«Я хотела бы провести с ним вечность!»

Тем временем их ополоснули теплой водичкой из серебряных кувшинов и начали натирать маслами. Впереди ждал массажный кабинет. Погружаясь в блаженство, она успела отметить, что девушек мяли мужчины, а жениху досталась крепкая, атлетического вида массажистка. Впрочем, все оставалось в рамках приличий.

— Хорошо? — низким бархатным голосом спросил массажист.

— Очень.

— Как отдохнете, сходите в бассейн. Мы наполняем его минеральной водой, добавляем морской соли. У вас сейчас поры раскрыты, будет хорошо.

— Угу.

Кажется, она могла бы лежать тут очень долго, вот только Саша не сиделось на месте.

— Ну что? Пойдем просаливаться?

После плаванья они сидели в местном баре, оформленном в том же восточном стиле, — мозаика, красные, расшитые черным орнаментом диванчики со множеством подушек. Столики под оранжевыми шатрами, натертые до блеска серебряные кувшины с подносами.

Все, кроме Вероники, пили коктейли, а ей доктор прописал ноотропы, поэтому приходилось довольствоваться свежевыжатым соком.

— Я будто заново на свет родилась, — промурлыкала Лиза.

Все закивали.

— Чувствую себя как после курорта.

— Морского, — подсказал Саша.

— Точно!

Вероника почувствовала себя полностью здоровой, отдохнувший и, что там говорить, счастливой. Она смеялась и танцевала, выиграла абонемент на двоих в музыкальном конкурсе и совсем забыла о спецзадании. Настолько забыла, что даже удивилась, когда в машине о поиске предателя заговорил жених.

— Да-а, — задумчиво протянул Саша, — Похоже, я ошибся. Это не Лиза.

Вероника показала ему язык.

— Остается Элла.

— Не верю.

— Конечно-конечно, — он примирительно поднял ладони. — Не пойман — не вор. Я придумаю, как ее поймать.

Вероника демонстративно отвернулась к окну, за которым проплывали огни фонарей. Она вдруг испытала зависть к людям на улице, наверняка никому из них не приходится искать предателя среди друзей.

Саша придвинулся ближе:

— Ну-ну, солнышко, не дуйся.

Рука обняла за плечи, заскользила, лаская лицо, шею, она хихикала и отбивалась. Они ехали к нему домой.

Ради очередной фотосессии Оксана приехала домой и не с пустыми руками. Она захватила готовый портрет.

Вероника распаковала его прямо в холле, надеясь… А на что именно она надеялась? На пробуждение детской памяти? Голос крови?

«Чего ты ожидала?»

На нее грустно смотрела молодая женщина со старомодной прической — желтые, высветленные перекисью кудряшки обрамляли лицо-сердечко. Что она хотела почувствовать при виде этой женщины?

— Восстановить портрет по фото нереально! Я часами смотрела советские фильмы.

— Зачем?

— Чтобы понять, как они говорили, как двигались… Они же совсем другими были.

Вероника снова посмотрела на портрет на диване и пожала плечами.

— Не получилось?

— Почему же? Портрет красивый… На фотографию похож…

— Этого мало! — взорвалась художница.

Она вскочила и принялась бегать перед портретом, рассматривая со всех ракурсов. Нике аж неудобно стало.

— Я ее не помню.

— Что? Совсем?

Кивок.

— Ни снов? Ни смутных воспоминаний?

— Ничего. Оксана странно посмотрела, а потом сказала: — Давай сниматься? Красное платье на фоне белых стен.

— Точно. Тогда я иду к колонне?

— Лучше к левой. Там больше света.

— Как скажешь.

Они почти закончили, когда из кабинета вышел папа. Он поздоровался и хотел было пройти мимо, как вдруг наткнулся взглядом на забытый в гостиной потрет и застыл как вкопанный.

— Что это?

— Похожа? — заинтересовалась Вероника.

Отец перевел взгляд с дочери на девчонку с фотоаппаратом.

— Как живая, — он прошелся перед портретом. — Выражение лица очень точно передали. Я прохожу и чувствую знакомый взгляд.

Он поежился.

— Вот видишь! — сказала Вероничка плюхаясь на диван рядом с портретом, ноги зудели после полуторачасовой фотосессии на шпильках. — Все у тебя получилось.

