Боевые пловцы должны были уничтожать стационарные гидроакустические системы сверхдальнего обнаружения подводных лодок, выводить из строя линии связи, кабельные линии передачи данных, подводные гидрофоны. Осталась для них работа и на берегу — узлы связи, штабы. В случае успешных действий подразделений спецназа противник стал бы слепо-глухо-немым, что в значительной мере предрешило бы исход боевых действий на море.
В случае необходимости боевые пловцы могли использоваться и против береговых объектов — военно-морских баз, особенно пунктов базирования атомных ракетных подводных лодок, считавшихся основной угрозой Советскому Союзу с морских направлений. Для гарантированного уничтожения вражеских объектов предполагалось использовать буксируемые ядерные заряды (фугасы) небольшой мощности.
Планирование будущих боевых операций велось с размахом — для уничтожения каждого объекта предназначались несколько разведывательно-диверсионных групп — даже если всего одна сумеет прорваться к намеченной цели и вывести её из строя, потери будут оправданы. Основной закон спецназа — задание должно быть выполнено любой ценой (то есть, ценой собственной жизни) — сомнению никогда не подвергался. Абсолютное большинство советских спецназовцев готово было пожертвовать собой. В этой готовности и заключалась его главная сила.
* * *
Дабы не допускать проколов, производился тщательный отбор будущих диверсантов, который занимал 2 месяца. Сначала они проходили медкомиссию. Требовалось идеальное здоровье, вес в пределах 75—80 кг и рост не выше 175 см (более высокие не помещались в подводных транспортировщиках типа «Сирена»). Затем следовал марш-бросок на 30 км в полной выкладке общим весом 30 кг.
Психологический отбор в подразделении Г. Захарова включал следующие испытания:
а) ночь на кладбище среди могил (этот простейший тест не выдерживали 3—4 человека из сотни);
б) прохождение в водолазном снаряжении 10-метровой трубы диаметром 53 см между двумя бассейнами, заполненными водой;
в) заполнение водой шлема и его продувка на глубине;
г) контрольный заплыв под водой в водолазном снаряжении на одну милю.
Кроме того, командиры подразделений вместе с замполитами отсеивали тех, кто не мог ужиться в коллективе. Постоянное расширение круга задач, стоявших перед морским спецназом, естественно, вело к увеличению его численности, в результате чего спецназ Советского ВМФ стал крупнейшим в мире. Его бойцы получили специальное вооружение (подводный пистолет СПП-1 и подводный автомат АПС), а также подводные средства доставки (транспортировщики типа «Тритон», малые разведывательно-диверсионные подводные лодки типа «Пиранья»). Но в целом оснащение и вооружение советских боевых пловцов оставляло желать много лучшего. Контр-адмирал Г. Захаров вспоминает:
«Самой главной опасностью для нас была наша оборонная промышленность и некоторые руководители военно-морской разведки, которым мы подчинялись. Был у нас один адмирал — начальник разведки. Так, если бы американцы готовили десять лет какого-нибудь Штирлица, а потом заслали его к нам и провели в начальники морской разведки, он не смог бы сделать столько шкоды, как наш собственный советский адмирал. По дури и жадности.
Во всем мире для транспортировки пловцов используют аппараты сухого типа... А у нас пошли по пути разработки носителей мокрого типа. А моя носопырка больше полутора часов в холодной воде не выдерживает, при нормальной температуре тоже больше четырёх часов не получается. Но группа товарищей во главе с начальником разведки получила Государственную премию за создание и внедрение образца, не имеющего мировых аналогов. Конечно, не имеющего: там дураков нет!
