– Проклятые таридийцы даже лошадей научили ползать! – пожаловался в ответ прапорщик. – Они вскакивают в каких-то трех метрах от часовых, и те даже пикнуть не успевают!

– Трусливые собаки! – проворчал Кузьмин себе под нос.

– Да! – тут же согласился с ним улориец. – Боятся сойтись с нами лицом к лицу в честной битве!

– Никуда не денутся, – поспешил обнадежить его Лукошкин, – дальше Корбина не убегут!

Распрощавшись с разговорчивым прапорщиком, мы прошлись к центру улорийской части лагеря, убедившись, что подступы к королевскому шатру бдительно охраняются. Я тихонько хмыкнул, увидев размеры строгой охранной зоны – королевские гвардейцы оберегали своего суверена от удара холодным оружием или пистолетного выстрела, не более. Оставь мы сейчас на одной из подвод стрелка с нарезным штуцером – и он бы легко мог оставить Улорию без монарха. Правда, скорее всего, ценою собственной жизни, поскольку замаскировать звук выстрела при охватившем лагерь возбуждении еще можно, а вот выдающий стреляющего обильный дымок от сгорания черного пороха – вряд ли.

Мы развернулись и прошлись еще до стана наемников. Никто нами не интересовался, лишь изредка разведчикам приходилось перекидываться парой фраз со встречными улорийцами. Не так уж много народу шаталось по лагерю, большинство все-таки старалось улечься спать, как только миновала угроза нападения, но мучающихся бессонницей здесь тоже хватало. И еще: не то чтобы над армией Яноша висела аура страха, но определенная боязнь в следующий раз оказаться близко к месту нападения наших диверсантов присутствовала.

На наших глазах из степи вернулся фон Рейбель со своими всадниками. Подойти и поинтересоваться результатами вылазки мы не решились – уж больно недружелюбно косились на всех посторонних часовые наемников. Да и кавалерия явно была не в настроении, что не могло нас не порадовать. К тому же в отряде имелись раненые, а пять или шесть лошадей вернулись в стан с пустыми седлами.

Кузьмин проявил инициативу и присоседился к небольшой группке солдат, обступившей наиболее словоохотливого участника группы преследования.

– Вроде кого-то подстрелили, но не точно, – шепотом поделился он с нами спустя пару минут, – потому что догнать они так никого и не смогли. Говорит, что бесполезное дело гоняться за нашими гусарами, но генерал упорствует – непременно хочет отучить таридийцев соваться к войску.

– Я увидел все, что хотел, – заявил я, – можно возвращаться.

Надо сказать, что никакой эйфории от нашего безнаказанного разгуливания по вражескому лагерю я не испытывал. Может, кто-то назовет меня за это скучным, но излишним авантюризмом я не страдал. Потому не кружила мне голову легкость проникновения в стан Яноша, не было мыслей совершить еще какую-нибудь запоминающуюся выходку, чтобы пощекотать себе нервы и войти в историю. Напротив – нервы мои были напряжены до предела, а сам я предельно собран, ведь любая случайность, любой опрометчивый шаг могли пустить под откос не только мою жизнь, но и успех всей кампании.

Как мне показалось, мои сопровождающие облегченно вздохнули, услышав-таки от меня приказ о возращении. При этом, в отличие от меня, их совершенно не мучил вопрос о возможности или невозможности тихо и незаметно покинуть лагерь. Мы просто снова направились в улорийскую часть войска, при этом двигаясь на грани света от крайних костров и ночной тьмы. И в какой-то, только самим разведчикам ведомый момент меня пихнули влево, и спустя мгновение мы уже втроем ползли по-пластунски в сторону степи.

Черт его знает, врожденные у этих людей навыки или приобретенные, но Лукошкин и Кузьмин двигались очень уверенно и никаких проблем с ориентированием на местности не обнаруживали. Дважды мне приказывали не шуметь и указывали куда-то в темноту, утверждая, что там расположены вражеские наблюдатели. Никого я по указанному направлению не увидел, но подчинялся приказам разведчиков беспрекословно. Минут через пятнадцать после того, как мы миновали последний улорийский пост, мы скатились по склону в небольшой овражек, где немного отдышались, а выбравшись из него, уже продолжили путь не скрываясь. Наши каждодневные труды отучили противника отходить далеко от своего лагеря.

