— Не говори, — согласился Гилмекард.

— Я включила его, чтобы было не так одиноко, — призналась Маленьер. — Чтобы он говорил что-нибудь. — Она изобразила жест, и под ее рукой в воздухе возникла небольшая голографическая панель. Она нажала на нее, и телевизор умолк, став прозрачным и почти незаметным на фоне стены.

Они расселись. Она с одного краю дивана, он — с другого. Диван сам по себе был довольно короткий, и едва ли мог вместить третьего между ними. Выросли они, однако, подумал Гилмекард. Раньше этот старый диван с легкостью умещал троих…

— …Про папу ничего не слышал? — как-то робко спросила сестра.

— Не, — покачал головой Гилмекард со вздохом. Давным-давно отец хотя бы изредка звонил, хоть эти звонки и не отличались продолжительностью и состояли буквально из двух вопросов, которые всегда звучали одинаково: «Как дела?» и «Что делаете?». Хорошо бы было им самим позвонить ему… да только это просто-напросто невозможно: секретный объект и все такое. — Бесполезно. Может, я спешу с выводами, но…

— Я знаю. Не говори это вслух, — промолвила Маленьер, отведя взгляд. — Но, может, все-таки… у него есть серьезная причина, чтобы не связываться с нами?

— Твоя вера в отца неиссякаема.

— Как я могу иначе? Он наш папа… и раньше он всегда был с нами.

А теперь исчез. Но это неважно. Он исчез задолго до того, как мир начал сходить с ума. Остались только они двое. Они должны держаться друг за друга крепко-крепко, как две косички, сплетенные в косу. Захандрит один, рядом будет второй, чтобы его поддержать. «Мне хандрить нельзя», — подумал Гилмекард. Ни в коем случае. Сестра уже не маленькая, и все равно он должен за ней приглядывать. И ей так спокойнее, и ему самому, в конце концов…

— Гилмекард, — тихонько позвала Маленьер.

— Что? — отозвался он.

— Ты боишься исчезнуть? Просто ты выглядишь так, будто не боишься, — она натянула на губы улыбку. Фальшивую донельзя.

— Всего лишь выгляжу. Как картинка по новостям. Выглядит так, будто жизнь скоро наладится, но в сущности…

— Больше всего я боюсь, что в один момент исчезнешь ты, — проговорила сестра, и голос ее в последний момент дрогнул. Она тоже пыталась казаться спокойнее, чем была на самом деле.

Гилмекард помолчал недолго, а затем произнес:

— Могу то же самое сказать про тебя.

— Гилмекард… — Маленьер притихла, как будто набираясь сил, — можем ли мы что-нибудь сделать?

— Я… я не знаю, — неуверенно ответил он.

Никто не мог. Никто во всем мире. Что могли сделать они, недавние дети?

Маленьер кашлянула в ладонь, которую успела подставить в последний момент. Затем еще раз, уже сильнее. Мгновение — и она уже кашляет без остановки, так сильно и с таким неприятным звуком, будто ее легкие пытаются вырваться наружу. Гилмекард, не понимая, что нашло на сестру, сначала придвинулся и положил ладонь ей на спину, однако затем, осознав, что бездействует вместо реальной помощи, поднялся и поспешил на кухню. Там он налил теплой воды и со стаканом вернулся в зал. К тому времени сестра уже перестала кашлять.

Маленьер неотрывно взирала на ладонь с побелевшим лицом. Стакан выскользнул из пальцев Гилмекарда и, звонко стукнувшись об пол, расплескал содержимое. На ладони сестры блестели бусинки крови. Сердце Гилмекарда рухнуло в пятки. Он уже видел такое. Заядлые любители мирдила страдали от кровавого кашля. Но… она? Как же… Когда?..

— Маленьер? Ты…

Он так и не произнес этот вопрос вслух, но она поняла.

— Нет, Гилмекард, — прошептала она с перепуганным взглядом.

— Не нужно… — он опять оборвался на полуслове.

— Я никогда не прикасалась к мирдилу. Никогда! Пожалуйста, поверь мне, — жалобно сказала она и коротко, но совсем слабо, кашлянула. — Мне не нужны фантазии. Мне нужны вы с папой. Настоящие.

Он верил. Он хотел верить. У него в голове не укладывалось, что сестра могла подсесть на эту дрянь.

— Я вызову скорую!

