— Приятно было поболтать, дядь Спенс, — несильно пожимаю я ему руку. Имя свое, однако, я так и не называю. Не очень мне и хотелось это делать. Не люблю я его. Банальнейшее из имен. Как только родители додумались меня так назвать, не представляю. Хотя, наверно, и не думали они особо. Просто выбрали то, что первое пришло им в голову, вот и вся история, на фиг.

Профессор, то есть теперь уже Спенс, смотрит на меня изумленно, будто я плюнул на ладонь перед тем, как пожать руку, но ничего не говорит. Телка хмыкает, будто над нами, но, зыркнув на нее, я понимаю, что дело в буклете. Что-то там, видимо, есть смешное.

Оставшуюся часть пути — а это еще где-то пять минут — мы сидим молча. Потом в окне показывает вокзал и, наконец, поезд останавливается. Я тут же отстегиваю ремни, вытаскиваю сумку из-под сидения и, пока остальные корячатся со своими чемоданами, выскакиваю наружу.

Приехал! Встречай, Изнанка. Глубокий вдох — и медленный выдох. Тутошний воздух, в общем-то, не отличается от тамошнего, с поверхности. По крайней мере, не воняет солью, что уже замечательно. Тут в моей голове всплывает вопрос: а почему вокруг так светло? Хорошая мысль, голова. Мы под землей, а значит, солнцу здесь неоткуда взяться, правильно? Правильно. Поэтому я гляжу вверх, откуда источается странный свет, и вижу: высоко-высоко, на потолке, горит что-то ярко-белое, будто кристаллы. И кристаллов этих немерено, целый ковер, тянущийся во все стороны. Как присыпка на пирожном.

Но это не единственная мысль, которая приходит в голову. Вместе с нею и приходит другая, куда менее приятная. И «приходит» в данном случае — слово очень и очень мягкое. Она натурально сваливается. Обрушивается. Я достиг конечной точки своего длиннющего путешествия. А что, блин, делать дальше? Ага, вот оно самое — время ломать голову. Подкралось, черт возьми, незаметно.

Люди спешат кто куда, а я стою на месте, задумавшись, и они обтекают меня, как вода в реке обтекает выступающий камень. Итак, прежде всего, сколько у меня остается денег? Расстегиваю сумку, нащупываю во внутреннем кармане деньги, достаю купюры и пересчитываю. Негусто. Ой негусто. В ужасе убираю обратно. Без понятия, какие во Фларбе цены, но есть у меня сомнения, что этого хотя бы на день хватит. На крайняк можно перекантоваться на вокзале, но… Проклятье. Как же я не подумал заранее? Вот реально: не хочу оправдывать этим собственную недальновидность, которая опасно граничит с тупостью, но будто какая-то неведомая сила притащила меня сюда, невзирая на все побочные «что?» и «как?».

Ладно. Самобичеванием тоже делу не поможешь. Надо что-то придумать.

Основательно напрягаю извилины; думаю минуту, значит, думаю две, однако ничего путного на ум никак не идет. Перрон полностью пустеет, пока я рожаю светлую мысль. Ну и короче, вот, родил: если ничего до вечера дельного не придумаю, тогда переночую на вокзале. А пока схожу на базар, может, там смогу что-нибудь полезное узнать.

Выхожу я, значит, с вокзала и замираю от офигевания. Челюсть непроизвольно отвисает. Виной тому — стены, которые возвышаются над крышами города. Крепкие, монотонные и непоколебимые, прямо как фаланга древних воинов, закрывшихся щитами. В них, наверно, метров тридцать высоты, если навскидку, а может, даже и больше, все-таки я далеко от них нахожусь. Кручу головой по сторонам: кажись, стены эти окружают собой весь город. И сразу же невольно всплывает вопрос: а для чего? Или даже — от чего?

Ладно, это я отвлекаюсь. Все вопросы потом. Смотрю — женщина идет мимо, ну я ее и окликаю. Пытаюсь спросить дорогу, но она оказывается иностранкой, и общего языка мы не находим. С другими прохожими мне везет больше, и благодаря их помощи вскоре я добираюсь до базара.

Не вздохнуть и не протолкнуться — вот каково на базаре. Народу немерено, все что-то кричат, как умалишенные, говорят без остановки, смеются, кашляют, рычат, шмыгают — все это смешивается в единую какофонию, от которой голова идет кругом, и, наверно, даже если ты глухой от рождения, на фиг, тебе это несильно поможет.

