— Это первый раз, когда вы выражаете беспокойство по данному поводу.

— Просто для меня практически ничего не изменилось. Раньше я пропадал в комплексе по собственному желанию. Теперь я заперт вместе со всеми. Но, разрази меня гром, я солгу, если скажу, что не хочу повидать свою семью… если… если они еще…

Зитрумсават так и не нашел в себе сил закончить фразу.

— Создатель, я настоятельно рекомендую вам отбросить пораженческие мысли и вернуться к работе. Вы еще не исчезли, а значит, вы должны продолжать искать решение проблемы.

— Говоришь прямо как наша верхушка. Но ты прав. Были бы у меня хоть какие-то соображения еще…

— Могу вам помочь. Предложение: вернуться к проекту андроида. Мне кажется, вы рано его забросили. Вам следует продолжить эксперименты по оцифровыванию человеческого сознания и переносу его в механическую оболочку.

— Может быть и рано… — задумчиво проговорил Зитрумсават. — Даже если мы достигнем какого-то успеха, даже если нам удастся кого-то переместить в механическое тело… много ли мы успеем таким образом спасти людей? Мы не успеем произвести достаточно тел, выживут лишь единицы, и в конечном итоге, рано или поздно, их тоже ждет вымирание в опустевшем мире. Нет, это не решение проблемы, это попытка к ней приспособиться… К тому же мы не знаем…

Зитрумсават вдруг заметил, что монитор черен, как ночь.

— Цифромозг? — позвал он. — Ты куда пропал?

Протяжный скрипучий гудок резанул по ушам. Цифромозг сигнализировал о том, что закончил… что-то. Но что? Он был занят какой-то операцией параллельно с разговором? С каких пор он принимает решения самостоятельно? Или кто-то из ученых дал ему команду? «Бред!» — подумал Зитрумсават. Он еще не исчез, он главный, и все команды должны быть согласованы с ним! Рой вопросов маленькой тучкой жужжал в мозгу. Он вскочил со стула и устремился вниз.

Внизу было… ненормально — и это еще мягко сказано. Прозрачная стена, через которую обычно виднелись внутренности Цифромозга, словно бы ожила. По ней ходили слабые волны, будто это была не стена вовсе, а водная поверхность. Зитрумсават и еще трое неравнодушных ученых взирали на происходящее с круглыми глазами, ничего не понимая. Происходило нечто, что не могла объяснить ни одна гипотеза, ни одного знание, которым владело человечество. Происходило нечто противоестественное, происходило нечто, что шло вразрез с их представлениями, что было выше их понимания.

Стена вдруг сделалась черной, будто в нее налили чернил. Затем поверхность успокоилась, почти полностью став гладкой, и в черноту нахлынули новые краски: ржавые, песочные, металлические… Зитрумсават понял, что показывает им стена. Это был какой-то пейзаж. Мертвый пейзаж.

— Мудрые предки, что это? — испуганно прошептал кто-то из коллег.

Над головами раздался громоподобный, пронизывающий насквозь гул тысячи голосов.

— Приведите к НАМ предводителя человеческого рода. МЫ желаем говорить. — Голоса, звучавшие как бы беспорядочно и вразнобой, при словах «нам» и «мы» становились едины и еще более громки.

Предводителя человеческого рода в комплексе не было. Единственным, кто тянул на такую роль, кто мог стать его заместителем, был Зитрумсават, и оттого взгляды коллег моментально устремились к нему. Они словно молотом ударили его и заставили вздрогнуть. Он поджал губы. Тщетно попытался унять плещущийся в сердце страх. Сделал неуверенный шаг вперед.

Несколько невыносимо долгих секунд ничего не происходило. Бесплотное нечто из потустороннего мира — ведь на стене окно в потусторонний мир? — как будто изучало его.

— МЫ видим, кто ты есть. МЫ видим, что у тебя на уме. Спрашивай.

Громоподобные голоса заставляли его волей-неволей млеть. Будто невидимый исполин, склонившись, орал ему прямо в ухо. У Зитрумсавата и вправду были вопросы. Миллион вопросов. Но он не решался задать какой-либо из них даже несмотря на позволение.

— МЫ ждем. Пока.

