— Так а в чем смысл? — продолжает допытываться он. — Ты сбежал от них, что ли? Странно, что сбежал именно в Изнанку. Любое место мира лучше, чем Изнанка. Или же ты думал, тебя не станут здесь искать?

— Да ни от кого я не бежал, — говорю я слегка раздраженно. — Нет у меня никаких проблем с родителями. Я обычный. И родители у меня самые обычные.

— Что-то тебя все-таки не устраивало, раз ты приехал сюда.

— Да все устраивало…

— Зачем тогда сорвался в Изнанку?

— Не знаю, говорю! Меня просто тянуло сюда, вот и все.

— А почему тянуло, ты мне можешь ответить? — Грегор начинает терять терпение. Я тоже. Вот ведь прицепился, как пиявка! — Если не хочешь говорить, так и скажи, — добавил он.

— Ничего подобного! Это вы все с четкой целью в жизни, а ее еще только ищу, понятно? Зачем тебе вообще знать, какая у меня цель?

— Хочу понять, что ты из себя представляешь, — спокойно отвечает Грегор.

На том наш разговор тухнет.

На четвертый день Грегор неожиданно объявляет, что мы идем за стены. Я, естественно, настораживаюсь:

— Не рановато ли?

— Когда-нибудь надо начинать, — говорит он. — Не все же время бездельничать и проедать мой холодильник. Тем более ничего сверхъестественного я от тебя требовать не собираюсь. Пойдем.

Ну мы и пошли. Да, стоит упомянуть, что он дал мне специальную одежду, так называемый рейнджерский костюм. В нем я выглядел чуточку серьезнее, не как турист, но на этом плюсы заканчивались. Сам по себе костюм смотрелся не очень, не крутой он был какой-то, но если попытаюсь объяснить, чем он мне не нравится, то, наверно, не смогу, потому что ни фига в этом не смыслю. Хотя за стенами, наверно, не до крутости, так что…

В общем, доходим мы до главных ворот — ворота, кстати, напоминают отчасти средневековые, только если в старину были железные такие и с зубьями (решеткой они вроде называются), которые еще опускаются, то здесь вместо них стоят тяжелые монолитные плиты. Плит этих в длинном проходе аж три штуки, видимо, чтобы ни одна собака не пролезла ни наружу, ни внутрь. Сейчас все три подняты. Стены вблизи кажутся мне еще выше и будто бы достают до кристаллов.

Короче, дошли мы, и вижу я неподалеку сборище: народ, значит, толпится, все хорошо снаряженные, в рейнджерских костюмах и с походными рюкзаками. Ну я и спрашиваю Грегора, мол, куда они намылились, а он выдает:

— Смертники.

От этого короткого и сухого ответа меня как-то даже передергивает.

— Почему смертники? — говорю, глядя на Грегора.

— Снарядились хорошо, значит, собрались в дальнюю экспедицию. А из дальней экспедиции возвращаются единицы, либо не возвращаются вовсе, — мрачно говорит Грегор. — Потому и смертники. Скорее всего, они так же, как ты, наслушались сказок, желание сорвать куш возобладало над здравым смыслом, и вот они уже стоят у ворот, готовенькие.

Я нервно сглатываю.

— Что там, вдали, такого, что никто не возвращается?

— Пес его знает. Ничего хорошего — это точно. Довелось мне пообщаться с одним из вернувшихся — так у него мозги теперь набекрень. Нет, он вроде хорошо держится, но видно, что то путешествие на него глубокий отпечаток наложило, понимаешь?

— Блин, что же он такое повидал…

— Я вот что скажу: меньше знаешь — крепче спишь.

И то верно. Я снова гляжу на рейнджеров и вдруг замечаю неподалеку от них громоздкий силуэт.

— Смотри-ка, да это же тот бугай с базара! — говорю.

— Кто? А, — понимает Грегор, — ты про него. Да и пес с ним.

Не знаю, как Грегору, а мне хочется заглянуть бугаю в глаза. Я быстрым шагом подхожу к нему. Выглядит он неважно. На его морде к уже имеющимся шрамам добавились свежие порезы.

— Где мускулы? — окликаю я его.

— Ч-чего?.. — он отзывается с опозданием и рассеянно смотрит на меня.

— Где дружок твой, говорю.

Он мне ничего не отвечает. Только в глазах появляется пустота, и мне все становится ясно без слов.

— Ты идешь или нет? — зовет Грегор.

