Пикенброк перебрал факты:

Первое – замешкавшийся по каким-то своим семейным причинам с эвакуацией русский учёный, задержанный полевой жандармерией в Минске про попытке выбраться на восток. Кто-то сообразительный на месте, поняв, что здесь что-то необычное, отправил его в Берлин.

Второе – рассказ пленного о новой вычислительной технике. И о учёбе с коллегами на том семинаре, где их обучали работе на действующем и крайне эффективном прототипе вычислительной машины. С прозвучавшим обещанием о том, что осенью или к начале зимы лучшие научные учреждения СССР получат уже серийную технику. Что говорило о том, что дело планируется у большевиков на широкую ногу и они видят в нём немалые перспективы.

Третье – самое главное – хорошо припугнутый русский, всячески демонстрировавший готовность к сотрудничеству, напел о том, что на семинаре среди участников был разговор о том, что проект вычислительной техники курирует высшее руководство НКВД и инициатор работ, которого пленный лично не видел, является главным инженером в одном из отделов ГУГБ.

И четвёртое, избавившее от последних сомнений и позволившее все верно идентифицировать. Эксперт, занимавшийся аналогичной темой в Фатерлянде и которому его знакомый – раненый в кровавых боях за Минск офицер-зенитчик, знавший русский язык и осведомлённый о том, что герр Цузе занимается разработкой подобных машин, преподнёс журнал со статьёй. Возможно, тогда НКВД и «наложило лапу» на проект? Хотя… отдел был образован ранее… впрочем, действительно, это не так неважно.

Да, определённо всё сложилось крайне удачно.

Допив кофе и дождавшись, когда начальник сделает тоже самое, Курт продолжил излагать свои выводы:

– Конрад предположил, что, судя по всему, раз материал пошёл в печать, то тогда, весной, экземпляр вычислительного устройства, созданного в большевистской России, или уже успешно функционировал или был на финальной стадии создания, когда сомнений в успехе не было. Он восторгался тем, что как подробно и открыто в журнале описан принцип двоичной системы, лежащий во основе надежного функционирования аппарата. Такой же, как и у него. Конралд упоминал про какой-то специальный «язык» управления данной техники. Впрочем, тут я плохо понял его. Он утверждает, что данный молодой русский предвидит что-то грандиозное для подобной техники. И, в целом, наш эксперт согласен с ним.

– Хорошие мысли приходят в светлые головы одновременно… неважно, где они живут, да, Курт? – усмехнулся Пикенброк – …значит, работы герра Цузе и этого… если верить информации в журнале, молодого человека по фамилии Рожков, двигаются в одном направлении?

– Пока да. Но… Конрад сообщил мне, что его должны отправить в ближайшее время рядовым на восточный фронт…

– Что?!… то есть у большевиков инициатор и один, как я понимаю из создателей перспективной техники работает в этом загадочном… «информационном» отделе ГУГБ… а у нас подобного специалиста, идущего почти в ногу… рядовым на фронт!? Курт, наш где работает!?

– Конструктором на авиафабрике «Хеншель» в Шёнефельде. Они и пытаются его освободить, но куратора его работы нет, они не признаны имеющими военного значения…

– Хорошо, думаю, я решу вопрос. Пойду к адмиралу… со всем вот этим – Пикенброк показал на папку с материалами по отделу ГУГБ, куда был отправлен и большевистский журнал – и насчёт безобразия с герром Цузе. Тем более, я уже поднимал тему о 8-м отделе. В этот раз, уверен, Канарис выслушает меня более внимательно…

Госпиталь работал, спасая тех, кого можно было спасти – кому требовалось лечение в стационаре и кого успели доставить с передовой. А его персонал изо всех своих сил выполнял свой врачебный долг.

