Когда они добрались до монастыря Пампушек, навстречу им вышла монахиня Цзин-сюй в сопровождении послушниц Чжи-шань и Чжи-нэн. Когда все поздоровались, Фын-цзе прошла в келью, переоделась и вымыла руки. Заметив, что за последнее время Чжи-нэн выросла и похорошела, Фын-цзе спросила ее:

– Что это вы с настоятельницей перестали приходить к нам?

– Недавно во дворце господина Ху родился наследник, – ответила за нее Цзин-сюй, – и госпожа Ху прислала нашей настоятельнице десять лян серебра, чтобы та прочла «сутры над тазом новорожденного»[57]. Вот почему, госпожа, я была занята и не могла прийти узнать о вашем здоровье.

Но мы не станем рассказывать, как старая монахиня прислуживала Фын-цзе, а поведаем о Цинь Чжуне и Бао-юе.

Играя с Цинь Чжуном в зале, Бао-юй заметил проходившую мимо них Чжи-нэн.

– Пришла Чжи-нэн, – сказал он.

– А мне какое дело? – удивился Цинь Чжун.

– Не хитри! – засмеялся Бао-юй. – Ты обнимал ее тайком в комнатах у старой госпожи? А сейчас вздумал меня морочить!

– Это выдумки! – смутился Цинь Чжун.

– Выдумки или нет – меня не интересует! – возразил Бао-юй. – Ты только позови ее и скажи, чтобы она налила мне чашку чая, а потом не вмешивайся.

– Странно! – заметил Цинь Чжун. – Неужели ты боишься, что, если позовешь ее сам, она тебе не нальет? Почему должен звать ее я?

– Если ты ее позовешь, это будет сделано с чувством, – засмеялся Бао-юй, – а если позову я, она не обратит внимания.

Цинь Чжуну ничего не оставалось, как позвать:

– Чжи-нэн, налей чашку чая!

Чжи-нэн издавна приходила во дворец Жунго, и все знали, что она часто играла с Бао-юем и Цинь Чжуном. Сейчас она выросла, познала любовь, и ей нравилось любезное обхождение Цинь Чжуна. Цинь Чжуну в свою очередь нравились свежесть и красота Чжи-нэн. Таким образом, оба они питали друг к другу взаимную симпатию.

Чжи-нэн принесла чай.

– Дай мне, – сказал Цинь Чжун.

– Нет, мне, – запротестовал Бао-юй.

– Вы спорите из-за чашки чая, которую я держу в руках! – воскликнула Чжи-нэн. – Неужели мои руки намазаны медом?

Бао-юй первый выхватил у нее чашку и стал пить. Но как только он захотел обратиться к Чжи-нэн с вопросом, пришла Чжи-шань и позвала ее подавать к столу. Вслед за тем явились служанки и пригласили Цинь Чжуна и Бао-юя пить чай и есть фрукты. Они немного поели, затем вышли погулять.

Тем временем Фын-цзе в сопровождении Цзин-сюй удалилась отдыхать в специально убранную для нее комнату. Женщины-служанки тоже разошлись, и возле Фын-цзе осталось лишь несколько девушек.

Воспользовавшись этим, старая монахиня сказала:

– У меня есть одно дело. Я хотела пойти к вам во дворец и посоветоваться со старой госпожой, но потом решила сперва поговорить с вами.

– Какое дело? – заинтересовалась Фын-цзе.

– Амитофо! – воскликнула старая монахиня. – Когда я постриглась в «монастыре Прекрасных талантов» в уезде Шанцай, у меня был благодетель по фамилии Чжан, большой богач. Его дочь, которую в детстве звали Цзинь-гэ, в те годы приходила в наш храм на богослужение и случайно увиделась с младшим дядей правителя области Чанъань – молодым господином Ли. Едва увидев Цзинь-гэ, молодой господин влюбился в нее и тотчас послал к ней сватов. Однако Цзинь-гэ была уже посватана за сына бывшего чанъаньского начальника стражи. Семья Чжан хотела расторгнуть договор, но опасалась, что начальник стражи не согласится, и поэтому заявила, что у девушки есть жених. Господин Ли захотел непременно жениться на девушке. Ее родители, оказавшись между двух огней, не знали, что делать. В семье начальника стражи тоже узнали об этом, не разобрались, в чем дело, и затеяли скандал. «Сколько тебе женихов нужно на одну ночь»? – говорили они. Они отказались расторгнуть договор и подали в суд. Семья невесты встревожилась не на шутку, пришлось снарядить людей в столицу и искать покровительства. Брачный договор решено было расторгнуть. Вот я и подумала: ваша семья в хороших отношениях с нынешним генерал-губернатором Чанъани господином Юнь Гуаном; если б вы попросили старую госпожу и ее сына написать письмо господину Юню, чтобы он поговорил с начальником стражи, тот определенно согласился бы. Если вы поможете уладить дело, семья Чжан готова будет разориться, лишь бы отблагодарить вас.

