— Ты… уверен?

— Я перепроверил девяносто восемь раз. Ошибки быть не может.

— Ничего, — негромко проговорил Зитрумсават, хмуро глядя в сторону. — Ничего…

Он пытался осмыслить услышанное. Вернее, он его уже осмыслил, однако никак не мог принять мысль, что он… они все ответственны за эти исчезновения. Тысячи человек не стало из-за их… глупости, невежества. А ведь они были уверены, что все просчитали, что хорошо подготовились, что никаких эксцессов не должно произойти — кроме тех, к которых они ожидали. Но подобного развития событий они не могли предусмотреть. Потому что оказались недостаточно умны.

— Создатель Зитрумсават?

— …Ты еще не пытался понять механизм исчезновения? — спросил он, по-прежнему глядя в сторону.

— Когда мир-линия разрывается, один из двух объектов, я бы назвал его дочерним, безвозвратно разрушается, и вместе с ним стирается вся информация о нем. Основной объект, вероятно, может существовать без мир-линии, но зависимый от него — нет. Требуется больше наблюдений, чтобы определить, как влияет разрушение мир-линии на основной объект.

— Они самопроизвольно разрушаются? — Зитрумсават все-таки посмотрел в монитор. — Я правильно понял?

— Верно, — медленно кивнул Цифромозг. — Процесс совершенно непредсказуем. Если бы не мои действия…

— Надо что-то делать, — прошептал Зитрумсават, снова глядя в одну точку, теперь в углу монитора. — Надо думать, надо собрать всех… Сообщить наверх… непременно сообщить наверх…

Если дальше будет только хуже, это значит, что однажды… могут исчезнуть его дети!.. Домой! Он должен бежать домой, к детям, прямо сейчас! Плевать, плевать на все остальное!

Жгущий сердце импульс, едва не сорвавший его, взмокшего, со стула, иссяк, погас. Чувства прочь, разум превыше всего! Нет. Нет… Он не может бросить комплекс. Тогда его дети точно будут в опасности. Оставшись на рабочем месте, он сделает все возможное, чтобы предотвратить угрозу.

Зитрумсават заметил, что машинально пытается нащупать планшет, с которого можно связаться с вышестоящими людьми. Цифромозг с бесстрастным лицом молча наблюдал.

— Простите, создатель.

— Ты ни при чем, — монотонно проговорил Зитрумсават, скользкими пальцами все-таки ухватившись за скругленный угол планшета. — Это мы возомнили себя непонятно кем.

Он включил планшет касанием, экран вспыхнул. Вот возможность повидать детей. Просто напиши им. А лучше позвони. Спроси, как у них дела, давно ведь не спрашивал. И не нужно никуда бежать. Они будут рады видеть тебя. Хотя нет, вряд ли рады… Но ты будешь рад. Только нажми кнопку. Лишь она сейчас отделяет тебя от детей!

Тысяча иголок кольнула внутренности, а затем боль резко стихла. Капелька пота шлепнулась об экран. Палец скользнул мимо заветной кнопки. Нет. Нет, он не сможет спросить даже эту простую вещь. Ему страшно нажать кнопку — и не получить ответ. Что если… Нет, нет!

Лучше он будет в неведении.

Следующий фрагмент. Перемотка на четыре года вперед.

Боты-уборщики сновали у обгоревших останков летмобиля, подхватывая железные кости вспомогателями и сгружая их в кузов роботизированного грузовика, что терпеливо ждал неподалеку. Быстро закончив с небольшими компонентами, они принялись за почерневший каркас, а именно — начали резать его на части тоненькими, но мощными лазерами. Лазеры были сделаны так, что не несли вреда человеку, однако, например, железо, они резали так же легко, как нож — подтаявшее масло.

Еще один бедолага погиб, подумал Гилмекард. Даже костей не видно, сгорел дотла. Либо боты их уже закинули в грузовик… Подобные аварии были не редкостью в последнее время. Не так давно даже ввели запрет на самостоятельное управление летмобилем — только автопилот — и хоть эта мера несколько уменьшила количество аварий, полностью они не прекратились. Все труднее было заставить людей следовать законам, которые прекрасно работали всего пару-тройку лет назад.