Хотя если абстрагироваться от вездесущего шума и постоянно норовящих тебя подпихнуть людей, были на базаре и кой-какие интересности. То есть, типа, благодаря этим интересностям я и смог абстрагироваться. На лавках тут и там торгуют всякими разными безделушками. Вернее, безделушками они показались на первый взгляд, однако на деле они были чем-то куда более необычным; за одну такую штуку при мне какой-то старикан заплатил баснословную цену и при этом остался счастлив, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Потолкавшись в толпе, я захожу в случайную палатку. Тут чуть потише. На прилавках также разложены непонятные штуки, отдаленно напоминающие окаменелости. Я подхожу к ним, разглядываю. Затем краем зрения замечаю, что продавец с пузом тоже меня разглядывает.

— Что вы продаете? — подняв глаза, прямо спрашиваю я, чтобы не тратить ни его, ни свое время.

— Все, что видите, то и продаю, — лениво отвечает продавец, и по его обвисшей морде так и видно, что ему со мной общаться в падлу. Ну, это, полагаю, до первого звона монет. Это я уже понял, пока по базару гулял.

— Ты меня не понял, дядь, — говорю, — в смысле, что это за штуки у тебя лежат? Никогда подобного не видал.

— Из-за стен рейнджеры притащили. Там этого барахла навалом.

Из-за стен, значит? А что там такого за стенами этими? Так я продавца и спрашиваю, однако он нахмуривает пышнющие, как гусеницы, брови и бурчит:

— Покупать будешь?

— Да я просто смотрю. Можно же?

— Всем просто смотрящим дорога в музей, — говорит, павлин важный. — На базаре покупать надо.

Были бы у меня деньги еще, чтобы покупать. Знал бы я еще, что, собственно, покупаю!.. Ну и разглядываю я, значит, товары дальше, и глаза в какой-то момент цепляются за штуку на краю прилавка, самую крупную из всех. Она напоминает диковинный механизм с множеством сплетающихся между собой трубочек; почему-то мне кажется, что если в трубочки подуть, то они издадут мелодичный звук.

— Слушай, дядь, — говорю, — а что это у тебя лежит?

— Мне откуда знать? — невозмутимо отвечает он вопросом на вопрос.

— Ну ты же, типа, продавец. Должен знать, что продаешь.

— У нас в Изнанке все наоборот.

— О.

Это у них, надо понимать, универсальный ответ на любые случаи жизни, и услышу я его еще не раз.

— Дядь, у меня вот еще вопрос: где у вас можно по-быстрому заработать денежек?

Продавец задумчиво чешет плохо выбритый подбородок, а затем изрекает:

— Напросись к кому-нибудь в экспедицию. Люди всегда нужны.

— А сколько за это можно получить?

— Достаточно… если повезет. Найдешь какую-нибудь реликвию или артефакт, приноси мне, я заплачу.

— Ништяк! Спасибо, дядь. Я бы купил у тебя что-нить, чесслово, да только денег нема совсем.

— Я и так уже понял.

Выскакиваю из палатки, и на меня снова нахлынивает волна базарных звуков. На этот раз к общей какофонии я прибавляю свой голос; кричу: «Хочу в экспедицию! Возьмите в экспедицию!» Приходится надрывать глотку, чтобы голос не утонул среди сотни, если не тысячи, других.

Зову я, в общем, зову, да никто не откликается. Начинаю понимать, что это бесполезно, хочу уже прекратить, тем более что горло совсем офигело, как вдруг передо мной появляются два бугая: один весь из себя такой мощный, костюм на нем того гляди лопнет от мускулов, а у второго вся морда в шрамах.

Тот, что со шрамами, значит, и спрашивает меня:

— Ты в экспедицию хочешь?

— Ага! — с готовностью киваю я. — А в чем суть, собственно?

— Суть простая: идем туда, куда еще никто не ходил, хапаем столько, сколько сможем унести, и быстренько возвращаемся обратно, пока не наступила ночь.

— Звучит просто.

— Так оно и есть, — ухмыляется гора мускулов. — Ты, кстати, что умеешь, парень?

Что умею? Хороший вопрос. Заставляет меня замешкаться.

— Честно, — говорю, — так сходу и не могу сказать. Но я быстро учусь! Обещаю, я вас не подведу.