И с этими словами глава Сыскного приказа оставил нас с Федором наедине.

– Не будет ничего этого? – переспросил царевич, как только за Никитой Андреевичем закрылись двери, с нажимом произнося последнее слово.

– Не будет, – подтвердил я, усмехаясь, – в смысле, гусаров не будет. От слова вообще.

Проговорили мы в тот вечер с Федором допоздна. Все его попытки отговорить меня от задуманной авантюры оказались напрасны. Если уж у Натальи не получилось, то куда там царевичу! Нет, он, конечно, мог мне приказать, но решил не делать этого, поскольку не был уверен, что я не нарушу этот приказ. Зачем же тогда сознательно идти на обострение отношений? Для меня этот вопрос является принципиальным, и к его решению я подходил не абы как, а очень даже основательно. Информация о заданном районе Улории стекалась ко мне и из нашей службы внешней разведки, и от разведчиков первого Белогорского пехотного полка, уже две недели шастающих по заснеженным лесам сопредельной территории. Так что всё у меня под контролем, риск сведен к минимуму, и помощь Никиты Андреевича вовсе не нужна. Тем более что главной опасностью задуманного предприятия была утечка информации, а при всем уважении к господину Глазкову доверия у меня к нему не было. Да что там говорить за него, даже Федору я обрисовал план лишь в общих чертах – ни времени, ни направления, ни задуманного мною финального аккорда.

Обсудили с царевичем Федором массу важных дел, затронули и тему Воротынского. Федя обещал подумать, но никакого энтузиазма она у него не вызвала. Что ж, я переложил ответственность на чужие плечи, моя совесть чиста.

Спустя неделю Федор Иванович отбыл в Мерзлую Гавань. Хотел лично посмотреть на работу корабелов в сооруженном там закрытом корабельном доке. На его сооружение ушло почти два года, зато теперь в нем можно было без опасений попасться на глаза иноземным шпионам и без оглядки на суровый климат, строить корабли круглый год.

Я в корабельной теме не разбирался совершенно, потому и в эти дела особо не лез. У меня и без них хватало забот. Это Федя грезил военным флотом, способным противостоять фрадштадтскому, вот ему и карты в руки. Я же очень надеялся, что участие в морских сражениях обойдет меня стороной – не мое это. Вот на суше отбиться от супостата – это пожалуйста, тут у меня всё больше мыслей стало появляться. Мне бы только время на их реализацию…

Чинно выждав еще неделю, в начале февраля я с Григорянским отправился в Кузнецк. Ехали большим санным поездом, с семьями, свитой и сильной охраной. При таком скоплении народа исчезновения пары санных экипажей никто не заметил, так что на третьи сутки путешествия ночью я с охраной моих верных белогорцев ушел на восток. А еще спустя двое суток в поле на самой границе с Улорией соединился с выдвинувшимся туда в полном составе первым Белогорским пехотным полком.

Я не обманул Никиту Андреевича, гусар не будет. Вообще не будет всадников, и это должно стать полной неожиданностью для тех людей, что ждут меня с той стороны. Потому что граница рядом и мысль о лихом кавалерийском налете напрашивается сама собой. Только вот конница в такую погоду вынуждена будет передвигаться по дорогам, в полях и лесах столько снега навалило, что лошадки быстро выбьются из сил. Зато подготовленные лыжники пройдут где угодно. Ну и я с ними прогуляюсь.

Скованную льдом Титовицу перешли около четырех часов дня. Места здесь пустынные, даже если кто-то и стал случайно очевидцем переправы, то донести эту информацию до заинтересованных лиц никак не успеет.

На реке и в поле гулял ветерок, но как только колонна втянулась в лес, под защиту деревьев, мы тотчас же оказались в практически безветренном пространстве. Темнело быстро, но и лунного света было вполне достаточно, чтобы не натыкаться на лыжи впереди идущих бойцов. Морозец стоял средней руки, градусов пятнадцать – восемнадцать, снег весело хрустел под лыжами, осадков не было совершенно, так что сбиться с пути нам в этот раз не грозило. Тем более что лыжня уже была проложена разведчиками, и они же выступали нынче в качестве проводников.

