– Да вот, господа флотские офицеры утверждают, что наш единственный шанс заключается в обороне гавани от фрадштадтцев, а любой выход за ее пределы грозит нам разгромом.

– Боюсь, что господам придется изменить свое мнение, потому что островитяне должны быть наказаны за свою наглость и вероломство.

– О боги! – схватился руками за голову пожилой седовласый офицер маленького роста. По его богатому мундиру, а также легкому акценту я сделал безошибочный вывод о его личности.

– Если не ошибаюсь, адмирал Лозанов, Хуан Карлович? – на всякий случай осведомился я у нашего натурализованного рангорнца, поставленного командовать флотом в Южноморске. Будучи урожденным рангорнским дворянином, он звался Хуаном Карлосом де Лозано.

– Если не ошибаюсь, генерал-лейтенант Бодров? – гордо вскинув голову, парировал Лозанов. Это он со мной старшинством мериться собрался, что ли?

– Совершенно верно! А также заместитель начальника Воинского приказа. Добрый день, господа офицеры! – я попытался проскочить острый угол возможного конфликта на почве старшинства званий и должностей, перейдя к разговору с общей массой присутствующих. Но отделаться от адмирала было не так-то легко.

– Я знаю вашу должность, ваше сиятельство, и знаю, что в этой кампании вас поставили надо мной! Но я хочу сразу поставить вас в известность, что не позволю бездумно гробить с таким трудом создающийся флот!

– Да бог с вами, Хуан Карлович! – я всплеснул руками. – Кто ж говорит про это? Сейчас мы оценим обстановку и обязательно придумаем что-нибудь эдакое, от чего фрадштадтцам станет очень неуютно.

Что удивительно, у меня не было ни единой дельной мысли на этот счет, но при этом я нисколько не сомневался в конечном успехе, даже с поправкой на незнание морского дела. Какая-то метаморфоза произошла со мной: я не только освоился, прижился в новом мире, но и стал гораздо сильнее, увереннее в себе. И если в первый год жизни в новом мире меня еще мучили сомнения, я всего боялся, переживал и хотел вернуться обратно, то сейчас уже я был благодарен судьбе за случившееся. Скорее всего, мое истинное место именно в этом мире, именно здесь я смог стать собой. Собой настоящим.

Дальше всё пошло по накатанной колее: сбор и обработка донесений, осмотр позиций, рекогносцировки на суше и на море. Рутина. Необходимая часть подготовительной работы.

Нужно признать, что общая картина военного противостояния выглядела странно, и я всё время боялся что-то упустить, прозевать какой-то скрытый маневр неприятеля. Потому что по видимой мне расстановке сил наши противники не могли получить решающего преимущества. То ли Фрадштадт с Улорией никак не могли согласовать свои действия, то ли наше распределение сил стало для них неприятным сюрпризом. Ну, или я чего-то не понимаю.

С началом военных действий князь Григорянский придвинул свою армию к самой границе. Хотел король Янош того или не хотел, но был вынужден реагировать на опасность флангового удара. Правда, сделать он это решил по-хитрому, выставив лишь формальный заслон в две тысячи пехотинцев-новобранцев и полтысячи уланов. Данное войско активно занималось имитацией бурной деятельности – лагерь рос, словно на дрожжах, каждый день в него прибывали всё новые и новые части, подвозилось продовольствие, фураж, боеприпасы, кавалерия ежедневно проводила многочисленные рекогносцировки. Хитрость заключалась в том, что те свежие батальоны и эскадроны, что приходили днем, ночью уходили обратно. Таким образом, улорийское командование надеялось удержать Северную армию на месте и получало возможность сконцентрировать против царевича Федора наибольшее количество войск. И всё было бы ничего, если бы за всем этим безобразием преспокойно не наблюдала наша разведка.

