– Одно очко! Одно! – закричала Ин-эр и захлопала в ладоши.

Цзя Хуань вытаращил глаза и закричал:

– Шесть! Семь! Восемь!

Но кость неожиданно еще раз повернулась, и наверху оказалась единица. Цзя Хуань быстро подхватил кость и хотел взять деньги, заявив, что было четыре очка.

– Я сама видела, что было одно очко! – запротестовала Ин-эр.

Заметив, что Цзя Хуань рассердился, Бао-чай сделала Ин-эр глазами знак замолчать и сказала:

– Ты уже взрослая, а нарушаешь правила! Неужели господа станут тебя обманывать? Значит, ты не отдаешь деньги?

Ин-эр в душе преисполнилась обидой, но своей барышне не осмелилась возражать, и ей ничего не оставалось, как отдать деньги.

– А еще господа! – пробормотала она. – На эти гроши даже я не позарилась бы! Как-то недавно мы играли со вторым господином Бао-юем, он проиграл больше и не стал сердиться. А когда все оставшиеся у него деньги растащили служанки, он только посмеялся…

Бао-чай прикрикнула на нее, не дав договорить до конца.

– Куда мне до Бао-юя? – произнес Цзя Хуань и заплакал. – Вы все его боитесь, стараетесь ему угодить, а меня все обижают, потому что я не сын госпожи.

– Дорогой братец, не говори так, а то над тобой будут смеяться, – стала уговаривать его Бао-чай и затем снова сделала выговор Ин-эр.

В это время пришел Бао-юй и удивленно спросил:

– Что здесь произошло?

Цзя Хуань не осмелился произнести ни слова. Бао-чай хорошо знала нравы семьи Цзя, где было принято, чтобы младшие братья боялись старших, но ей было неизвестно, что Бао-юй не любил, когда его боялись.

«У всех есть родители, которые занимаются воспитанием своих детей, – думал Бао-юй, – с какой стати я должен вмешиваться? Ведь это только может вызвать неприязнь ко мне. К тому же я принадлежу к прямой ветви рода, а он – сын наложницы. Если я стану относиться к нему как к младшему, люди будут сплетничать, да и неизвестно еще, смогу ли я держать его в руках?»

Была у него в голове еще и другая, странная мысль. Вы представляете себе, какая? Воспитываясь с малых лет в среде сестер, среди которых родными ему были Юань-чунь и Тань-чунь, а двоюродными Ин-чунь и Си-чунь, а также родственниц, к которым принадлежали Ши Сян-юнь, Линь Дай-юй и Сюэ Бао-чай, он считал, что все девушки являются олицетворением кроткости, а мужчины – грязные твари, и их судьба была для него совершенно безразличной. И только следуя заветам великого мудреца[87], он не осмеливался нарушать правила взаимоотношений с родителями, дядями, братьями. Но себя он не считал мужчиной и не думал о том, что сам должен служить примером для младших братьев. Вот почему Цзя Хуань и другие младшие братья не очень боялись его, но тем не менее старались ему уступать, чтобы не вызвать недовольства матушки Цзя.

И вот сейчас Бао-чай испугалась, как бы Бао-юй не стал поучать младшего брата, и поспешила выгородить Цзя Хуаня.

– Как можно плакать в такой праздник? – возмутился Бао-юй. – Если здесь плохо, иди играть в другое место. Ты каждый день учишься и заучился до одури! Если тебе одна вещь не нравится, найдется другая получше, брось эту и бери ту. Неужели вещь станет лучше, если над ней поплакать? Ведь ты же хотел развлечься, а вместо этого сам себя расстраиваешь. И все еще не уходишь.

Цзя Хуаню пришлось удалиться.

Мать Цзя Хуаня – наложница Чжао, увидев своего сына в таком состоянии, спросила:

– Где тебя обидели?

– Я играл с сестрой Бао-чай, – стал жаловаться Цзя Хуань, – а Ин-эр меня обидела да еще деньги отняла. Потом пришел брат Бао-юй и прогнал меня.

– Кто тебе велел ходить к ним играть? – принялась бранить сына наложница. – Бесстыжая тварь! Неужели ты не мог найти другого места для игры? Зачем лез к ним?

Во время этого разговора мимо окна проходила Фын-цзе. Она услышала слова наложницы Чжао и, подойдя к окну, спросила:

– Что это у вас такое происходит на Новый год? Если мальчишка набедокурил, поучи его – зачем же ругаться? Ведь у него есть отец, да и госпожа за ним присматривает, и если он сделал что-нибудь нехорошее, пусть старшие его накажут. Он сын нашего господина, и есть кому поучить его – а тебе зачем вмешиваться? Братец Цзя Хуань, выходи скорее, пойдем ко мне играть!

