Осматривал очень внимательно и со знанием своего дела. Потом одобрительно хмыкнул и, погладив птице шею, отдал Броку.

— Пора учить летать, — сказал сыну феран.

— Скидывать с башни? — спросила Хэла иронично.

— Нет, — и мужчина одарил её таким невообразимым взглядом, что у Милены защемило сердце. Столько в глазах было нежности и мягкости, что белая ведьма смущённо отвела взгляд.

— Я думал про ленту, — сказал Брок.

— Лучше кожаный ремешок, чтобы не сорвалась и не улетела, — ответил ему отец. — Ей к своим пока никак нельзя. Закажи у мастера. С твой рост или в полтора раза больше. И, Брок, если пока она живёт в башне — ей нужно туда камней с реки натаскать. Гвирги о них точат клюв и когти, и складывать их любят. Дерево слишком мягкое для них. А стены из другой породы — не подходят. Не хотелось бы, чтобы она расковыряла стену.

— Хорошо, — отозвался юноша и кивнул.

— И добавь в мясо вярый порошок, или рыбу, — заметил феран, а Брок снова кивнул.

— Почему мне кажется, что ты, достопочтенный феран, знаешь о птицах больше, чем делаешь вид? — промурлыкала Хэла.

Мужчина повёл головой и улыбнулся. Вполне возможно даже ответил бы что-то, но тут в дом влетел Тёрк. Он видимо собирался подниматься наверх к ферану, потому что увидев его внизу, резко остановился и повёл головой. Старший мужчина был зол, взвинчен.

— Что? — спросил феран, напрягаясь.

— Дэшая пришла, — ответил Тёрк и Милена кожей почувствовала его неприязнь.

— Мы её ждали, — заметил глава дома.

— Мать Шерга? — спросила Хэла, словно не у них. Глаза её, обращённые туда, в сторону улицы, были пусты.

Милена видела, что чёрная ведьма или творит заговор или смотрит сквозь стену.

— Да, — ответил Тёрк, потом посмотрел на ферана и зло ухмыльнулся. — Голову остригла, надела белые одежды, волосы в ятсае на шее.

— Как интересно, — отозвалась Хэла и на лице расцвела весьма устрашающая, хищная улыбка.

Феран вздохнул и вышел вслед за Тёрком на улицу. За ними вышла Хэла.

Милена видела, что Брок тоже хотел пойти, но остался.

— Ты не пойдёшь? Не надо? — уточнила Милена.

— Ничего нового, — недовольно ответил парень, — да и смотреть на неё никакого желания нет. С детства не люблю.

— Почему? — поинтересовалась ведьма, но спросив, отругала себя за излишнее любопытство.

— Потому что, если ты считала Шерга ужасным, то это только, потому что не видела его мамушку. Дэшая всегда пыталась влиять на мою мать, чтобы через меня добраться до ферана. Она вообще, — он запнулся, явно сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего или выругаться, — мерзкая. И люди для неё, все, без исключения, как грязь под ногами. Равных ей нет. Есть только те, кто заслуживают её драгоценного внимания. Но только когда ей что-то нужно.

— А почему Тёрк сказал, что она голову остригла? И?

— Есть такой обряд. Когда умирает главный мужчина дома, то его мать, сестра, супруга — одна самая старшая женщина дома, состригает волосы, сплетает из них верёвку такую, она называется ятсай, и надевает на шею. Так же надевает белые одежды. И скорбит. Она должна одна, — он задумался, — горевать, ну чтобы видели. Понимаешь?

— А другие женщины? — спросила Мила. — Им нельзя?

— Они могут горевать только внутри дома, — пояснил Брок. — А она может плакать при людях, а ещё говорить, каким этот мужчина был хорошим, но чаще всего это молчаливое действо. Женщина ходит так то количество дней сколько было мужчине тиров на момент смерти, а потом сжигает одежды и ятсай, а пепел высыпает под порог дома. И сейчас, если Дэшая сделала это, то, — он криво и зло ухмыльнулся, — это прямое оскорбление ферана.

— Потому что главный мужчина дома он? — с трудом проговорила белая ведьма свою догадку.

— Да. А ещё она не имеет право на этот обряд, потому что его делают свободные женщины, а она наложница. И если это можно было ей простить, как матери в горе, но вот такого явного оскорбления старшего мужчины дома… это, — он вздохнул. — Но от Дэшаи другого и не ждали, я думаю.