И вот, когда численность улорийских войск, угрожающих ударом по Корбинскому краю, достигла тридцати двух тысяч человек, Григорянский неожиданным броском форсировал Титовицу и в течение одной ночи уничтожил противостоящий ему отряд. К следующему утру наша Северная армия оказалась в двух дневных переходах от города Коревец, являющегося крупнейшим центром северо-западной Улории. И примерно на таком же расстоянии от основной армии Яноша Первого. Немудрено, что наши восточные «друзья» занервничали и стали требовать активизации действий от союзников. Тут-то и выяснилось, что хитрые островитяне снова хотели заняться своим любимым делом – получением прибыли за чужой счет. То есть высаживать армию в тылу у Федора никто и не собирался, Фрадштадт решил ограничиться лишь демонстрацией своих кораблей вблизи побережья и дожидаться победы Улории над дезориентированным противником.

Теперь же, когда ситуация стала грозить поражением или добровольным выходом из войны их единственного союзника, островное правительство призадумалось. А чтобы оно не надумало ненужных нам глупостей, необходимо было причинить максимальный урон фрадштадтскому флоту. Это всегда делает островитян более осторожными и сговорчивыми.

Только вот не стоило так уж недооценивать Фрадштадт! Хотя бы потому, что они действительно являются хозяевами морей и пригнали к Южноморску двадцать шесть только военных кораблей. Стратегическая инициатива была полностью в их руках, и они не собирались ограничиваться одной лишь блокировкой нашего побережья.

Ранним утром пятого дня моего пребывания в городе возбужденный посыльный разбудил меня вестью о штурме форта на Даниловом мысу.

– Что, прямо вот штурмуют? – не поверил я своим ушам.

– Вот-вот в линию встанут и бомбардировать форт начнут!

Всё понятно. Решили попробовать «на зуб» наши новые укрепления в надежде подавить их батареи концентрированным огнем батальной линии. Посмотрим, что из этого выйдет, учитывая установленные «длинные» гаубицы и опытную орудийную прислугу в Даниловом форте.

Я прислушался – звуки пушечной стрельбы действительно звучали чаще обычного, но пока без запредельного надрыва. Приказ создать постоянный «звуковой фон» с целью приучить противника к его обыденности исходил от меня. Пусть думают о нас что хотят, пусть считают дураками, напрасно тратящими боеприпасы, но мне нужно, чтобы в ответственный момент на грохот пушечных выстрелов никто не отреагировал как на что-то важное. Потому все береговые батареи время от времени начинали постреливать в направлении вражеской эскадры, а флот каждое утро выходил из гавани в море, чтобы произвести несколько бортовых залпов. Ни одного попадания не было зафиксировано, более того, практически все снаряды ушли в недолет, но дело было просто в необходимости пошуметь и вызвать фрадштадтцев на ответные действия.

– Игнат! Собираемся на берег!

Я мало видел в своей жизни морских гаваней и не могу с видом знатока утверждать об исключительных размерах южноморской, но та, что я видел несколько месяцев назад в Чистяково, была меньше местной раза в три. С восточной стороны Южноморскую гавань защищала уходящая в море каменная гряда, именуемая Даниловой косой, по внутренней стороне которой была проложена дорога, соединяющая город с двумя опорными пунктами, называемыми «батарея номер один» и «батарея номер два», и мощным фортом, устроенным на крайней точке гряды – Даниловом мысу. Изначально форт назывался незамысловато «батареей номер три», но сначала народная молва, а затем и официальные власти для удобства нарекли его Даниловым фортом, по аналогии с названием мыса. Таким образом, с востока южноморскую бухту прикрывала созданная самой природой крепостная стена.

Западным берегом бухты служило побережье полуострова Большого, уходящего в море на несколько километров. Внешнее, западное побережье полуострова покрыто отвесными скалами, изрезанными узкими заливами небольшой длины. На восточном побережье Большого у самого выхода из гавани стоял недавно отстроенный форт Южный, а ближе к городу в качестве дополнительного козыря был устроен новенький бастион. Прямо за бастионом уже располагались стапели местной верфи, склады и стоянка военного флота.