Удаленность новых территорий затрудняла всякого рода проверки, и думаю, что многочисленные экспедиции, отправившиеся в Рунгазею, еще долго будут рыскать в дебрях нового материка в поисках следов компании Макферсона. Может, какое-то золото им и удастся найти, но это будет не золото с приисков «Золотого потока». Те золотые слитки в основном катались по океану туда-обратно, постепенно заменяясь позолоченными слитками из вольфрама.

Зато прибыль от продажи акций компании Макферсона перекочевывала в специальные хранилища Южноморска и Мерзлой Гавани. Вот часть этого самого золота и была отправлена на выкуп уппландского урожая.

После «схлопывания» пирамиды операция была продолжена, и сотни «спящих» агентов, вербовавшихся и внедрявшихся на Острова в течение пяти лет, направляемые опытной рукой, отлично сыграли роль разжигателей уличных беспорядков.

А вот то, что эти беспорядки выльются в целую революцию, никто не ожидал. И никто из наших людей руку к гибели семьи короля Георга не прилагал. То ли это уже кто-то из недовольных фрадштадтцев подсуетился, то ли вообще случайно вышло, но так далеко наши расчеты не заходили. Да, мы проводили, так сказать, пиар-кампанию молодого герцога Кемницкого, но тут расчет был на повышение его авторитета на Островах, создание из него лидера оппозиции, способного в будущем расколоть местное общество. Но в итоге получилось как получилось, и, судя по всему, в ближайшие дни новым королем Фрадштадта станет Эдуард Артур Уильям Герберт, герцог Кемницкий. А одним из его главных советников станет небезызвестный барон Эндрю Альберт.

Но, повторюсь, все эти сведения не были предназначены для чужих ушей, потому и посвящать в них членов Большого совета я не собирался. Тем более что часть золота «прилипла» к моим рукам – ведь сплошь и рядом случаются ситуации, когда курируемые мною разведка и контрразведка нуждаются в быстром финансировании. Вот пусть и будет у нас неучтенный резерв для таких случаев.

– Я все проверю! – прорычал генерал-прокурор. – Подсчитаю каждую копейку, сверю каждую запятую, я выведу тебя на чистую воду! Ты у меня на эшафот пойдешь за расхищение казны!

– Уйди, противный! – произнеся непонятную здесь никому фразу, я снова ласково улыбнулся. На этот раз Свитову. – Что ж, мы можем теперь подытожить результаты вашего, так сказать, безграничного влияния на решения правительства, товарищи Глазков и Свитов! Что мы имеем? Вы убедили государя назначить командующим Восточной армией своего приятеля Пчелинцева. Не знаю, на что вы рассчитывали, но этот идиот угробил армию и едва не отдал обратно Улории Корбинский край. Это раз. Далее, вы сдали меня с потрохами фрадштадтцам. Это два. Вы самым необъяснимым образом сыграли на стороне островитян, стараясь избавить их от возникновения продовольственной проблемы. Это три. Думаю, всем ясно, что здесь пахнет предательством. Князь Григорянский, скажите, какого наказания заслуживают данные господа?

– Расстрел или повешение! – не затратив на раздумья ни секунды, откликнулся князь Василий.

– Довольно! Это уже слишком! Ваш дурной спектакль чересчур затянулся! – среди поднявшегося общего беспокойного ропота воскликнул Никита Андреевич. – Охрана!

Дверь распахнулась, и на пороге возник капитан Мурашов из полка дворцовой гвардии.

– Капитан! Проводите князя Бодрова в помещение Сыскного приказа!

– Прошу прощения, господин Глазков, но у меня свои командиры и я не могу выполнить вашего приказа! – Мурашов щелкнул каблуками и застыл по стойке смирно, глядя при этом прямо на меня.

– Тогда пошлите кого-нибудь за майором Чусовым!

– Никита Андреевич! – голос мой был спокоен, как никогда. – Во-первых, дворцовая гвардия – это вам не мальчики на побегушках! Во-вторых, не нужно никого посылать. Все ваши люди блокированы в помещениях Сыскного приказа. Никто не придет! Так же, как и никто не выйдет отсюда до особого распоряжения.

