«Это плохо, очень плохо».

Но ведь лучше суицида, верно? Верно, но все еще недостаточно хорошо. План Г казался предпочтительнее.

Вероника нарядилась в маленькое кожаное платье без бретелек, впереди сверкала металлическая молния от груди до самого низа. Наверное, не самый подходящий лук для визита в банк, но она собиралась встретиться с бывшим одногруппником.

«Пусть он увидит меня такой, как прежде».

Да, так она выглядела в универе — длинные черные волосы, пухлые губки, дерзкий прикид. Отражение в зеркале почти прежнее, однако Вероника больше не наивно самоуверенная студентка. Та ни за что бы не попросила помощи у Славы Летова, а сейчас сама позвонила и в общих чертах описала проблему.

Славка все тот же. Мгновенно откликнулся, предложил встретиться и обсудить ситуацию. Они вместе выбрали банк, до которого Осинин не сможет дотянуться, разумеется, Слава был среди крупнейших акционеров этого банка, но ведь она знала, к кому идет за советом.

«Я бы и сама туда пришла».

Семья Летовых вышла из старой аристократии. Они принадлежали к той части технической советской интеллигенции, которая успешно приспособилось к рынку, — их маленькое конструкторское бюро превратилось в успешную коммерческую фирму. Капитал рос, активы диверсифицировались. Бизнес пережил дюжину министров финансов и семь кризисов и остался на плаву. Эти люди трезво смотрели на мир, никогда не имели дел ни с сомнительными личностями, ни с сомнительными активами.

Именно к ним Вероника принесла деньги, с которыми собралась бежать в Испанию. Что с ними делать, она еще не решила.

«Пусть будут».

Потом они со Славкой Летовым поехали в маленький японский ресторанчик, где тихо играла восточная музыка. Там, в кабинке, отделенной от основного зала живыми побегами бамбука, бывшие одногруппники запивали роллы белом вином и составляли резюме. Хвастаться было особо нечем — два высших образования в престижных ВУЗах, между ними год работы в банке «ОсининЪ» — вот и все жизненные достижения.

— Может быть, лучше исключить последний пункт?

Парень выразительно посмотрел на нее и ничего не сказал. Она опустила глаза: ей двадцать шесть лет, в послужном списке одни вечеринки да уличные гонки. Н-да, Слава прав — пусть хоть что-то будет.

— Послушай, Вероника, — сказал он на прощание. — У тебя с семьей действительно настолько плохие отношения?

Она кивнула.

— Уверена? То, что ты мне рассказала, просто за гранью добра и зла.

Она испытала острую зависть. Вот он тут, сидит по другую сторону стола с недоеденными роллами. Ничуть не изменился с пятого курса. Все при нем — высокий рост, спокойный уверенный голос, каштановые волосы с солнечным отливом слегка растрепаны, будто он влетел в кабинет за пять минут до начала экзамена. Ника попыталась найти, к чему придраться, и не смогла: темно-синий костюм сидел на Славке как влитой, будто он в нем родился или по крайней мере носил такой еще в колыбели, поверх памперсов. И, что больше всего раздражало, парень выглядел довольным жизнью: голубые глаза на загорелом лице смотрят безмятежно, такой взгляд бывает только у людей, которые не успели познать горечи предательства.

— Я даже не знаю, что сказать.

Корин не стал бы ничего говорить, взял да и обнял. Она бы расплакалась, уткнувшись носом в лацкан пиджака, и все обязательно бы наладилось. Просто взяло бы да и стало таким, как надо, вот.

«Почему он не Корин? Милый безопасный мальчик, почему не ты?»

— Ничего не нужно говорить. Спасибо.

Она поцеловала его в щеку, быстро сгребла бумаги со стола и ушла без оглядки. По дороге ей явился план Д. Необязательно выкидывать нечто радикальное. Не нужно предавать семью, не стоит угрожать отцу. Можно обойтись более мягкими средствами — старым добрым скандалом.

«Корин гордый, — твердила она себе по дороге домой, — Корин такое не потерпит, тем более публично».