— А-ага, иду, — отвечаю я скорее себе, отрываю взгляд, прилипший к бугаю, и бегу догонять Грегора.

Чесслово, выходить за ворота мне отбило желание напрочь. В принципе, особого желания и так не было изначально, было некоторое любопытство, но пропало и оно. Тем не менее, помочь Грегору надо, отработать жратву, так сказать, да и к тому же идем мы, по его словам, недалеко — так я себя успокаиваю.

Я без малейшего понятия, что меня ждет за стенами, но представляю, что раз уж это Изнанка, то и лес должен быть изнаночный. Поэтому, когда я вижу обычный лес, то сначала я даже не верю глазам. А сколько разговоров наслушался! И все пустые. С другой стороны, наверно, есть в этом свой плюс: от того, что выглядит знакомо, ты, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

Но первое впечатление оказывается ложным. Чем дальше мы отходим от города, тем меньше лес походит на то, что принято называть обычным. Все чаще попадаются деревья, чьи стволы скручены так, как скручивают тряпку, выжимая из нее воду; трава растет какая-то белесая, а не привычно зеленая.

Мы вроде бы, блин, топаем по исхоженной-перехоженной кучей ног тропинке, а мне все равно боязно. Меня не покидает ощущение, что вот шагнешь в сторону — и подорвешься тут же на какой-нибудь мине, хотя минам здесь, конечно, взяться неоткуда. Вроде спокойно, тихо, а все равно как-то на душе нервно. Будто кто-то наблюдает за тобой из кустов. Брр. И это на сколько мы отошли? На километр, может быть? Страшно представить, что повстречается дальше…

— Слушай, дядь…

— Прекращай меня так называть, — угрюмо отзывается Грегор.

— Я тут вспомнил: мужик со шрамами говорил, что из экспедиции нужно вернуться до наступления ночи, а сейчас я его видел уже без дружбана… Типа, есть тут какая-то связь, или мне кажется?

— Чем дальше ты углубляешься в лес и чем больше проводишь в нем времени, тем выше шанс, что обратно ты не вернешься, — спокойно отвечает Грегор, будто это какой-то пустяк. — Почему так, я не знаю, и никто не знает, но одно могу сказать тебе точно: когда выключаются кристаллы, вылезает всякая дьявольщина, и лучше к этому моменту уже находиться в городе.

— «Дьявольщина»?

— Фауна местная. Сам я ее никогда не видел, да и не хочу видеть. Знаю о ней только по рассказам.

— А днем ее можно встретить? — спрашиваю я и тут же стреляю глазами по сторонам, проверяя, не затаился ли кто поблизости.

— Днем дьявольщина прячется по норам и спит, — говорит Грегор. — Днем бодрствует живность поспокойней. Во всяком случае, поблизости с городом. Работает ли это правило в глубине леса — вопрос открытый.

— Люди совсем без башни, если решаются уходить так далеко, — негромко замечаю я.

— Если хочешь реально заработать или, может, найти что-то необычное — то тебе непременно придется идти вглубь, — говорит Грегор, шелестя плащом. — Ближайшие окрестности давно обчистили. Остались только жалкие крошки, которыми никого не удивишь и которые ничего не стоят.

— Понятно… А сколько осталось времени до ночи?

— Зачем тебе?

— Просто скажи!

Грегор откидывает рукав и смотрит на часы на запястье.

— Пять часов. Полдня еще. Успеем.

Ох уж надеюсь, что успеем! Неохота ночью по лесу бродить…

— Почему кристаллы выключаются, дядь? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от всяких нехороших мыслей, лезущих в голову. Уж лучше языком чесать, чем в тишине идти. — И вообще, почему они светят?

— Потому что, — отвечает Грегор, пожимая плечами.

— Это не ответ.

— Привыкай, — едва слышно усмехается Грегор, это первый раз с нашего знакомства, когда я вижу на его морде что-то отдаленно напоминающее веселье. — В Изнанке подобным образом объясняются многие непонятные вещи. Проще их просто принять, чем пытаться объяснить. Десять часов светят, десять часов не светят. Вот и все.

— А своих догадок у тебя нет?

Грегор думает-думает, а затем говорит:

— Моя догадка заключается в том, что где-то там, далеко-далеко, сидит местный божок и щелкает переключателем. Он же ночью выпускает своих порождений и со смехом наблюдает, как бедолаги, рискнувшие приблизиться к нему, сходят с ума и мрут. Вообще, это не моя сфера интересов. Мне интереснее изучать то, что растет под ногами.