Он сорвался — внутри была яростная буря, злость, чистая и жуткая. В голове стучал молот. Рэтар видел, как Хэла уменьшилась под его напором, и ненавидел себя за то, что стал причиной её состояния. В бессилии опустившись на один из диванов феран попытался прийти в себя.

— Моя мать, Хэла, была очень сильной женщиной, — проговорил он, сражаясь с болью. — Стойкой, непоколебимой, да и как могла бы другая выдерживать моего отца столько времени и всегда быть на его стороне. Она болела горячкой четыре раза. Первый раз в свой первый холодный сезон здесь. Потом после рождения Ривана и ещё раз после рождения Элары. Отец даже сказал ей, что больше детей она от него не получит, потому что ещё одна горячка будет для неё излишней. Знал бы он, какие это были слова…

Воспоминания давались так тяжело, что каждое слово было словно приговор, а ведь Рэтар думал, что это давнее уже не трогает его, но ошибся.

— Когда война не велась на границах Кармии, она велась в совете элата. Фераны грызлись из-за передела своих прав. Эла был молод и не хотел принимать участия в этой грызне. А мой отец, как обычно, не собирался уступать того, что имел, да и был не против ухватить ещё больше, — и Рэтар горько ухмыльнулся. — Я был здесь, как бронар, я помогал матери во внутренних делах ферната. Но ещё я был командиром отряда ферана, и в какой-то момент отец вызвал меня в столицу, чтобы моё присутствие дало понять остальным феранам, что он не постесняется применить силу, чтобы охладить пыл соперников.

Он нахмурился, глянул на Хэлу, которая словно застыла, не шевелясь.

— Я не помню сколько времени я там пробыл, но немного, — прошептал Рэтар. — Я до сих пор могу рассказать тебе, как выглядел тот стражник, который подошел ко мне как-то в один из дней и сказал, что меня ищет мальчишка. По описанию я понял, что это Роар. Он пришёл через портал. Точнее убежал из Зарны через портал по просьбе Миты, которая послала его к нам, чтобы сказать, что в доме что-то происходит. Роар сказал, что его не пускают ни к танире, ни к тане. Мы с отцом оставили Роара с Рейнаром в столице и вернулись домой.

Он замолчал. Воспоминания одарили его тем страшным запахом смерти, которые он почувствовал, когда попал тогда в дом.

— Было невыносимо тихо. Такая щемящая тишина, Хэла, знаешь, пугающая до жути. Отец пошёл в комнату матери, а я пошёл к сестре, — и он улыбнулся, вспоминая Элару. — Знаешь, она всегда была такой маленькой. Отец часто ворчал, что она не изарийка вовсе. Она была такой хрупкой, слабой, но при этом упрямой и такой смышлёной. А ещё она меня безумно любила. Уж не знаю, что я ей такого сделал, но когда я бывал дома, она от меня не отходила. Как-то, ей было тиров пять, она сказала мне, что когда вырастет станет моей супругой. Я рассмеялся, говорю, что так нельзя. А она мне “почему?” Я отвечаю, что она моя сестра, а сестра не может стать супругой. Да и зачем?

И слёзы мерзко защипали глаза.

— Она обиделась до слёз и сказала, что не хочет меня терять, или с кем-то делить, — он усмехнулся, прикрыл глаза. — Я ей говорю: “Элара, я всегда буду твоим, и никуда от тебя не денусь, я же твой брат… супруга это мелочи, а вот сестра это же намного больше”, и ты бы видела, как она на меня посмотрела. Так сначала с недоверием, а потом просияла, обняла меня и спрашивает “обещаешь?”, а я ей: “конечно обещаю”…

Рэтар уставился в пол, проклиная свою память, которая сейчас дала ему почувствовать руки сестры на шее.

— И когда я тогда пришёл, — голос пропал, — к ней в комнату, она лежала на кровати и мне показалось, что она уменьшилась, что ей снова пять, вместо десяти. Такая худая, бледная… У неё уже был бред, хотя она меня узнала и попросилась на руки. Она не понимала где она, думала, что на башне над моей комнатой в Зарне и прошептала: ”смотри, Рэтар, какое небо красивое, со звёздами”, а я ей: “красивое, Элара, красивое”. Она попросилась к маме, показать небо. И я отнёс.

Он кивнул сам себе, нахмурился.