Действия противника вызывали у генерала Артура фон Рейбеля уважение и раздражение в равной степени. Как профессионал своего дела он не мог не отмечать изощренную настойчивость, с которой таридийцы изводили двигающееся к их территории войско. Все эти отлично спланированные дозированные нападения и очень своевременные отходы медленно, но верно сокращали численность их врагов и с каждым днем все сильнее давили на психику солдат коалиционной армии. Боевой дух падал день ото дня, а все, что делал король Янош, – это увеличивал численный состав разъездов и добивался максимальной компактности армии на марше. Фон Рейбель понимал, что его наниматель не хочет ввязываться в навязываемую ему игру в кошки-мышки, делает ставку на то, что, дойдя до главного города провинции, он найдет там всю вражескую армию, несмотря ни на какие ухищрения таридийского военачальника. По большому счету это было правильно, но командир наемников не собирался спускать с рук противнику эту каждодневную нервотрепку.

Дать достойный ответ в лесу не получилось: противная сторона оказалась хорошо подготовлена к таким действиям, а он готовился к большой войне в чистом поле и на этот раз не привлекал специалистов по разведке и диверсиям. Вчерашняя попытка догнать в ночи вражеских кавалеристов тоже не увенчалась успехом – легкие и маневренные таридийские гусары растворились в ночи, попутно еще и нанеся погоне урон в живой силе.

Артур фон Рейбель умел делать выводы из своих ошибок и не считал зазорным учиться у кого бы то ни было. Потому сегодня он не стал бросаться сломя голову за налетчиками, а пустил за ними следопытов. Сам же с сотней драгунов спокойно следовал в отдалении. Если удастся найти лагерь таридийцев, то можно будет и разом посчитаться за все прежние обиды, и отучить надоедливого противника досаждать им своей разбойничьей тактикой.

Много людей фон Рейбель решил не брать, сотня – это так, для прикрытия и на случай засады. Если выйдут на вражий стан, гонцы умчатся за ударной группой, пока авангард понаблюдает за противником.

Ложбина, по которой двигался отряд, плавно повернула налево, и передовые всадники остановились, подавая знаки прекратить движение и основным силам. Неужели завидели кого-то из следопытов?

– Что там, Моссберг? – стараясь скрыть охватившее его возбуждение, спросил генерал.

– Мой генерал, я не вижу головного дозора!

Он ничего не успел ответить, где-то сзади вскрикнул человек, и Артур обернулся на этот звук. Тут же ехавший прямо за фон Рейбелем капитан Броуди дернулся всем телом и медленно завалился набок. В лунном свете с трудом можно было различить торчащий из его груди кончик арбалетного болта. Засада!

– Вперед! – коротко скомандовал он. Нужно вырваться из ложбины, со склонов которой их атакуют засадники. Там, на просторе, конница сможет развернуться и двумя крыльями охватить место нападения.

Эти мысли пронеслись в голове командира наемников в одно лишь короткое мгновение, и, если бы они попали под удар только доселе невидимых арбалетчиков, его опыт и быстрота принятия решений могли бы спасти ситуацию. Но кроме продолжающих свое черное дело стрелков здесь оказалась еще и вражеская кавалерия. Впереди послышался конский топот, и спустя мгновение из-за поворота выметнулась и понеслась прямо на его драгун темная масса всадников в легко узнаваемых головных уборах – уланы!

Проклятье! Все, что генерал и окружавшие его бойцы успели сделать, это выхватить пистолеты. Выстрелить успели уже не все, потому как уланы просто смели их своими длинными пиками. Эх, если бы это были уже привычные по ночным налетам гусары, можно было бы порубиться с ними, посмотреть, кто кого, но уланы, несмотря на отношение по воинской классификации к той же легкой кавалерии, приучены действовать в строю, да еще мастерски используя для первого удара пики. Так что драгунский эскадрон наемников был в мгновение ока опрокинут, после чего таридийцам оставалось только добить ошеломленного и раздавленного противника.