Маршрут я велел прокладывать не по кратчайшей дороге, а с приличным крюком, чтобы обойти стороной редкие деревеньки и появиться у хутора Курцевича с южной стороны. Уже точно было известно, что меня ждали: около пятидесяти солдат были определены на постой непосредственно в имении да около трех сотен всадников рассредоточились по близлежащим селениям. Но качественно сидеть в засаде такое количество народу может день, два, три. Ну, неделю. А эти бедняги моими стараниями томились в местной глухомани уже почти месяц – я вполне сознательно не торопился, потому не было ничего удивительного в том, что бдительность улорийских вояк притупилась, наблюдение за окрестностями велось уже спустя рукава, люди активно искали развлечений, пили и гуляли. Вполне вероятно, что им вообще не сказали, на кого они здесь охотятся. Так что никаких особых сложностей я не ожидал и авантюрой называл экспедицию только лишь из-за ее финальной стадии. Что бы там ни мнили себе островитяне со своим иноземным отделом Тайной канцелярии, но военная разведка у меня сейчас поставлена лучше, чем у кого бы то ни было в этом мире. Скоро и внешняя разведка обрастет полноценной сетью, наберется опыта, и информация потечет в Таридию рекой, а уж в работе с информационными потоками кто сможет тягаться на равных с выходцем из двадцать первого века?

С учетом крюка всего расстояния до дома Курцевича выходило около двадцати километров. Не скажу, что дорога далась нам легко, но ни о каком сравнении с нашими недавними силирийскими приключениями не могло быть и речи. Еще до полуночи полк вышел в нужный район. Отсюда третий батальон отправился в две ближайшие деревни, а первый и второй принялись аккуратно брать имение в кольцо. Чтобы не беспокоить раньше времени хуторских собак, я хотел было не засылать ближе к жилью разведчиков, но те уверили меня, что обитатели хутора уже привыкли к периодическому ночному лаю и твердо уверены, что это волки в окрестных лесах шастают. Тем более что время от времени вдалеке действительно раздавался волчий вой.

К трем часам ночи вернулся третий батальон, притащив с собой трех пленных офицеров, двух местных помещиков и весьма кстати для меня гостившего в одной из деревень ксендза. Мне нужны были надежные свидетели.

– Тепленькими взяли вояк, – снисходительно улыбаясь, доложил мне майор Жилин, – почти все пьяны, восемьдесят семь человек связаны и заперты в одном сарае, подпруга лошадиная вся порезана, пистолеты попорчены, порох высыпан в снег, палаши и шпаги свалены в одну кучу.

– Отлично, майор, можно и здесь начинать, чего тянуть кота за хвост?

– Вы только, это, ваше сиятельство, на рожон не лезьте, хорошо? – Жилин смущенно стянул с головы обшитую белым материалом шапку-ушанку и отер рукавицей вспотевший лоб. – Мало ли: пуля шальная прилетит или там горшок цветочный из окна… Зачем нам такие риски?

– Не волнуйтесь, Андрей Георгиевич, я буду паинькой и вообще тут постою пока.

– Так, может, это, господин генерал-майор, вздернуть его на виселице и дело с концом?

– А вот в это не лезьте. Это мое личное дело чести, – отрезал я, давая понять, что все споры на эту тему бессмысленны. – Что там у разведчиков?

– Пока ничего необычного, – ответил командир разведроты капитан Синяев, – два человека за воротами ходят, периодически поглядывают наружу, да в крайнем окне второго этажа господского дома наблюдатель, по идее, должен торчать. Но, видимо, в доме хватает занятий поинтереснее – за то время, что мы здесь сегодня, он еще ни разу не появился в окошке.

– По закону подлости он появится именно тогда, когда мы двинемся через поле, – ухмыльнулся я.

– Ничего страшного, – поспешил успокоить меня капитан, – с других сторон лес ближе подступает, а обзора туда у них нет. К тому времени, когда он нас увидит, второй батальон уже во дворе будет.

– Что ж, – я еще раз взглянул на ненавистный хутор в новый бинокль, предыдущий был утрачен при моем похищении, – тогда начинаем, с Богом!