— Почувствовал? — говорит профессор, и зеньки у него опять хитрые.

— Почувствовал… — отвечаю я и понимаю, что морда у меня, наверно, выглядит глупо. Возвращаю буклет обратно в кармашек.

— Поезд только что перевернулся, — сообщает профессор.

— В смысле перевернулся?

— В прямом. Теперь мы едем как бы вверх ногам относительно остального мира, — говорит он, и причем на полном серьезе, в глазах уже ни хитринки. У меня, естественно, на это возникает естественная реакция:

— Чего-о? Ты гонишь.

Женщина, то есть телка рядом со мной, хихикает, но ничего не говорит. Профессор добавляет:

— Чистая правда, — и кивает, как бы придавая словам веса.

— Да где это видано, чтобы поезд верх ногами ехал! — я ему не верю. Он просто надо мной угорает; понял, что я новичок и не шарю ни фига, вот и прикалывается, хрыч старый.

— Здесь и видано, — спокойно отвечает он. — Мы сейчас пересекли границу.

— Подожди! Я ни черта не догоняю!

— Посмотри-ка в окно.

Я и смотрю. И с удивлением обнаруживаю, что поезд уже не спускается, а поднимается, и рельсы его, блин, тоже поднимаются! На фиг, теперь я стал догонять еще меньше…

— Что происходит? — спрашиваю я, уже начиная сердиться. — Объясните мне нормально, харош вокруг да около ходить! Зачем мы перевернулись?

— Мы пересекли границу двух миров. Теперь мы в Изнанке, а в Изнанке привычные нам законы природы работают по-другому или не работают вовсе, — говорит профессор.

— Ты, на фиг, не ответил на вопрос, дядь. Прямо скажи.

— Гравитация здесь работает иначе. Понимаешь? Она инвертированная. Поэтому я и говорю, что мы вверх ногами.

— А-а… — выдаю я междометие, когда до меня начинает медленно доходить. Мозг от поступающей информации заклинивает капитально. Когда он все-таки ее переваривает, и к нему возвращается способность мыслить, я сразу же возражаю:

— Но ведь это антинаучно!

— Антинаучно что? — приподнимает профессор бровь.

— Всё! — говорю. — Город там внизу… ты хочешь сказать, его построили на потолке?

— Это я и пытаюсь до тебя донести, — отвечает он. — Только там это не потолок, а земля.

Мне кажется, что в его интонации мелькает усталость от нашего разговора. Ну а что? Я не виноват. Не каждый день с таким сталкиваюсь все-таки. Он, может, туда-сюда постоянно гоняет и вообще работает в Изнанке, а я тута в первый раз. Будь добр потерпеть мои вопросы. Хотя, может, он и до меня таких, как я, натерпелся.

— Все равно бред какой-то, — говорю. — Почему здесь другая гравитация? Разве такое возможно? — Я пока еще не забыл, что учил в школе, и знаю, что говорю. Ну, как бы. Я, конечно, не яйцеголовый, но и дурачком, который во все легко верит, себя не считаю.

— Это хороший вопрос, и на него сейчас тебе не даст точного ответа ни один ученый, — серьезно говорит профессор. — Потому я и сказал, что Изнанка — это уникальное место со своими законами. Пока нам остается довольствоваться только гипотезами.

— То есть, типа, я должен просто принять это как есть.

— Ты можешь не верить мне, если хочешь, но реальность такова, что в Изнанке относительно остального мира ходят по потолку. И наоборот: во всем мире относительно Изнанки ходят по потолку. Смотря что принять за точку отсчета.

— Да-да, дядь, понял.

— И называть антинаучным то, что ты не можешь понять, мне кажется невежественным, — продолжает вещать профессор. Его, я смотрю, понесло. — Это я говорю не применительно к тебе, а в целом. Наша наука невежественна, раз Изнанка не вписывается в наши модели и аксиомы, вот что я хочу сказать. Мы невежественны и не способны ее понять. Но когда-нибудь поймем. Человек всегда докапывается до истины в конце концов.

Профессор едва заметно улыбается сухими губами. Не-е, я ничего говорить не буду. Все равно ничего умного по этому поводу добавить не могу. Такие темы точно не для меня.

Мы сидит молча немного, а потом у меня возникает вопрос.

— Раз уж ты такой всезнайка, дядь, — говорю, — может, расскажешь тогда, откуда взялась эта Изнанка?

