– Так можно и Корбинский край снова потерять, – пробормотал государь.

– Но всё это из области слишком невероятных предположений, – продолжил я, – скорее, наши заморские друзья ограничатся действиями на море и нападениями на наши порты, а честь умирать за их интересы на суше предоставят исключительно улорийцам.

– Ну, у улорийцев и своих выгод в этом деле хватает, – проворчал Никита Андреевич.

– Совершенно верно, – легко согласился я, – поэтому я предлагаю приступить к формированию трех армий. Первую расположить близ Усолья, – моя указка ткнулась в прилегающий к названному городу район, – чтобы иметь возможность выдвигать оттуда резервы к Южноморску или Бобровску, в случае возникновения такой необходимости. Вторую армию необходимо поставить где-то в районе Грушовки. Эта армия прикроет подходы к Ивангороду и Кузнецку, если Янош вознамерится повторить свой предыдущий опыт и двинуть войска от города Коревец через Титовицу. Как только наши соседи обозначат свои планы, можно будет выдвинуться к реке и разбить их прямо во время переправы. Третью армию ставим в Корбинском крае. Думаю, этого будет достаточно, чтобы отбить у фрадштадтцев желание высаживаться на берег, и достаточно, чтобы достойно встретить Яноша и задержать до подхода других армий.

– Не слишком ли силы распылим? – осторожно подал голос Григорянский.

– Это разделение нужно только для прикрытия основных направлений предполагаемого вторжения. Будем ждать вестей от разведки и реагировать на изменение ситуации. Если направление удара будет одно, то все армии можно будет соединить, если несколько – будем отбиваться частями, противнику ведь тогда тоже придется делить свои силы.

– Ну, хорошо, – Федор оторвался-таки от своих бумаг и внимательно посмотрел на меня, – упредим высадку фрадштадтцев и на суше останемся один на один с улорийцами. А что на море?

– На море всё гораздо сложнее. Фрадштадтцы обязательно попытаются напасть на наши порты. Если ничего не выйдет, то ограничатся морской блокадой.

– Миша, а ты представляешь себе, – взял слово царь, – какой урон нашей торговле нанесет эта блокада?

– Да и репутация власти сильно пострадает, – вставил реплику Глазков.

– Прошу меня простить, – я беспомощно развел руками, – но я ничего не понимаю в морском деле. Потому не могу ничего сказать ни о боевых качествах имеющихся у нас в наличии боевых кораблей, ни о способностях экипажей. Мы сделаем всё, чтобы не дать фрадштадтцам высадиться, но воевать с флотом на море может только другой флот.

– Вот бы заморозить море и по льду добраться до фрадштадтских кораблей, – мечтательно произнес Григорянский, задорно подмигивая мне.

Все рассмеялись, поняв намек на слухи, упорно отождествляющие меня с Князем Холодом. Хорошо, что все тут люди взрослые и разумные, понимающие, чего можно требовать от человека, а что он не сможет сделать при всем желании.

– К сожалению, лето близко, – я картинно вздохнул, вставил указку в держатель и отправился на свое место за столом.

– Флот у нас уже есть, – взял слово царевич Федор, – но пока небольшой и, скажем так, с кое-какой спецификой. Об этом позже. Правильно всё Михаил разложил, так и нужно действовать. Внимательно наблюдаем за Яношем и защищаем порты от островитян. В Чистяково они вряд ли сунутся повторно, хотя поостеречься всё же нужно. Чтобы не допустить их к Бобровску, нужно постараться закрыть вход в Нарис. Ну, а Южноморск является для них самым лакомым куском, и нужно сделать всё, чтобы не допустить его потерю.

Обсуждение затянулось еще на пару часов, после чего я получил в командование армию, собирающуюся у Усолья, и приказ позаботиться о недопущении врага в устье реки Нарис. Ну, и оборона Южноморска, случись такая необходимость, тоже возлагалась на меня.

– Вот и отдохнул после бранных трудов, – пробормотал я самому себе под нос, возвращаясь после совета в свои покои. – Нет, пора съезжать из дворца, здесь слишком близко к командирам.