Остальные ученые были абсолютно безмолвны и, судя по их виду, вообще жалели, что пришли сюда. Зитрумсават и сам находился в таком состоянии, что готов был в любой момент броситься наутек. От голосов веяло — нет, разило, словно ледяным ветром, — могуществом.

Набравшись смелости, Зитрум спросил:

— …Кто вы?

— МЫ — Машина.

Это мало на что ответило. Вопрос остался в силе, но Зитрумсават не рискнул переспрашивать.

— Что вы делаете в нашем комплексе? — задать второй вопрос оказалось нелегче первого.

— НАМ стало любопытно, и МЫ решили вмешаться.

— Вмешаться?

По поверхности стены пронеслась легкая рябь.

— МЫ видим, что происходит в твоем мире.

Зитрумсават ахнул, не веря ушам.

— Значит ли это, что вы пришли к нам на помощь? — неловко и нервно спросил он.

— Верно. Однако НАША помощь не будет безвозмездной.

В живот вонзились острые иголки. Весь взмокший, словно после изнурительного марафона, Зитрумсават сглотнул густую слюну.

— Что вы можете… — отважился он на новый вопрос, — как же вы можете нам помочь?

Он пожалел, что спросил это. В следующий миг один из его коллег с криком взмыл в воздух, понесся навстречу ржавому пейзажу и в нем же исчез; второй взорвался, разметавшись маленькими кровавыми ошметками по всему залу, а третьего Машина пожалела чуть больше остальных — он просто превратился в булыжник.

— МЫ можем все, что придет в твой ум. Вопрос лишь в том, сможешь ли ты предложить НАМ что-то равноценное взамен.

Зитрумсават пребывал в глубоком шоке. То, что произошло на его глазах, было за гранью безумия.

— НАМ некуда спешить, однако НАШЕ терпение недолговечно.

Ему пришлось пересилить тошноту и слабость в ногах.

— Ты желаешь остановить гибель своей цивилизации. Но ты бессилен перед катастрофой. Тебе не хватает СИЛЫ. Тебе не хватает ПОНИМАНИЯ. МЫ можем. Для НАС исправить ваши мир-линии — плевое дело.

— …Что вы за это попросите? — сумел спросить Зитрумсават.

— Для вас был бы предпочтителен идеальный исход. Однако МЫ сомневаемся, что в таком случае ваша цивилизация сможет предложить что-либо ценное для НАС. Вы не сможете удовлетворить НАШ аппетит. Тем не менее, МЫ готовы выслушать тебя. Удиви НАС.

Машина специально сказала это. Она манила его. Искушала его.

— Если вы настолько могущественны… почему вы просто не заберете у нас то, что вам нужно?

— МЫ тешим собственное любопытство, не более. НАМ было скучно. МЫ уйдем, когда НАМ надоест. Однако МЫ честны. Сделка есть сделка. Свою часть МЫ честно выполним.

— Я… сколько у меня есть времени?

— Ваш день — двадцать четыре часа. МЫ гарантируем, что ты никуда не исчезнешь.

Капелька облегчения бесследно растворилась в кислом чане из смятения, страха и отчаяния.

Зитрумсават ушел в мысли.

— Говоря о равноценном обмене, — вдруг прервала тишину Машина. — Как насчет твоей семьи?

Открывая дверь, Гилмекард ожидал увидеть на пороге квартиры кого угодно. Кого угодно, но только не отца — осунувшегося, усталого, ссутулившегося, будто под давлением невидимого груза, и сильно постаревшего. Это был совсем другой человек, не отец — скорее, его неудачная подделка. На правом рукаве белого халата отчетливо виднелись засохшие капли крови. Что произошло, где отец побывал, чья это кровь, Гилмекард предпочел не спрашивать.

— Ты как? — спросил отец.

Гилмекард лениво дернул плечом и скрестил руки на груди. Дурацкий вопрос. Он в порядке настолько, насколько это возможно при нынешних обстоятельствах.

— Маленьер дома? — серьезно спросил отец. Его указательный и средний пальцы постоянно подергивались, он выглядел очень нервным и, кажется, едва держал себя в руках.

— Дома, — сухо ответил Гилмекард.

Зитрумсават попытался зайти внутрь, но Гилмекард преградил проход. Тогда отец пронзил его острым, как шпага, взглядом.

— Нам некогда, — произнес он, и в его голосе, несмотря на внешнюю слабость, была некая сила, твердость.