С этими словами она выскочила из постели и отправилась в чистую.

Феран проводил её взглядом и вздохнул, переводя взгляд на лежащие перед ним мотки нити. В отличии от Хэлы он знал, что такое небесная нить. И такое вот её количество было невероятным. А главное укрыть такое богатство — это преступление. Но и если рассказать — будет беда. С Хэлой.

— Может уничтожим её? — она вернулась и села на пол напротив него и нитей.

— Что? — Рэтар уставился на неё в недоумении.

— Раз это проблема, — пояснила свою мысль ведьма.

— Нет, — отказался феран, — я просто уберу её. Надёжно. А ты возьми себе один, чтобы всегда был при тебе.

— Зачем? — нахмурилась она на протянутый Рэтаром моток. — Я же могу сплести ещё. Хотя я не понимаю, почему меня не тянуло это делать, а тут прорвало.

— Это из-за моей силы, — ответил феран, который на деле с трудом понимал всё это. — Зеур не просто так сказал про то, что ты перестала брать у меня силу, а потом вдруг спросил про небесную нить. Я мало знаю об этом. Но судя по всему это связано между собой.

— Тогда больше не проси брать у тебя силу, — упрямо возразила она.

— Нет, Хэла. Просто старайся не плести нить на людях. И не копи, вот столько, — он указал рукой на сложенную гору мотков.

— Хорошо, — обречённо кивнула ведьма

Рэтар снова протянул ей смотанную нить:

— Погулять или поспать? — спросил он, когда Хэла смиренно взяла моток из его рук.

— Поспать, — вздохнула она, но видимо только из-за того, что это он провёл полночи без сна.

— Хорошо, — улыбнулся феран.

— Хорошо, — отозвалась Хэла и попыталась улыбнуться.

Роар с каждым днём становился всё более злым и нервным.

— Я же вижу, что она с тебя сняла заговор, — прорычал тан, уже не сдерживая себя, когда в очередной раз зашёл разговор о том, что Хэла была несправедлива, наказав всех мужчин подряд.

— Роар, ты нарываешься, — предупредил его феран.

— Не угрожай мне, — отмахнулся от этого митар. — Она с тебя сняла заговор, или его не было вовсе? Ты просто признаться в этом не можешь.

— Ты за кого меня принимаешь? — взвился Рэтар.

— Она сводит тебя с ума, я же видел тебя с ней. Не верю, что ты столько времени терпишь. Ты сейчас такой, как всегда. Но, если раньше тебе без бабы было нормально, то теперь…

— Не перегибай, парень, — рыкнул глава дома.

— Нет, тан, у тебя есть с Хэлой близость, есть! — и кажется разумное внутри Роара окончательно потухло. — Просто ты…

— То есть, по-твоему, близость это обязательно бабу поиметь? — прохрипел тану Рэтар. — У тебя мозг там скис? Семя ударило? Руками поработай, или я тебя в башни запру, пока не успокоишься. Уж от кого не ждал такого, Роар!

Митар выдохнул, наконец увидел во взгляде Рэтара реальную угрозу и отступил. Черту переступил, но феран решил закрыть на это глаза.

— Пошли к Мите, цнели возьмём, — повёл головой феран, — поднимемся наверх, послушаю, что скажешь.

Сцепились они в рабочей комнате бронара, поэтому прямо отсюда отправились в стряпную к Мите. Женщина была не одна. С ней были Хэла, Эка, Милена и старшая среди домашних — Герна.

— Тебе легко, у тебя мужик хороший, — сказала Мита, обращаясь к последней женщине.

— А у тебя плохой? — фыркнула Герна.

— Ох, не говори чего не знаешь, — отозвалась Мита. — Я вот эти дни, как Хэла вон заговор наговорила мужикам, каждый день счастливая и спокойная спать ложусь.

Рэтар и Роар застыли за стеной и дальше не пошли. Феран не сомневался, что Хэла знала, что они там — скрыть от неё присутствие было невозможно. Но вида чёрная ведьма не подала, а потому остальные женщины продолжали говорить друг с другом, как ни в чём не бывало.

— А до того чего? — поинтересовалась Герна.

— Он у меня знаешь какой неугомонный? — вздохнула стряпуха. — А я его знаешь как ненавижу. Сил моих нет.

— Так уйди от него, Мита, — отозвалась Эка.

— А куда я пойду? — взвилась та. — Тебе хорошо — выставишь своего бездаря и дома останешься. А я не отсюда. Я не изарийка даже. Куда мне деться?