Всё-таки по скоростям восемнадцатый век никак не сопоставим с веком двадцать первым. Время течет чересчур неторопливо, и события, в двадцать первом веке происходящие сплошной чередой в качестве реакции на что-то, здесь растягиваются на недели и месяцы. Состояние «ожидание войны», громогласным объявлением которого Алешка разбудил меня на следующий день после прибытия из Чистяково, тихо-мирно тянулось еще не менее месяца. То есть я мог не только нормально выспаться в тот день, но и еще пару недель спокойно отдохнуть. С другой стороны, всё-таки это время было потрачено на подготовку к возможным военным действиям, а значит, не было прожито зря.

По дипломатическим каналам продолжалось «прощупывание ситуации» на предмет исключения улорийцев из вражеского лагеря. Но всего лишь осторожное прощупывание ситуации на предмет предложения материальной помощи неожиданно дало эффект, прямо противоположный ожидаемому: по всей видимости, Янош Первый счел это проявлением слабости и сделал вывод, что Таридия настолько боится его вступления в войну, что решила откупиться. Тут же добрые люди из королевского окружения поспешили поднять самооценку своего монарха, напомнив о его гении полководца и убедив в исключительной благоприятности момента, чтобы поставить на место зарвавшегося соседа. Так что сомнений в войне с Улорией с каждым днем становилось всё меньше.

Потому царевич Федор возглавил двадцатитысячную Восточную армию и отправился в Корбинский край, а князь Григорянский с двенадцатитысячной Северной армией в ожидании выдвижения противника расположился на хорошо знакомом нам Грушовском поле. Разведка трудилась не покладая рук, и можно было быть абсолютно уверенным, что все передвижения улорийской армии станут нам известны с хорошим упреждением.

Мне же пришлось заниматься формированием Южной армии со штабом в городе Усолье. Оттуда я мог одинаково быстро перебрасывать подразделения и в Бобровск, и в Южноморск, а в случае серьезной угрозы со стороны Улории – и в помощь Восточной или Северной армии. В нагрузку мне достались царевич Алексей и задача закрыть для врага вход в Нарис.

Почему роли распределились именно так? Да потому что Федор считал удар с двух сторон по Корбинскому краю наиболее вероятным и решил сам разбираться с этой угрозой. А Григорянского поставили командовать Северной армией потому, что тот еще в прошлую улорийскую кампанию прекрасно освоил науку бить врага во время переправы через Титовицу. Сейчас от него требовалось ровно то же самое – не позволить Яношу беспрепятственно вторгнуться в центральные области страны. Ну, а меня направили на юг по той простой причине, что после Чистяковского сражения я считался специалистом по сдерживанию фрадштадтцев на море.

Что интересно, под «всеобщую мобилизацию» попал и Воротынский. Посольскому указу срочно понадобились дополнительные контакты в высшем обществе Фрадштадта, и мне было дано добро на задействование опального графа. Послужит в меру сил и возможностей, а там видно будет с его возвращением.

Натали настояла на поездке со мной в Усолье, и я не стал возражать, потому что ожидание войны могло длиться еще полгода – зачем же бездарно упускать время, которое можно провести вместе? А глядя на нас, и младшие Соболевы поступили так же, то есть царевна Стефания тоже напросилась сопровождать своего мужа.

Службу в разбитом на окраине города лагере организовали довольно быстро, тем паче что все три Белогорских пехотных полка на этот раз были при мне и служили отличным примером для остальных подразделений, вошедших в состав Южной армии. Курьеры с донесениями из Южноморска и Бобровска прибывали по два раза в день, так что обо всех происшествиях в наших важнейших портах я узнавал всего лишь с суточной задержкой. Чтобы упростить задачу до контроля только южноморского побережья, нужно было поставить заслон в устье Нариса, обезопасив таким образом Бобровск. Вот и собрался я лично посетить отобранный у Тимланда кусок земли, чтобы оценить уже проделанную там работу и ускорить выполнение главной задачи. Потому что лучше один раз самому увидеть, чем верить на слово другим людям. Тем более что с чужих слов состояние дел колебалось от «почти ничего не сделано» до «совсем немного осталось».