— У мамы в комнате стоял отец. И знаешь, я никогда не видел его таким. Вот буквально некоторое время назад, в столице, он был жесток и непреклонен, угрожал всем кругом расправой, а тут стоял посредине комнаты, смотрел на маму, лежащую в постели, и его руки тряслись, а вид был, как у ребёнка, который потерялся, — Рэтар потёр глаза. — Я прошёл мимо, подошёл к маме и она протянула руки и я положил с ней рядом сестру, а мама схватила меня, сжала мои пальцы и сказала: “прости, Рэтар, но этот раз не как прошлые”. А я был с ней в те, прошлые, и после Рива и после Элары, я сидел возле неё, пока она болела, но не в этот раз.

Горячая рука матери кажется до сих пор жгла его руку. Больше двадцати тиров прошло, а он ещё так ясно это помнит.

— Это я позвал мага, я с ним говорил, потому что отец не мог. Нашим магом тогда был тан матери. Он её очень любил и я знал, что он бы сделал всё и намного больше, чтобы спасти её, но он не смог. — Рэтар уставился в пол и сцепил дрожащие пальцы. — Он тогда сказал, что если Элара умрёт, мама не будет бороться, она уйдёт за ней. Так и было. В темень не стало сестры, а с первыми лучами Изара ушла мама…

И феран упрямо мотнул головой, снова утопая в злобе.

— Всего пары дней, Хэла, даже одного, было бы достаточно, чтобы спасти их обеих. Если бы лекари не решили, что беспокоить отца из-за обычной, по их мнению, горячки, глупо и опрометчиво. А это была не обычная горячка. Это была горячка, которой не болеют изарийцы, но болеют артинцы, то есть моя мама. И она всегда смертельна, если не знать что это и не звать магов, — и Рэтар вспомнил тела, наказанных отцом людей. — Мой отец казнил пять лекарей, шесть стражников, четверых домашних, трёх наложниц и трёх серых. Всех, кто видел, что мама и сестра больны…

Боль стала невыносимой, он даже не заметил, как Хэла слезла с кровати и подошла к нему, чтобы обнять его голову.

— Я говорю тебе это не для того, чтобы оправдаться, а для того, чтобы ты понимала причины моей непреклонности в этом вопросе, — проговорил феран с трудом.

Боль стала отпускать — Хэла заговорила его голову, в очередной раз…

— Я не хочу спорить, — тихо прошептала она в его голову. — Просто я действительно виновата в том, что случилось. Мне очень жаль.

— Почему Шер-Аштар? — спросил Рэтар.

— Не знаю, — ответила ведьма. — Меня туда потянули тени…

— Если случится следующий раз, Хэла, я тебя очень прошу — сначала я, а потом тени, которые тащат тебя невесть куда, хорошо? Сначала дойди до меня.

— Хорошо, — ведьма кивнула.

— И я не сказал тебе благодарность за спасение Роара, — он поднял на неё взгляд, немного отстранил от себя, высвобождаясь из объятий

— Не надо, — скромно повела головой Хэла.

— Надо, — Рэтар заглянул ей в лицо. — Тем более, что он считает себя виноватым в том, что случилось.

Она нахмурилась.

— Ты ушла, — пояснил феран, не понимая до конца, что именно смутило ведьму. — Сказала, что тебе жаль, просила у него прощения…

— Что? — Хэла побледнела, глаза её наполнились какого-то неописуемого страха.

— Хэла?

— Нет, стой, — повела она головой, — Роар помнит, как я его спасла?

— Да, — кивнул Рэтар.

— И ты знаешь, — шёпот стал совсем неслышим.

— Да.

— Когда? — выдохнула ведьма.

— Что когда, Хэла? — внезапно Рэтар осознал, что её состояние начинает пугать его, словно женщина ускользает.

— Когда ты узнал? — пошевелила она губами, смотря на него взглядом полным какого-то неподъёмного обречения.

— Когда ты лежала при смерти, — Рэтар попытался её прижать к себе, но не успел, потому как Хэла дёрнулась и отскочила от него на приличное расстояние.

Он встал. А её начало трясти: руки, ноги, а глаза безумно забегали, словно она была не в себе, дыхание стало неестественным, словно вдохи давались с трудом.

— Хэла, иди сюда, — Рэтар протянул руку, понимая, что это бесполезно.

Она мотнула головой и стала пятиться от него, как от хворого.

— Хэла, — позвал он.