– Мерзавцы вы все! – заорал Цзя Шэ. – Наглецы! Странно, откуда ты так осведомлен? Вон отсюда!

Перепуганный Цзя Лянь выскочил за дверь, а Цзя Шэ велел позвать к себе Цзинь Вэнь-сяна. Цзя Лянь ожидал в прихожей, не решаясь уходить, но и не осмеливаясь попадаться на глаза отцу. Вскоре явился Цзинь Вэнь-сян. Слуги провели его во внутреннюю комнату, там он долго разговаривал с Цзя Шэ и вышел лишь через промежуток времени, в течение которого можно было с успехом четыре-пять раз пообедать. Цзя Лянь не посмел ни о чем расспрашивать его и отправился домой, когда узнал, что Цзя Шэ лег спать. Лишь поздно вечером Фын-цзе рассказала ему о том, что произошло в этот день. Только теперь Цзя Лянь все понял.

После этого разговора Юань-ян всю ночь не спала. На следующее утро пришел Цзинь Вэнь-сян и попросил у матушки Цзя разрешения взять Юань-ян на день домой. Матушка Цзя разрешила. Юань-ян вовсе не хотелось идти, но так как она опасалась, что матушка Цзя может что-нибудь заподозрить, ей скрепя сердце пришлось согласиться.

Дома брат передал Юань-ян весь свой разговор с Цзя Шэ и принялся расписывать, какую честь ей оказывают таким предложением, какое высокое положение она будет занимать, если даст согласие, и как все будут называть ее «тетушкой». Однако Юань-ян только скрипела зубами и ни за что не соглашалась. Тогда Цзинь Вэнь-сян снова отправился к Цзя Шэ, чтобы сообщить о результатах своего разговора.

– Вот что! Пусть твоя жена в точности передаст Юань-ян мои слова, – сдерживая клокотавший в нем гнев, произнес Цзя Шэ. – Испокон веков «красавицы любили молодых»; ей, вероятно, не нравится, что я стар, или приглянулся кто-нибудь из молодых! Скорее всего, она симпатизирует Бао-юю, а может быть, Цзя Ляню! Пусть она выбросит из головы эту дурь! Если я домогаюсь ее, а она мне отказывает, кто осмелится взять ее к себе в дом? Это во-первых. Кроме того, если она полагает, что старая госпожа ее любит и выдаст замуж где-нибудь на стороне, то ошибается. Пусть запомнит, что, в какую бы семью она ни попала, все равно ей не уйти из моих рук! Я смирюсь только в том случае, если она умрет или даст обет до конца дней своих вообще не выходить замуж! Если же она думает по-иному, пусть сейчас же изменит свое намерение и прикинет, какие выгоды она получит, приняв мое предложение!

Цзинь Вэнь-сян был согласен с Цзя Шэ и на каждую его фразу только поддакивал.

– Не вздумывай обманывать меня! – предупредил его Цзя Шэ. – Завтра я велю своей жене еще раз поговорить с Юань-ян. Если она и после этого будет упорствовать – не ваша вина. Но если она согласится, не сносить вам своей головы!

Поддакнув, Цзинь Вэнь-сян вышел и возвратился домой. Не передавая ничего жене, он сам позвал Юань-ян и рассказал ей о своем разговоре с Цзя Шэ.

Задохнувшись от гнева, Юань-ян выкрикнула:

– Даже если б я дала согласие, вам пришлось бы сначала отвести меня к старой госпоже и попросить у нее разрешения.

Старший брат и его жена решили, что Юань-ян одумалась, и были очень довольны. Вань-ян тотчас повела Юань-ян к матушке Цзя.

В это время в комнате матушки Цзя собрались госпожа Ван, тетушка Сюэ, Ли Вань, Фын-цзе, Бао-чай с сестрами, несколько пожилых женщин-экономок, чтобы поболтать и развлечься. Вдруг все увидели Юань-ян, вошедшую в сопровождении жены своего старшего брата; девушка опустилась на колени перед матушкой Цзя и стала рассказывать, как с ней говорила госпожа Син, как беседовала в саду жена ее брата и что ей сказал сегодня брат.