Следующим вечером позвонил отец Славы и пригласил на обед. Вероника очень удивилась. Старая аристократия не жаловала нуворишей: ей дали почувствовать это в полной мере, когда тот самый одногруппник неосторожно привел ее на вечеринку по случаю дня рождения. Отец именинника ясно дал понять, что не желает видеть сына в компании с девушкой по фамилии Осинина. Ника в долгу не осталась — высказала все, что думает об их семейке, не стесняясь в выражениях.

После этого отношения с другом Славой Летовым похолодели на несколько градусов. А теперь звонит сам Летов-старший.

«Дела».

Из чистого любопытства она согласилась.

Кофейня «Black Coffee» оказалась просторным светлым заведением с окнами во всю стену, легкой мебелью из натурального дерева и декором из живых растений. Летов-старший выглядел ровно так, как она его запомнила, — невысокий брюнет с проседью, он по-прежнему носил очки с выпуклыми линзами. Он ждал за столиком у окна, не глядя перелистывая меню.

— Сын рассказал мне о твоих проблемах, — без обиняков сказал он, как только Вероника сделала заказ.

Она подняла брови, не представляя как на это реагировать.

— Я навел справки о твоей деятельности после выпуска.

Ника поспешила утопить улыбку в капучино.

— Вынужден признать, что я ошибался на твой счет. Прошу прощения.

— Что?

— Я понял, что ты порядочный человек.

Вероничка рассмеялась.

— Простите, господин Летов, вы это поняли после позавчерашних гонок или скандалом раньше?

— После того как ты ушла из банка «ОсининЪ».

Она вздрогнула и едва не уронила чашку.

— С моей точки зрения гонки и скандалы гораздо лучше, чем мошенничество.

Он озорно улыбнулся и сразу помолодел на десять лет. Кто бы мог подумать, что этот консервативный сухарь умеет веселиться. Ей вдруг стало грустно.

«Вы слишком хорошо обо мне думаете. Я просто струсила, побоялась, что отец подставит меня, как подставил дядю Витю, своего друга детства».

— Без комментариев, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, как у Славки.

— Я понимаю, — вмиг став серьезным, сказал Летов. — Ты не можешь обсуждать семейный бизнес.

Вероника медленно отпила глоток капучино, глядя на собеседника, он тоже взял чашку и отпил глоток, поставил на стол. Пауза затягивалась, Ника не выдержала:

— Зачем вы меня позвали?

— Хотел выразить тебе поддержку или сочувствие.

— Благодарю.

Он жестом остановил ее.

— Если решишься на разрыв с семьей, я буду рад предложить тебе работу.

— Серьезно?

— Вполне. Начать придется со старшего аналитика, но ты и сама понимаешь.

— Да.

Вероника почувствовала, как к глазам подкрадываются непрошеные слезы. Ей как будто показали другой мир: волшебный, невозможный, невероятный. Мир, где есть добро, помощь и сострадание. Ей будто открыли дверь и пригласили стать частью этой сказки.

— Я очень благодарна вам, — дрогнувшим голосом ответила она. — Но я не могу решить прямо сейчас.

— Разумеется. Какой бы ни была семья — это семья. Я только хочу, чтобы у тебя был запасной маршрут.

— Вы так добры ко мне. Почему?

— Хочу загладить свою вину перед тобой… И перед Славиком, — глядя в чашку кофе, закончил он.

Вероника кивнула: ей казалось, что у нее со Славой завязывался роман, но после знакомства с родителями парень сдал назад. Она пожала плечами и забыла о нем, а папочку, оказывается, совесть мучает. Надо же!

«Мой отец на следующий день и думать бы забыл».

— За кого тебя сватают?

— За Корина.

Мужчина присвистнул.

— Предложение еще в силе? — ехидно усмехнулась она.

Он задумался, пару раз глотнул кофе, потом выдал, будто бы рассуждая вслух: — Да сам-то он ничего…

Вероника ехидно усмехнулась и мысленно добавила: «Но вот дядя».

Впервые она почувствовала нечто вроде чувства родства с навязанным женихом — он тоже не сам по себе — у него дядя, у нее папа. Она, как сказал бы математик, производная господина Осинина.