– Дело само по себе пустяк, – промолвила Фын-цзе, – только старая госпожа не захочет в него вмешиваться.

– Тогда, может быть, вы замолвите словечко? – попросила старая монахиня.

– Мне денег не надо, и вмешиваться в такое дело я не стану, – заявила Фын-цзе.

Услышав это, Цзин-сюй задумалась и после продолжительного молчания сказала:

– В семье Чжан знают, что я должна просить вас. Если вы не поможете им, они не поверят, что у вас нет времени или вы не нуждаетесь в деньгах, а подумают, что ваш род дошел до такого состояния, что даже подобную мелочь вы не можете сделать.

Слова монахини задели Фын-цзе:

– Пусть меня ждет какое угодно возмездие после смерти! Если я сказала – сделаю, значит сделаю. Скажи им только, чтобы принесли три тысячи лян серебра.

– Очень хорошо! – воскликнула старая монахиня, услышав слова Фын-цзе. – Все будет сделано!..

– Но не думай, что я помогаю им из-за денег! – предупредила Фын-цзе. – Эти три тысячи лян серебра потребуются на разъезды слуг, которых я буду посылать. Мне ни гроша не надо. Если даже у меня самой потребуют тридцать тысяч лян, я сию же минуту выложу!

– В таком случае окажите милость, госпожа! – снова стала молить старая монахиня.

– Чего ты так торопишься? Разве не видишь, как я занята? Ведь нигде не могут обойтись без меня! – воскликнула Фын-цзе, а затем, обращаясь к монахине, добавила: – Не беспокойся, уж если я обещала, так все устрою!

– Конечно, конечно, – согласилась монахиня. – Если бы это пустяковое дело доверить кому-нибудь другому, он бы с ног сбился! А вы, сколько на вас дел ни взваливают, со всем справляетесь! Ведь пословица гласит: «Способный всегда много трудится». Старая госпожа видит, что у вас такие способности, и все поручает вам, а вам нужно позаботиться и о своем здоровье.

Ее льстивые речи нравились Фын-цзе, и она, невзирая на усталость, стремилась продолжить разговор.

Между тем Цинь Чжун, воспользовавшись темнотой, отправился искать Чжи-нэн. Войдя во внутренние покои, он увидел молодую монахиню, которая совершенно одна мыла чайную посуду. Цинь Чжун привлек ее к себе и поцеловал.

– Что ты делаешь? – испуганно воскликнула Чжи-нэн и хотела закричать.

– Милая сестрица, как ты мучаешь меня! – воскликнул Цинь Чжун. – Если ты сейчас не согласишься, я умру на этом месте!

– Я соглашусь только при условии, если ты избавишь меня от этой тюрьмы и уведешь от этих людей, – возразила Чжи-нэн.

– Это сделать очень легко! – заявил Цинь Чжун. – Но только если вода далеко, нельзя утолить жажду!

С этими словами он погасил светильник, и комната погрузилась в мрак. Тогда он обнял Чжи-нэн и повалил на кан. Чжи-нэн пробовала сопротивляться, но это оказалось бесполезным. Кричать было неудобно, и как-то получилось, что нижняя одежда с нее спала. Но в тот самый момент, когда Цинь Чжун, как говорится, «вошел в порт», кто-то подкрался сзади и молча навалился на них. Они обомлели от страха. Но тут послышался смешок, и они узнали голос Бао-юя.

Цинь Чжун вскочил и недовольным тоном произнес:

– Как это называется?

– Если ты не удовлетворишь мое желание, я подниму скандал! – заявил Бао-юй.

Сгорая от стыда, Чжи-нэн незаметно выскользнула из комнаты. Бао-юй потащил за собой Цинь Чжуна.

– Ты еще упрямишься? – спрашивал он.

– Дорогой брат, только не шуми, – умолял Цинь Чжун, – я сделаю все, что ты захочешь.

– Молчи, – сказал Бао-юй, – ляжем спать, тогда я рассчитаюсь с тобой!