– Ах ты, тварь поганая! – насупив брови, инквизитор двинулся ко мне, но был остановлен Глазковым.

– Не время, отец Пафнутий, не время! Да и не дело вам самим прикасаться к нечисти.

– Ох-х, Никита Андреевич! – голос архимандрита дрожал от ярости. – Отдай его мне! Христом Богом прошу! Он у меня повертится, как уж на сковороде! Я из него всё вытрясу!

– Всему свое время, святой отец, – Глазков бросил на меня сердитый взгляд, видимо, добавил я ему забот – теперь вот от инквизиции отбиваться. Ну, ничего, не все коту масленица. – Сначала мы с государем всё, что нужно, от него получим, а после и ваш черед придет. В камеру его, Яков!

Вот так вот, в камеру – и всё тут. Может, взбрыкнуть? А что? Конвойные за дверью. Отец Пафнутий безоружен, канцеляриста вообще можно в расчет не брать. Яша стоит справа от меня, как раз с локтя могу ему в причинное место зарядить. Пока он в себя придет, опрокину стол на Глазкова, отниму у него шпагу, а со шпагой уже можно и на прорыв пойти. Только вот дальше-то что? Ну, вырвусь я из дворца, из Крепости, куда мне податься? В Ивангороде друзей-знакомых у меня нет. Да и за его пределами куда мне идти? В полк или в Холодный Удел, но и там и там меня легко найти. Да и добираться не близко, за пару часов не добежишь через поля. Выходит, что и смысла нет, нужно терпеть и стараться разбивать обвинения. Если следовать логике, то элементарный опрос свидетелей похоронит все доводы господина Глазкова. Еще бы быть уверенным, что здесь будут следовать этой самой логике.

– Я задержан или арестован? – поднимаясь на ноги, поинтересовался я чисто из вредности.

– Не паясничай, Бодров, – поморщился глава сыскников, – посиди в камере, подумай хорошенько о своем положении.

– Идем, Яша, – демонстративно заложив руки за спину, я направился за подручным Глазкова к боковой двери, вполголоса напевая себе под нос вспомнившиеся слова из песни группы «Дюна»: – «Осенний лист кружит, мне дальний путь лежит, и всё, что происходит с нами, надо пережить…»

Ожидал я гораздо худшего, но в подземелье хотя и было сыро, но при этом достаточно тепло и чисто. Возможно, дело было в том, что это только первый по-настоящему подземный уровень, где часто появляется начальство, следовательно, и работники стараются поддерживать его в относительном порядке.

Утоптанный, чисто выметенный земляной пол, стены из массивного каменного блока, полукруглые арки входов в камеры, забранные толстыми коваными решетками. Со светом было плохо – коридор освещался вставленными в настенные держатели факелами. И если у входа источники света торчали через каждые десять метров, то дальше расстояния между ними заметно увеличивались, а дальний конец коридора и вовсе тонул во мраке.

– Вам сюда, господин князь, – Яков распахнул передо мной решетчатую дверь то ли девятой, то ли десятой камеры по правую сторону коридора, – восемнадцатый номер ваш. Располагайтесь.

– Спасибо, Яша, – я протянул громиле руку.

Просто так, кстати, протянул, показывая, что не держу на него зла за богатырскую оплеуху. Только потом мне вспомнилась история из «Королевы Марго», когда парижский палач добром отплатил Коконнасу за рукопожатие, а побрезговавшего подать руку Ла Моля впоследствии запытал до полусмерти.

Вряд ли Яков что-то знал об этой истории, но по каким-то своим соображениям предпочел сделать вид, что не заметил моего жеста в полутьме.

– Бывайте, князь, – он зажег огарок свечи, стоявший в маленькой стенной нише, развернулся и загрохотал ключами на выходе из камеры.

– Заходи, поболтаем, – усмехнувшись, предложил я.

– Лучше не надо, чтобы я заходил, – усмехнулся в ответ Яков и исчез в коридоре.

Не надо так не надо, не очень-то и хотелось. Против своего шефа Яков точно не пойдет, а просто так вести с таким человеком задушевные беседы – удовольствие сомнительное, уж как-нибудь обойдусь.