Он посмотрел на меня как на придурка, чесслово.

— Ты и этого не знаешь? — спрашивает он, и его бровь всползает на широкий и умный-преумный лоб. — Что ты тогда здесь делаешь, если ничего не знаешь? Как ты вообще оказался в этом поезде?

— Ну, меня сюда, типа, тянуло, — говорю.

— И все?

— И все.

— Должна быть причина, почему тебя сюда тянуло.

— Нет никакой причины.

— Так не бывает.

— Инвертированная гравитация, значит, бывает, а того, что у меня нет какой-то особой причины, чтобы сюда приехать, — такого быть не может, ага.

— Потому что у всего происходящего в мире есть причина. Даже у каждой мелочи — вот клетки в нашем теле заняты своим делом, потому у них есть цель — поддерживать жизнеспособность. Ну а ты… раз ты бездумно приехал сюда, потратив на путешествие немало денег, то… я даже не знаю, что сказать.

— Говори как есть.

— Странный ты человек.

Это он еще мягко выразился. Понятно, что он про меня думает.

— Есть такое, не буду отрицать. Сидел как-то, в носу пальцем ковырял, а потом раз и думаю: надо бы в Изнанку съездить.

Профессор вежливо улыбается, видимо, думая, что я шучу. А я не шучу, на фиг, все примерно так и было, разве что про ковыряние в носу сказано для красного словца. Правильно он говорит, что у всего есть причина. И причину ему я уже назвал: меня тянуло. Нет, не так. ТЯНУЛО. Почему — не имею ни малейшего, блин, понятия. Но надеюсь в ближайшее время это выяснить.

— Ты, кстати, — говорю, — мне так и не ответил, дядь.

— Пожалуйста, хватит меня называть «дядей», — терпеливо отвечает профессор, прочистив горло.

— Лады, дядь, — пожимаю я плечами. Не нравится — так не нравится. — А что с этой дырой-то? Откуда она взялась?

— Этого тоже тебе никто точно не скажет. Остров был всегда, а вот «дыра», как ты говоришь, в нем появилась лет девятнадцать назад. Как и почему — теорий, опять же, великое множество. Многими принято считать, что во всем виновато землетрясение, даже несмотря на то, что сейсмологи ничего подобного в этой местности не фиксировали.

А ведь мне столько же лет, сколько и дыре! Забавное совпадение. Вслух я об этом, естественно, не говорю. Кому какое дело, правильно? Да и звучит это как-то даже странно. Пофиг.

— Мы сейчас, получается, — говорю, — не под землей даже, а под водой?

Профессор облизывает губы, призадумывается, похоже, что-то прикидывая в уме, а затем равнодушно говорит:

— Мы преодолели большую часть пути, так что, полагаю, мы находимся прямо под океаном.

Когда я это представляю, то конкретно офигеваю. То есть на какую мы глубину уже опустились? Сколько тут километров? Десять? Ну, вряд ли столько же, сколько во Всемирной впадине...

— И, типа, что тогда получается? Это какое-то подземелье? Э-э… подводье?

— Огромная пещера. Насколько огромная, еще никто ее не измерил.

А я ведь и вправду не имею ни малейшего представления, в какое место попал. Все эти люди: этот дядька, другие два попутчика, старательно изображающие, что не слушают наш разговор, тетка с ногтями, остальной вагон — все они исследователи, ученые, туристы, археологи, геологи, биологи, барыги, может быть, какие, и черт знает, кто еще. А я кто? Буквально никто. Будто бы по случайности здесь оказался — но нет. Какая-то неведомая сила в моей душе хотела, чтобы я прибыл сюда. Может, этой силой было любопытство, которое я сам до сих пор не осознал. Не знаю. Не психолог я, чтобы себе психоанализ проводить.

Профессор глядит в окне куда-то вверх, откуда источается яркий белый свет, и говорит:

— Ну вот, почти приехали. Уже и подъем к вокзалу видно. — Он поворачивает голову ко мне и смотрит внимательно: — Как тебя зовут, кстати?

— А зачем тебе мое имя?

Его, кажется, озадачивает мой вопрос.

— Мы говорим почти всю дорогу, но все еще не представились друг другу. Вот я и хочу исправить сию оплошность. Тем более, может, еще встретимся. Я в музее здешнем работаю, вдруг заглянешь. — Он протягивает мне руку. — Меня зовут Спенс.