— Там случится что-то плохое, — прохрипела Милена. — Надо пойти.

— Тебе точно не надо, — возразил сын ферана.

— Если буду с тобой — всё будет хорошо, — ответила она.

— Уверена? Вот за это мне точно от Роара влетит, — улыбнулся Брок.

Милена покраснела и стушевалась:

— Прости, я не подумала.

— Ладно, давай, мне самому интересно, как её Хэла приложит. Так — я выхожу, а ты после меня. Только старайся на Шерга не смотреть, договорились?

— Буду в твою спину смотреть, — пообещала белая ведьма.

Ей не хотелось идти и смотреть на труп посреди двора, но казалось, что нужно, очень нужно быть там, потому что иначе было никак. А объяснить эту тягу Мила не могла. Но похоже было как тогда, когда попала в Зарну и её звали тени. Или когда тянуло в дом перед наказанием Хэлы…

А может девушке тоже хотелось посмотреть на то, что там происходит — этот такой понятный человеческий интерес… любопытство…

Брок вышел во двор, а Милена выскользнула чуть после него, досчитав до десяти.

Тело Шерга было к ним спиной и белая ведьма весьма этому порадовалась. Возле него стояла женщина в белом. Вдоль стен замка, занимая весь внутренний переход до перил, стояли домашние. Перед телом Шерга и женщиной, не уйдя далеко от дверей и не спускаясь на площадку двора стоял достопочтенный феран, а на шаг перед ним, но чуть сбоку Тёрк, готовый в любой момент прикрыть собой своего брата.

Хэлы Милена не увидела, но пробежав по лицам нашла Роара, и Брок оказался прав, потому что взгляд митара, который заметил белую ведьму, был весьма характерным. Но мужчина стоял от них далеко и идти сейчас и разбираться с присутствием здесь Милены просто не мог.

Девушка подумала, что ей-то точно влетит, поэтому — чего уж теперь! И перевела глаза на женщину в белом.

Дэшая была действительно жуткой. Белые одежды подчёркивали светлость её внешности. Лицо у неё было красивым, но полным какой-то отталкивающей, пугающей пустоты.

И хотя Шерга и другие его братья, включая ферана, были очень похожи друг на друга, из чего можно было сделать вывод, что все они пошли внешностью в отца. Но, видя мать Шерга, можно было очень отчётливо проследить схожесть сына и матери. Или это просто выражение лица, манера поведения? В любом случае становилось жутковато.

Ещё было видно, что женщина не молода, но сколько именно ей лет было не понятно. По измышлениям Милены — не менее шестидесяти, хотя тут все рожают рано, так что может и меньше, однако на вид ей было и вовсе словно сорок. Глаза у женщины были тёмными, и девушка не могла понять какого они цвета. Может тёмно-карие. Голова была покрыта чем-то вроде капюшона или большого платка, плотно закреплённого вокруг вытянутого сухого лица.

Женщина походила на монашку. И даже белые одежды, были не платьем, а чем-то вроде монашеской рясы, с длинными широкими рукавами, спускающимися почти до колен, по внутренней стороне правда был вырез доходивший до кистей рук. На шее у неё и вправду висело что-то похожее на верёвку, но помня слова Тёрка и Брока и приглядевшись повнимательнее, Милена поняла, что это сплетённые, как верёвка волосы.

Мать Шерга стенала, рыдала, махала руками, сотрясала воздух проклятиями, страданием об убитом сыне, призывом к справедливому суду. Периодически она тыкала пальцем в сторону ферана и Тёрка, стоящих всего в паре десятком шагов перед ней.

— Твоего права на справедливый суд нет, — ответил ей старший мужчина, — твой сын предал ферана и фернат, и умер он, как предатель.

— Мерзкий облезлый сирг, — прошипела она. — Не надоело пресмыкаться облизывая сапоги? У вас нет доказательств того, что мой сын был предателем и я дойду до великого, я потребую сбор советов, я так это не оставлю. В этой земле льётся кровь невинных людей.

Женщина перевела взгляд на тело Шерга.

— Мой сын служил этому дому и вот что он получил? И это, — она подошла к столбу и завыла, заливаясь слезами. — Проклятия богов на этот дом! Мой мальчик!