Шум в помещении мигом стих, сменившись испуганной тишиной. Несколько человек, последовав примеру Глазкова, тоже вскочили на ноги, и готов поручиться, что выражения лиц у них были такие, словно их поймали на месте преступления.

– Чьего распоряжения? – сдавленно поинтересовался Никита Андреевич.

– Моего, – просто ответил я. – Если кто не знает, дворцовая гвардия подчиняется Воинскому приказу, а меня с должности заместителя начальника уволить так и не удосужились.

– Но это же переворот! – прошептал Глазков, судорожно пытаясь ослабить шейный платок, вдруг ставший очень тугим.

– Кто про что, а шелудивый про баню! – я весело подмигнул сильно побледневшему оппоненту. – Что это вам, любезнейший, везде заговоры да перевороты мерещатся? Уверяю вас, будь это переворот, вы бы не пережили сегодняшнюю ночь и до дворца бы не добрались. Так что просто сидим тихо-мирно и ждем, когда царь-батюшка удостоит нас своим посещением. Капитан, благодарю за службу! Свободны!

Мурашов браво отдал честь, развернулся и исчез за дверью, нарочно распахнув ее при этом больше нужного. Чтобы собравшиеся имели возможность разглядеть в приемной не только дворцовую гвардию, но и мундиры зеленодольцев.

Я обвел собравшихся сановников строгим взглядом. Сомневающихся в серьезности происходящего не осталось, все возбуждены и обеспокоены, но желающих выступить на стороне Глазкова и Свитова не наблюдается. Вот и хорошо, значит, мои старания были не напрасны. Я ведь специально для них свел воедино разрозненные, на первый взгляд совершенно не очевидные факты, при правильной подаче складывающиеся в очень неприглядную картину. Мне очень важно было показать ее целиком, поскольку мое положение сейчас все еще весьма шатко. Ведь мои недруги являются друзьями царя-батюшки, и, наказав их самостоятельно, я сильно рискую навсегда испортить с ним отношения. С другой же стороны, меня не устроит и ситуация, при которой Иван Федорович пожелает решить все по-тихому, то есть «спустить на тормозах» – а я хорошо знаю, что такое желание у нашего монарха появится. Я же более не собираюсь позволять всяким недоумкам вставлять мне палки в колеса.

Собственно говоря, все это представление я затеял именно для придания делу огласки. В этом мире ведь еще нет ни Интернета, ни телевидения, а газеты не приобрели массовости, необходимой для формирования нужного общественного мнения. Но после всего увиденного и услышанного здесь тремя десятками высших должностных лиц государства информация именно необходимого мне содержания распространится по стране со страшной скоростью. Лучше пусть люди знают правду, чем слушают всякие домыслы, рожденные стремлением не выносить сор из избы. Пусть государь этим будет не сильно доволен, но отстранить своих дружков от руководства страной ему придется.

– Что с государем? – с самым мрачным видом осведомился генерал-прокурор.

– С государем все хорошо, но он очень расстроен вашим поведением, господа! – раздался от дверей такой знакомый голос наследника таридийского престола.

– Ваше высочество! Ваше высочество! – грохот отодвигаемых стульев слился с многоголосым приветствием. Все присутствующие поспешили вскочить со своих мест, чтобы засвидетельствовать свое почтение впервые появившемуся на публике после ранения царевичу Федору. Вернее, двум царевичам сразу, поскольку за спиной брата маячил нарядившийся сегодня в парадную уланскую форму Алексей Иванович.

Федор выглядел неважно, был худ и бледен, на левой щеке красовался изрядных размеров шрам в виде буквы «Л», но глаза его блестели азартом и жаждой деятельности. Не знаю, кто как, а я сразу понял, что царевич безумно устал от своего вынужденного бездействия.

– Никита Андреевич, Александр Николаевич, вы отстранены от своих должностей на время разбирательства. Настоятельно рекомендую вам не покидать свои дома в Ивангороде до особого распоряжения. Большой совет отменяется, на сегодня все свободны, господа!

Никто не посмел произнести ни слова, даже имеющие все основания считать себя обиженными Глазков и Свитов. Вот что значит – настоящий лидер! Вот таким должен быть правитель Таридии, а Иван Федорович, при всем уважении, всего лишь бледная тень царя на троне предков.