И ещё пример. У нас были очень хорошие мины — умницы, разрушительные такие, что мало не покажется. Но они не могли стыковаться ни с индивидуальными, ни с многоместными носителями и мины таскали за собой на буксирном тросике. Бед это приносило — море: «верёвочки» запутывались в винтах, захлёстывали горло бойцам. Тросики ещё и обрывались, груз терялся. Я хотел к буксировщику сделать что-то вроде внешней подвески, как у боевых самолётов. Перетаскал на завод море спирта, и мне сделали замки на мине и носителе. Я это дело сфотографировал, запротоколировал и отправил в Главный штаб ВМФ. Оттуда молчание. Я пришёл в 1967 году — мины таскали на «верёвочке», ушел в запас в 1990 году — мины таскали тем же способом.
Доходило до маразма. Сделали носители типа «Тритон», для которых не было средств доставки к цели. На подлодку его не установишь, а чтобы спустить с корабля, нужен кран. Представляете картинку: разгрузка боевого носителя вблизи берега в тылу противника краном с судна? Мы создали крепление «Тритона» к подводной лодке. Опять составили отчёт, и опять молчание. Только потом я понял, что это моя вина. Я же им дал готовый образец, да ещё и испытанный. Значит, ни за разработку, ни за испытания денег уже не получишь. А бесплатно кто же будет работать?
И после моего ухода ничего не изменилось. В прошлом году был в своей бывшей части, так увидел, как бойцы возятся с гидроакустической аппаратурой 70-х годов, которая считалась устаревшей ещё при мне».[252]
Сверхмалые лодки
Советский журнал «Морской сборник» писал в 1976 году:
«Интерес, проявляемый к подводным «малюткам» военно-морскими силами ряда капиталистических государств, ещё раз свидетельствует об агрессивных намерениях империализма, который даже в условиях разрядки международной напряженности нацеливает свои ВМС на создание средств для проведения диверсионно-разведывательных операций».
Как всегда, свои собственные усилия в том же направлении «совки» считали чем-то вроде «борьбы за мир во всём мире».[253] Между тем, ещё в 1966 году, то есть на десять лет раньше, чем были опубликованы эти строки в журнале, командование ВМФ СССР выдало КБ «Волна» техническое задание на проектирование групповых подводных носителей диверсантов.
В 1972—73 гг. прошёл испытания двухместный носитель диверсантов проекта 907 «Тритон-1», после чего началось его серийное производство. Заводы в Ленинграде и в Горьком построили 32 единицы данного транспортного средства, которое по советской классификации считалось сверхмалой подводной лодкой.
«Тритон-1» представлял собой аппарат «мокрого типа». Это значит, что два водолаза с индивидуальными дыхательными аппаратами находились в кабине, заполненной забортной водой. В водонепроницаемых ёмкостях разместились аккумуляторы, электромотор, блок приборов управления и связи. Длина «Тритона-1» была 5 метров, ширина 1,35 метра, наибольшая высота 1,38 метра. Подводное водоизмещение 3,7 тонны. Скорость подводного хода достигала 6 узлов, дальность плавания на этой скорости — 35 миль (около 65 км). Предельная глубина погружения равнялась 40 метрам.
Эта «малютка» предназначалась для решения следующих задач:
а) поиск подводных разведчиков и диверсантов противника в акватории своих баз и портов;
б) высадка и эвакуация своих разведчиков и диверсантов в чужих акваториях;
в) доставка и установка диверсионных подрывных зарядов, мин заграждения, разведывательной аппаратуры.
«Тритон-1» на транспортном прицепе
«Тритон-1» в надводном положении
Теоретически, по запасам воздуха и жидкой питательной смеси для водолазов, «механический тритон» мог лежать на грунте до 10 суток. Но практически, его автономность ограничивалась температурой забортной воды. Чем холоднее было море, тем меньше времени водолазы могли оставаться в своём транспортере. На Балтике это время летом не превышало 4—8 часов. Кроме того, в водолазном костюме невозможно отправление естественных физиологических потребностей организма. Как всегда в СССР, о создании нормальных условий для людей никто не думал. Главным по-прежнему оставалось «железо».[254]