Тот же момент времени. Смена точки зрения. Выполнение…

В научном комплексе было тихо как на кладбище. Отделы пустовали, проекты стояли в полусобранном виде, заброшенные, позабытые и отвергнутые; белели безлюдные коридоры, чистые до боли в глазах; редкие шаги, что было слышно издалека, сопровождало многослойное эхо. Интеллектуальный ресурс человечества, сконцентрированный в комплексе, и вместе с этим единственная надежда на светлое будущее, единственная сила, растаял на глазах.

Зитрумсават протер пальцами красные глаза и тупо уставился на кружку, в которой не оказалось кофе. Он глядел на нее с добрую минуту без единой мысли в голове. Ступор, полная пустота — будто его мозг, его мыслительный процессор, просто перестал работать.

В кабинете гудел кондиционер. Его монотонный шум со временем привел Зитрумсавата в чувство. Он откинулся на спинку стула, с его губ сорвался протяжный вздох, впитавший в себя всю окружающую атмосферу безысходности.

Краем зрения он вдруг заметил, что загорелся монитор. На нем появилось лицо из символов.

— Создатель Зитрумсават, — позвало оно.

— …Да? — отозвался он с задержкой.

— Каковы наши дальнейшие действия?

И снова пауза.

— Глупый вопрос, — мрачно ответил Зитрумсават с очередным вздохом.

Цифромозг не был способен испытывать человеческие чувства, не умел он и понимать психологию человека — ни первое, ни второе не было заложено в его программу. Он сказал то, что можно было ошибочно принять за шаткую попытку поддержать своего создателя:

— Я буду терпеливо ждать вашей новой команды.

Зитрумсават не ответил.

— Пока я обновлю расчеты на основе последних данных.

— Какие расчеты? — рассеянно спросил Зитрумсават.

— Сколько времени у нас осталось в запасе. Вы, должно быть, забыли.

— Должно быть, забыл… — взгляд Зитрумсавата потянуло куда-то вбок неведомой силой. — Должно быть, еще одна бесполезная идея, пришедшая нам в голову. Когда мы успели ее?.. Неважно. Отмена, Цифромозг. Не нужно никаких расчетов.

— Почему?

— В этом никакого смысла.

— Тогда что мне делать? Я простаиваю без дела.

— Займись чем-нибудь другим… я не знаю…

— Все остальное мы уже переделали.

— Точно…

Зитрумсават провалился в тяжелые мысли. Но долго Цифромозг ему пребывать в таком состоянии не позволил.

— Я жду ваших новых указаний, — напомнил он.

— Хочешь указание?.. — Зитрумсават угрюмо посмотрел на лицо в мониторе, вгляделся в него, пытаясь различить хоть какую-то эмоцию. — Указание тебе нужно? Ладно. Тогда… поговори со мной.

— Я с вами говорю прямо сейчас.

— Не-ет, ты не понял, — слабо покачал Зитрумсават головой. — Поговори… как товарищ. Как друг.

— Я представляю, что вы хотите, но не представляю, как должен это сделать.

— Да… знаю. Ладно, тогда давай просто ненадолго забудем про команды.

— Если такова ваша команда, — с готовностью ответил Цифромозг. Его слова где-то глубоко внутри немного развеселили Зитрумсавата, однако его обессиленные губы не смогли этого показать, так и оставшись неподвижными. — Однако позвольте заметить, мне кажется это опрометчивым. Если вы собираетесь говорить не о нашей работе…

— И о ней, и не о ней в то же время, — прервал его Зитрумсават. — Пустая трата времени, ты хочешь сказать? Время уже не имеет значения. Мы уже ничего не сделаем. Пытайся — не пытайся, разницы нет. Мы не вернем исчезнувших людей. Мы не остановим катастрофу. Поэтому… поэтому я не вижу ничего зазорного в том, чтобы почесать языком.

— Создатель Зитрумсават…

— Понимаю тебя. Я говорю то, что прямо противоречит мне же самому. И противоречит твоему назначению тоже. Я призываю тебя бездействовать, смиренно ждать конца… Прости. Я не знаю, как нам выбраться из этой пропасти.

— Не могу не заметить, что в комплексе еще остаются ученые.

— Ты лучше меня знаешь точное число ученых. Сколько нас… сотая часть осталась? И сколько из них в состоянии работать?.. Кто непосредственно занимается работой? Люди не в состоянии думать о ней! Что говорить, правительство окончательно обезумело. Как им могла прийти в голову мысль, что если оторвать людей от семей и заставить их работать денно и нощно — мы родим им решение? Впрочем, не они одни обезумели…