— Это вы рисовали?

— Да.

— Вы очень-очень талантливая художница.

— Спасибо.

Он посмотрел на Веронику и попросил:

— Зайди ко мне как закончишь.

После окончания фотосессии Ника распрощалась с Оксаной и заглянула в кабинет, портрет остался в холле. Отец работал с документами. Все там было как всегда — заваленный бумагами итальянский стол, высокое представительское кресло для отца, низкие стулья для посетителей и пафос, пафос, пафос. Хрустальной люстре куда лучше подошел бы холл или театр, шикарный мраморный камин не топили даже в день установки.

Вероника вдруг подумала, что он может оказаться бутафорией. Она вдруг представила, как разжигает поленья, а дым идет внутрь, клубами поднимается к потолку, как завоет пожарная сигнализация, прежде чем залить водой ее саму, папины бумаги, ковры и дорогущую мебель. Она едва не расхохоталась.

— Забери портрет, пожалуйста. Не хочу, чтобы его увидела Лена.

— Это она?

— Что?

— Она заставила тебя стереть память о маме?

Он закатил глаза.

— Что ты такое несешь?

Вероника подошла к столу вплотную и, глядя папе в глаза, повторила вопрос:

— Так это была она?!

— Нет.

— Тогда кто?

— Занеси портрет, потом поговорим.

— С места не сдвинусь, пока ты мне не ответишь!

Отец снял трубку внутреннего телефона:

— Ольга? Да, послушайте, у нас в холле на диване стоит портрет, занесите его в кабинет. Да, сейчас.

Вероника ехидно усмехнулась.

— Я не понимаю, что ты хочешь от меня.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о маме. О том, почему ты отказывался говорить о ней, почему в доме нет ни одной фотографии.

— Зачем?

Ника нехотя отступила от стола и села.

— Потому что у всех была мама. У всех, кроме меня.

— У тебя есть Лена.

— Да-а? И насколько она меня старше? Лет на десять?

— На пятнадцать.

— Невелика разница! Лена годится на роль старшей сестры, но никак не матери.

Раздался короткий стук в дверь. Домработница принесла портрет.

— Спасибо, поставь сюда.

Вероника кивнула на стул рядом с собой. Отец закатил глаза, Ольга с любопытством глянула сначала на него, потом на нее, поскольку других распоряжений не последовало, поставила портрет на стул и ушла.

— Знаешь, сколько я всего передумала? Я думала, что мама умерла в родах. Что это я убила ее.

— Н-да…я и подумать не мог, что ты вообразить себе такое.

— А еще я думала, что это ты убил ее.

Отец наклонился вперед, опираясь локтями на бумаги на столе, несколько секунд он молча смотрел, прежде чем уточнить:

— Даже так?

— Да. Я много чего передумала.

— Что ты хочешь?

— Услышать от тебя правду.

Отец встал с кресла и предложил выпить, она отказалась, напомнив, что пьет ноотропы. Тогда он плеснул себе, немного, на самое донышко.

— Мне нечего тебе рассказать, дочка. Правда, нечего. Мы хорошо жили с твоей мамой. Но случилась эта ужасная катастрофа. Они разбились все вместе — жена и теща с тестем.

— Я знаю, нашла могилы.

Он кивнул и отпил глоток.

— Они были хорошими людьми. Но они погибли. Их больше нет, а я решил жить дальше. Ты за это меня упрекаешь?

— Нет. Ты не прав. Она есть, — Вероника указала рукой на свой нос, потом на нос женщины на портрете. — У меня ее нос. Возможно, у моих детей будет такой же. Во мне половинка ее ДНК. Ты понимаешь?!

— Чего ты от меня хочешь?!

«Действительно чего?»

Ника посмотрела на портрет незнакомой женщины. Чего бы она хотела? Кто знает? Вероника не могла прочесть выражения ее лица. Понять маму уже не получится. Но кое-что сделать можно.

— Я имею право на память о матери.

— Я не возражаю. Ты хочешь повесить портрет в холле?

— Нет. В бывшей детской.

На папином лице отразилось явное облегчение. Ему не хотелось объясняться с Леной. Стало противно. Вероника поднялась со стула.