Цзя Хуань всегда боялся Фын-цзе больше, чем госпожи Ван, поэтому, едва она его позвала, он сразу выбежал из комнаты. Наложница Чжао не осмелилась ни слова возразить Фын-цзе.

– И ты тоже мямля! – стала выговаривать мальчику Фын-цзе. – Постоянно тебе говорят: ешь, пей, играй с братьями, сестрами и тетками, которые тебе нравятся. Ты же слушаешь не меня, а тех, кто тебя учит обманывать и мошенничать. Вместо того чтобы держаться с достоинством, как подобает господину, ты ведешь себя как слуга и еще упрекаешь других, что они к тебе относятся несправедливо. Проиграл несколько монет и раскис! Сколько ты проиграл?

– Сто или двести монет, – ответил Цзя Хуань.

– Эх ты! – снова напустилась на него Фын-цзе. – Еще господином называешься! Проиграл каких-то две сотни монет, а ведешь себя так безобразно!

Затем она повернулась и приказала:

– Фын-эр, принеси связку монет! Там во внутренних комнатах играют барышни, отведи к ним Цзя Хуаня! – И затем, снова обратившись к Цзя Хуаню, добавила: – Смотри, если еще будешь так себя вести, я сама тебя хорошенько отколочу, а потом велю передать учителю, чтоб он с тебя шкуру спустил! Твой старший брат точит на тебя зубы, и если бы я не заступалась, он давно пнул бы тебя ногой в живот так, что кишки вылезли бы! Уходи! – крикнула она.

Цзя Хуань почтительно кивнул, взял деньги у Фын-эр и отправился играть с Ин-чунь и другими сестрами. Но это не имеет прямого отношения к повествованию.

Когда Бао-юй шутил и смеялся с Бао-чай, в комнату неожиданно вошла служанка и доложила:

– Приехала барышня Ши Сян-юнь.

Бао-юй сразу же хотел пойти к ней, но Бао-чай с улыбкой остановила его:

– Погоди немного, пойдем вместе!

Она спустилась с кана, и они с Бао-юем отправились в комнаты матушки Цзя.

Ши Сян-юнь уже была там. При появлении Бао-юя и Бао-чай она торопливо встала и спросила, как они поживают.

– Откуда ты явился? – спросила у Бао-юя находившаяся тут же Дай-юй.

– От старшей сестры Бао-чай, – ответил Бао-юй.

– Вот я и говорю, что если тебя не привязать, ты все время будешь там! – с холодной усмешкой произнесла Дай-юй.

– Значит, по-твоему, я должен играть только с тобой и развлекать только тебя? – возразил Бао-юй. – Стоило мне зайти к ней, ты уже проявляешь недовольство.

– Этого еще не хватало! – воскликнула Дай-юй. – Какое мне дело, куда ты ходишь? И я вовсе не заставляю тебя развлекать меня – можешь хоть совсем не обращать на меня внимания!

Она рассердилась и побежала к себе в комнату. Бао-юй бросился за ней следом и спросил:

– Что это ты опять ни с того, ни с сего рассердилась? Если я даже сказал что-нибудь лишнее, все равно ты могла бы посидеть немного и поговорить с другими.

– Что ты командуешь! – вспылила Дай-юй.

– Я не командую, – проговорил Бао-юй, – но когда ты сердишься, ты вредишь только своему здоровью.

– Пусть я сама причиняю себе вред, пусть даже умру – какое тебе дело? – крикнула Дай-юй.

– Зачем ты так говоришь? – укоризненно произнес Бао-юй. – Разве можно в новогодний праздник упоминать о смерти?

– Назло буду говорить! – заявила Дай-юй. – И сейчас возьму да и умру! А если ты смерти боишься, живи себе хоть сто лет!

– Если ты вечно будешь со мной ссориться, как тут бояться смерти? – с улыбкой сказал Бао-юй. – Наоборот, сам к ней будешь стремиться!

– Это верно! – поспешила вставить Дай-юй. – Чем все время ссориться, лучше уж сразу умереть!

– Я сказал, что лучше умереть мне, – возразил Бао-юй, – а к другим это не относится.

В это время пришла Бао-чай звать Бао-юя.

– Идем скорее, сестрица Ши Сян-юнь ожидает тебя.

Она увлекла его за собой. Дай-юй еще больше рассердилась и расстроилась, повернулась к окну и заплакала.