Исчезновения продолжались. Причем люди исчезали без каких-либо предпосылок. Просто были-были, а потом раз — и их уже нет, будто и не существовало никогда. Многих охватили апатия напополам с чувством безысходности. Зачем жить, если в любой момент ты можешь стать пустотой? Так что подобную смерть, которую он наблюдал сейчас воочию, Гилмекард еще считал нормальной. Естественной. К этой мысли пришел не только он — вспомнить хотя бы тех, кто не пожелал умирать «противоестественным» образом и взял дело в свои руки…

Он мотнул головой. Задумался, засмотрелся по какой-то непонятной причине. Что он, не видел разбившихся летмобилей? Видел, конечно же. Хоть и мельком. Это давно стало обычным делом. И все равно, почему-то засмотрелся именно на эти обломки. Надо идти, нечего тут рассматривать.

Гилмекард свернул за угол и пошагал прочь от безлюдного перекрестка. Внезапный холод пробрал его тело, причем этот холод не был связан с погодой. Погода на самом деле, вопреки всему, была теплая, приятная. Но вот атмосфера, нависшая над городом, была ровно противоположной. Тяжелой. Безнадежной. В воздухе висела почти гробовая тишина. Оживленные улицы со снующими туда-сюда людьми, летмобилями и ботами, словно в муравейнике, ныне стали практически полностью пусты. Редко кого можно было увидеть снаружи.

Ну, разве что этих людей… Проулок, в который повернул Гилмекард, оказался полон лежащих на грязной земле людей. Еще одно место облюбовали — в прошлый раз тут никого не было… Лежали они подобно бездыханным телам, однако сомнений не было — эти люди живы. Во всяком случае, пока. Запах в проулке стоял соответствующий: пахло — нет, смердело — тошнотворно сладким. Так пах мирдил — популярный наркотик, который позволял сбежать от мрачной реальности в мир фантазий. Гилмекард не испытывал к наркоманам ничего, кроме жалости. Ну и, может, самую капельку презрения. Он не мог их винить за этот выбор. Он бы и сам, наверно, проглотил эту наживку, если бы у него никого не было.

Он переступил мужчину в порванном пиджаке, бормотавшего себе под нос. Он добрался до станции и сел на скоростной поезд. В поезде, кроме него, было еще трое людей. Неизвестно, откуда они были и куда ехали, однако выглядели они нормально. Непривычно нормально для нынешних времен. Последние из тех, кто цеплялись за прежнюю жизнь. Должно быть, на работу даже еще ходили. В общем, занимались привычными человеческими делами и, может быть, даже сохраняли надежду на лучшее будущее…

Вскоре Гилмекард был дома. Едва переступив порог, он почувствовал, как шею окутывают руки — Маленьер бросилась к нему в объятья. Дверь за спиной с легким шумом автоматически закрылась. Несколько мгновений они стояли неподвижно, затем сестра отлипла от Гилмекарда.

— Братец! Какое счастье, что с тобой все в порядке! — на ее лице отразилось вселенское облегчение, однако полностью от волнения она не избавилась, и голос ее это выдавал. — Ты задерживался, и я уже начала думать, что с тобой что-нибудь случилось, я себе места не находила…

— Маленьер, — Гилмекард мягко прервал затараторившую сестру. Она стихла и вопросительно уставилась на него, елозя руками и мня пальцы. Выдержав короткую паузу, он сказал: — Я здесь.

— Да, ты здесь… — повторила она негромко, но слова ее как будто не убедили.

— Давай не будем стоять в прихожей.

Гилмекард скинул ботинки, и они с сестрой переместились в зал. В зале гундосил телевизор, на тонком и прозрачном стекле виднелось худощавое лицо репортера, который рассказывал о некоем происшествии в их районе. Это происшествие, как обычно, не имело ничего общего с реальностью. Умелая актерская игра, искусственные декорации, фантастика. Не новости.

— Все твердят, что вот-вот найдут лекарство… — проговорила Маленьер, заметив, что брат задержал взгляд на телевизоре. — Кого только обманывают — непонятно. В окно выглядываешь, и все становится ясно. Новости могут обмануть только того, кто сидит где-нибудь под землей, спрятавшись от всего мира.