— Да что тебе угла в доме не найдут, в самом деле? — возразила хозяйка. — Достопочтенных Роара выкормила, Элгора вырастила, тебя на волю выставят? Да и кто кормить нас будет.

— Знаешь, как страшно всё равно? — не унималась кормилица. — Это вот тут внутри сидит, не умею я так. Не такая я как ты, понимаешь? Я, когда он меня привёз, себе места не могла найти. Меня же по сговору родительскому отдали. Мама моя из кергатов, но выросла здесь у родных своих, потому что без семьи была, а потом в брак уехала обратно, на границу туда между Изарией и Кергатой. А родные её сговор на меня потом сделали. Я девкой была глупой и тихой. В бремени оказалась сразу.

Тут Мита всхлипнула, потом видимо выпила и продолжила:

— У меня девочка родилась, — тихо проговорила она. — Знаете какая красивая? Если бы не видела, что я сама её рожала, то не верила бы, что она моя. Правда. Вот в кого такая была, непонятно. Словно не настоящая. Глаза огромные, волосы завитками, вся такая ладная. А спокойная. Я с ней вообще бед не знала. Помню принесу сюда, а она тихонько лежит, гулит сама с собой. Старуха Цырна забежит в стряпную, глянет на меня, поворчит, а потом дочку мою увидит и такая становилась добрая, так она её за душу брала.

Мита замолчала на мгновение, потом вздохнула.

— Но этому, — и она кажется фыркнула ругательство, — девка была не нужна. Он вон хоть и давно уже изошёл весь, знаешь как хворал в те дни, когда заговор второй действовал? Встать не мог, изувер. До сих пор дочка ему поперёк горла стоит. Он так старался сына себе сделать, так старался, что я от него в погребах спасалась, в холодной была готова спать. У меня кровавые дни потом троих деток забрали. А ему всё никак. И вот настарался он, а потом пошёл к ведьме чёрной.

Женщина снова всхлипнула, почти заплакала:

— Ты меня прости, Хэла, милая, что я с тобой так… Но я эту тварь ненавидела всей душой, и её, и мужика своего дурного. Она сказала ему, что сделает, что у меня сын родится, но жизнь за жизнь. Она по другому и не делала ничего. Она смерти в себе копила. Жуткая была, жуткая… а этот… он согласился.

Она замолчала, издала какой-то странный звук. Роар с Рэтаром переглянулись, нахмурились.

— И у меня дочка хворать начала, — продолжила рассказ Мита. — Я так переживала. Извелась вся. Родился у меня мальчик, но боги, какой он был маленький, слабый, весь прозрачный. На него взглянуть было страшно. Девочка моя совсем вышла жизнью. Затухла, как огонёк. Сыну три луня было, а её не стало. Горе у меня было. Я её одна хоронила. Одна, — и Мита заплакала. — А потом и десяти дней не прошло, как сын тоже умер. Я и его похоронила рядом с девочкой своей, красавицей. А мужик мой знаете что сделал? Я как пришла, у меня сил не было ни на что. Как пережить, а он — а ничего, ещё родишь и прям к делу приступил. А я терпела пока он пыхтел и думаю — всё, нет сил моих больше. Решила — пойду и утоплюсь.

Она вздохнула тяжело.

— А тут в доме безумие такое — митира родила, умерла, — продолжила всхлипывая женщина. — Достопочтенный Рейнар с ней в комнате закрылся, с мечом. Обещал любого прирезать, кто зайдёт. Ферина-матушка, еле смогла ребёнка забрать. Ходила с ним по дому две мирты, а он уже есть начал хотеть. Она ему кормилицу из Зарны. Они всё искали, а не могли найти никого — пора была жаркая, урожай собирали. В тот год много было, мужики на войне, бабы с дитями на перевязи в поле.

Она видимо стёрла слёзы, втянула задыхаясь от слёз воздух.

— А я аж на улице услышала, как он орёт. И я же кормила сына. У меня молока было ой как много. И у меня так грудь от крика свело, что хоть вой, хоть с дитём реви. Пошла к достопочтенной ферине, говорю ей, дайте мне, я покормлю. Она отдала, радостная, обняла меня, у неё слёзы в глазах, а я взяла его и думаю — покормлю и пойду топиться.

Мита говорила уже сквозь непрекращающиеся слёзы:

— А как взяла… ну, куда я денусь, а? Он знаете как ел?