Я с интересом осмотрелся. Примерно три метра на четыре. Каменные стены, каменный потолок, даже, в отличие от коридора, каменный пол – прямо-таки каменный мешок, не иначе. Вместо шконки тоже камень – грубо выдолбленное из цельной глыбы ложе. Видимо, где-то неподалеку от столицы расположены знатные каменоломни, дефицита камня при строительстве явно не ощущалось. Больше никаких предметов «мебели» в апартаментах под номером восемнадцать не наблюдалось, если, конечно, не считать за таковые дырку в полу в одном из углов, понятно для чего предназначавшуюся. Никакого намека на окна тоже не было, поэтому с определением времени суток могут возникнуть проблемы. Если задержаться здесь надолго. А голова упорно отказывалась верить в серьезность происходящего и допускать возможность остаться в подземелье навсегда или погибнуть благодаря какому-то глупому, бездоказательному обвинению.

Еще раз обведя взглядом свое новое и, надеюсь, временное, жилище, я решил, что могло быть и хуже. Все-таки одиночка, без цепей и кандалов, без всяких там «друзей по несчастью». А ведь был почти уверен, что меня попытаются подселить к «нужным» людям. Чтобы либо попытались разговорить меня, либо оказать психологическое или физическое давление. Но нет, ничего подобного пока не наблюдается.

Непонимание сути происходящих событий и какая-то махровая тупость произошедшего в кабинете Глазкова разговора изрядно утомили меня, так и не успевшего отдохнуть от пятидневной тряски в карете. Поэтому я не стал сию минуту ломать голову в поисках ответов на извечные вопросы «кто виноват?» и «что делать?», а устроился на набросанной на каменное ложе соломе, укрылся кафтаном и благополучно уснул.

Пробуждение принесло сразу несколько неприятных новостей. Первая – подземелье населено блохами, вторая – подземелье населено крысами, третья – я действительно слегка потерялся во времени и прозевал время кормежки. В результате моя миска с едой стояла у входной решетки на полу, а ее содержимое торопливо пожирал целый выводок серых хвостатых существ. Черт побери, еще и поголодать придется!

Почесывая покусанные насекомыми открытые части тела, я резво вскочил со своей каменной кровати. Заслышав шум, крысы бросились наутек. Все, кроме самой большой. Эта особь продолжала торопливо набивать свой желудок, опасливо косясь в мою сторону. Есть я оставшуюся после набега грызунов еду, конечно же, не стану, но и приучать их ходить в мою камеру за пропитанием тоже не намерен.

Шуганув самую храбрую или самую наглую крысу, я аккуратно выплеснул остаток трапезы за решетку в коридор. Интересно: это был ужин или уже завтрак?

– Эй! Соседи! Сейчас день или ночь? – крикнул я в полумрак коридора, подождал минуту-другую, но ответа так и не дождался.

Неужели я единственный узник в этой части коридора? Досадно, информация – это то, чего мне сейчас отчаянно не хватает.

Потянулись скучные, однообразные часы ничегонеделания. Я сделал зарядку, походил кругами по камере, поприседал, поотжимался. Опять походил по камере. Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Сколько еще придется тут проторчать? Знать бы.

Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Дурацкие обвинения, дурацкий допрос, протоинквизитора этого еще принесла нелегкая. Раскатал я губу, думал, налаживается жизнь, хотел внести свой посильный вклад, помочь своей новой родине. А вышло вот так – сижу в тюрьме по непонятному обвинению, с мрачными перспективами. Подумать только, я, человек двадцать первого века, никак не могу приспособиться к жизни в мире, примерно соответствующем земному восемнадцатому веку! Как же так? Ну, понятно, что это время для гораздо более простых и неприхотливых в плане быта людей. Многие привычные для нас жизненные удобства здесь отсутствуют напрочь, но в плане знаний-то я должен иметь преимущество! Так сказать, накопленный опыт поколений должен сыграть свою роль!

Эх, легко было читать произведения писателей-фантастов, где что ни попаданец, то личность, человечище! И в оружии люди разбираются, и как из нефти получить бензин, знают, и как из плесени антибиотик добыть – тоже, двигатель внутреннего сгорания на раз собирают из подручных средств, и строить самолеты умеют и броненосцы тоже. Ну, а если уж не сильны в технике, то оказываются на редкость мощными управленцами и выстраивают невиданные в этом времени по эффективности спецслужбы, на века укрепляя вертикаль местной власти.