шабаш.

И это не сулило ему ничего хорошего.

«Надо убираться отсюда», — промелькнула в его голове мысль.

Ведь все на континенте знали, как ведьмы ненавидят, когда кто-то заявляется к ним без спроса и вмешивается в их ритуалы. И стоило только Лавру попытаться отступить назад, чтобы скрыться, он почувствовал резкую боль в затылке.

Мир вокруг него растерял остатки красок, превратившись в черное ничто.

Камилла медленно закрыла за собой дверь и, опустившись на деревянный пол, прислушалась. Звук ее сбившегося дыхания наполнил комнату в их семейной резиденции. От пылающего лица веяло печным жаром, уши горели и щеки, налитые кровью, казались тяжелыми.

В руке Камилла сжимала с дюжину адресованных ей писем, о которых до недавнего времени она не знала. Даже не догадывалась, хотя и тешила себя надеждой на то, что что-то подобное должно было быть. И ее надежды оправдались. Но вместо чувства радости, которое должно было заполнить ее изнутри, в душе разгоралась жгучая обида. В голове крутилось множество вопросов, но все они перекрывались одним и коротким: «Почему?».

Почему мать скрыла от нее эти письма?

Почему не дала знать о том, что Лавр все эти месяцы писал ей?

Почему?.. Нет, с каких пор она знала об их отношениях?

И почему была настроена против?

«Будь рациональной. Не поддавайся эмоциям», — Камилла помотала головой и крепче сжала в ладони исписанные знакомым почерком листы.

Даже спроси она у матери о причинах, которыми та руководствовалась, скрывая от нее все это, Иветта вряд ли бы соизволила ей ответить.

Камилле потребовалось несколько минут, чтобы успокоить разбушевавшееся в груди пламя. Не было никакого смысла в том, чтобы терзать свое сердце ненужными обидами. Мать была той, кем являлась, и ни при каких обстоятельствах она не изменится. И не изменит своим принципам. Даже если на кону будет стоять счастье собственной дочери.

Подумав об этом, волшебница начала успокаиваться.

Но стоило ей бросить взгляд на сундук, стоящий на ее столе, и все тело вновь содрогнулось от неприятной дрожи.

Чего она только не надумала за эти месяцы! Сколько проклятий посылала Лавру, желая забыть все, что их связывало. Жалела о том дне, когда они впервые встретились, когда впервые заговорили друг с другом, взялись за руки, поцеловались. Каждый проведенный с ним день казался Камилле зря потраченным временем. Словно часть ее жизни была потрачена впустую. И для всех этих снедавших ее изнутри чувств не было никакой причины. Лишь прихоть матери, решившей, что так и должно быть.

«Ненавижу!..» — в сердцах буркнула про себя Камилла, смахнув с глаз слезы.

Поднявшись, она прошла вглубь своей комнаты, к столу, и, сев на стул, разложила перед собой вскрытые конверты. Вскрыла их, конечно же, не она. И от этой мысли ей стало дурно. Мать не только скрыла от нее письма, но имела наглость читать их!

Что она хотела найти в наполненных извинениями листах бумаги?

О чем хотела узнать?

Лицо Камиллы пылало от гнева и смущения.

В своих первых посланиях Лавр в каждой строчке просил прощения, лишь иногда добавляя что-то о своей жизни в Академии. После он уже писал о том, что стал преподавать и о своих учениках, но письма казались Камилле лишь набором заметок, сухих и безжизненных фактов, словно отчет о проделанной работе. Каждое последующее письмо было короче предыдущего. В знакомом почерке волшебница могла уловить всю ту боль, что испытывал Лавр, беря в руки перо. О чем он думал, когда писал очередное письмо? Считал ли это бесполезным занятием, не получая ответов? Проклинал ли ее так же, как она проклинала его?