Который ему не дали выполнить в «иной реальности», о которой здесь знало ничтожное число людей. «Там» врачи и остальной медперсонал погиб в первые дни войны, после окончательного падения Вильнюса 24 июня, окраины которого уже 23-го были взяты немцами, чему способствовало предательство значительной части «новых бойцов РККА», не совсем, чего уж скрывать, добровольно влившихся в её ряды ранее. И после самозабвенно, на пару со своими самолично выбранными тевтонско-баварско-нацистскими хозяевами, уничтожавшими тех, кто вполне искренне считал их новыми братьями по оружию/«прибавлением в семье народов СССР».

Убивали «наивных коммуняк» не разбирая, кто вооружённый, кто медработник, а кто – вообще семья командира РККА…

Об это можно было долго спорить в комфорте будущего, когда всю кровь и ожесточение самой ужасной в истории человечества войны год за годом всё плотней укрывал и скрывал тлен времени и тускла память последних живых свидетелей… но здесь, в 40/41 годах, меры по предотвращению данного нежелательного развития событий ни капли не выглядели излишними в глазах тех, «кто знал и решал„…Как использовать притащенные попаданцем сведения.

В новых, прибалтийских республиках СССР главным решением стало уже упомянутое ранее переформирование личного состава „национальных“ стрелковых корпусов, в тот раз стрелявших в спину своим командирам и радостно, с оружием в руках перебегавшим к немцам – например, на территории бывшей так называемой „независимой Литвы“ в „другой истории“ почти девять десятых из 18-тысячного стрелкового корпуса перебежало к немцам.

В этот раз сего не было, как и горьких поражений РККА в яростных танковых битвах в Прибалтике. А в Вильнюсе и неделей позже было относительно спокойно (насколько может быть вообще в прифронтовом городе), хотя авианалёты люфтваффе и воздушные бои над столицей Литовской ССР, разумеется, имели место быть.

Фронт, хоть и приблизился, но сражение за мосты около Алитуса и иная инкарнация Расейняской битвы принесли лучшие итоги.

Стратегическое решение по прибалтийским стрелковым корпусам принималось в Москве, а танковые битвы с лучшим итогом, фактически, вели те же люди. В намного более подготовленной встрече незваных тевтонских гостей участвовал один из тех двоих, которые лежали в упомянутой палате госпиталя № 235.

И в нём, в качестве пациента, среди многих прочих бойцов РККА в сём госпитале, сейчас находился на излечении человек, командир танковой дивизии, в ином ходе времени и истории к этому дню уже ушёл в вечность, сражаясь за свою Советскую Родину. Чьё тело было погребено сослуживцами рядом с сейфом с документами дивизии в безымянном лесочке. В месте, оставшемся не найденным и в 21-м веке истории мира Рожкова.

Он отдал тогда свою жизнь за СССР. В отличие от тех оборотней, которые, нацепив отличительные символы РККА, на свою (часто ещё старую) форму, предали в момент боёв за Вильнюс. Чтобы стать шавками Гитлера…

Здесь же он был жив, хоть и ранен – Егор Николаевич Солянкин, бывший также, как и в „тот раз“ командиром 2-й танковой дивизии… А его соединение сдержало натиск врага в одном из самых важных сражений начального периода войны. Но сражалось оно чуть-чуть южнее…

Е.Н.Солянкин… возвращение к ощущению себя, своего существования было не самым приятным. Резь и жжение в боку мешали сосредоточиться на том, что окружало. Хотя вскоре он понял, что, видимо, всё обернулось к лучшему.

На койке у другого конца окна постанывал в тревожном сне отвернувшийся к стене перебинтованный сосед. А комдив 2-й танковой, сообразивший, что его спасли из горящего танка и он, похоже в каком-то госпитале, уже собрался кого-либо позвать, как раздался скрип дверных петель…

Егор Николаевич до сего момента смог восстановить в памяти ход событий двух дней сражения. Размах и ярость танковой битвы не стали для него нежданными – комкор Ерёменко ясно дал понять, какова цель их корпуса, для выполнения которой они должны, если понадобиться – и лечь костьми. Остановить удар одного из бронированных кулаков германца – который будет прорываться к Вильнюсу. Комдиву не нужно было объяснять, как важен для немцев захват мостов через Неман.