– Так как я не дала согласия старшему господину Цзя Шэ, – продолжала она, – он заявил, что я либо влюбилась в Бао-юя, либо только ожидаю, что меня выдадут замуж на стороне. Он пригрозил мне, что, если даже я скроюсь на небе, все равно не уйду из его рук и он будет мне мстить! Но я пойду наперекор ему! В присутствии всех, кто здесь есть, я клянусь, что никогда не выйду замуж не только за Бао-юя, но и за Бао-цзиня, Бао-иня[147], драгоценного небесного владыку или яшмового владыку. Даже если вы захотите этого, почтенная госпожа, можете резать меня, но вашего приказания я не выполню! Я буду служить вам до тех пор, пока вы не уйдете на запад[148]. Но и после этого я не стану жить с отцом, матерью или со старшим братом! Я покончу с собой или постригусь в монахини! Пусть у меня язык отсохнет, если я вру! Призываю в свидетели Солнце и Луну, всех добрых и злых духов, Небо и Землю – пусть они подтвердят, что я все это говорю совершенно искренне!

Надо сказать, что, идя сюда, Юань-ян спрятала в рукаве ножницы. Как только она произнесла последние слова своей клятвы, она выхватила ножницы и стала резать волосы. Служанки бросились удерживать ее и отняли ножницы, хотя она успела вырезать целую прядь. К счастью, волосы у нее были густые, поэтому отрезанная прядь была не слишком заметна.

Матушка Цзя вся затряслась от гнева и закричала:

– У меня осталась только одна надежная служанка, а они вздумали строить против нее козни!

Не разбирая, кто находится перед нею, она ткнула пальцем в сторону госпожи Ван:

– Все вы меня обманываете! Только делаете вид, что уважаете меня, а при всяком удобном случае готовы меня надуть! Стоит мне приобрести какую-нибудь ценную вещь, как вы просите, чтобы я отдала ее вам! Появился у меня хороший человек, вы сразу же норовите забрать его! Вы заметили, что я хорошо отношусь к этой девочке, и вас разобрала злость, хотите оторвать ее от меня, чтобы потом помыкать мною как вам угодно!

Госпожа Ван поспешно встала, не осмеливаясь ни слова произнести в ответ. Тетушке Сюэ неудобно было за нее вступаться, а что касается Ли Вань, то она при первых же словах Юань-ян поспешила увести из комнаты сестер.

Тань-чунь была умной девушкой, она сразу поняла, что госпожа Ван не посмеет оправдываться, хотя ее и обижают несправедливо, а тетушке Сюэ, приходившейся родной сестрой госпоже Ван, неудобно было перечить матушке Цзя. Бао-чай тоже было неприлично вступаться за тетку, а Ли Вань, Фын-цзе и Бао-юй вообще не смели вмешиваться. Поэтому настало время вмешаться девушкам.

Подумав, что Ин-чунь слишком скромна, а Си-чунь – слишком молода, Тань-чунь, стоявшая под окном и слышавшая все, о чем говорилось в комнате, наконец, не вытерпев, вбежала туда.

– Какое отношение это дело имеет к госпоже? – спросила она. – Ведь все это затеял старший дядя Цзя Шэ, бабушка, откуда же об этом могла знать наша младшая тетя Ван?

Гнев матушки Цзя мгновенно остыл, и она улыбнулась.

– Какой же я стала глупой на старости лет! – воскликнула она и, обращаясь к тетушке Сюэ, добавила: – Вы уж не смейтесь надо мной! Ваша сестра куда лучше моей старшей невестки Син! Та только мужа своего боится, а передо мной делает вид, что почтительна к старшим. Напрасно я обидела вашу сестру.

– Вы просто питаете слабость к своей младшей невестке, – ответила ей тетушка Сюэ, – всегда жалеете ее.

– Никакой слабости я к ней не питаю, – возразила матушка Цзя и обратилась к Бао-юю: – Я по ошибке начала бранить твою мать, Бао-юй! Почему ты мне не сказал об этом, а стоял и слушал, как она незаслуженно терпит обиду?

– Разве мне было удобно, защищая матушку, упрекать старшего дядю Цзя Шэ и старшую тетю Син? – возразил Бао-юй. – Ведь провинность совершена только одна, и если всю вину моя матушка не примет на себя, на кого ж тогда ее свалить? Я сам готов заявить, что виноват, но вы мне не поверите.

– Разумно, – согласилась матушка Цзя. – Скорее встань на колени перед матерью и скажи ей: «Мама, не обижайся! Бабушка стара, и ты прости ее ради меня».

Бао-юй подбежал к госпоже Ван и опустился перед ней на колени. Не давая ему произнести ни слова, госпожа Ван подняла его и с улыбкой промолвила:

– Ладно, встань! Не нужно за бабушку просить прощения!